Из дневника охотника русской глубинки

[Поляк]

Четвертый день декабря.

В начале зимы выпало мне несколько выходных. Решив потратить их с максимальным для себя удовольствием, отправился в родную деревню на охоту. Первые три дня израсходовал на обживание дома: утром и вечером топил печь, а днём подготавливал охотничье снаряжение. Подшил старенькие валенки; подогнал по ним ремни на лыжах. На всякий случай подготовил пару капканов. Иногда выходил за огороды потропить русака. Один из этих походов увенчался успехом. К исходу третьего дня я был готов предпринять более длительное путешествие в лес.

Лес…. Мне он – как дом родной, как очень близкий и интересный человек. Только ему я могу доверить сердце – радость, печаль и тревогу. В нём пение птиц, и шелест, и скрип деревьев под ветром, и шорохи лесных жителей, и особые, ни с чем не сравнимые,запахи.

Утро четвёртого дня встало тихое и тёплое. Заполошенно кричали вороны. Воробьи собрались на старых вишнях, чтобы провести очередное своё собрание. Наскоро позавтракав, заправил горячим чаем термос, состряпал несколько бутербродов-пыжей, оделся, спустил с привязи собаку и полный надежд отправился на охоту. Выйдя за село, я увидел, как солнце приподнялось над островерхой кромкой леса, подожгло снега, выкрасило полушалки елей и берёз, золотые ножки молодых сосен. Звонким стрекотом встретили меня сороки, переночевав в подлеске, полетели они к человеческому жилью в поисках завтрака.

Солнце поднялось над лесом, и сразу засеребрились снега, посыпалась алмазная крошка с деревьев. Я плавно скольжу по пробитой кем-то лыжне. Вдруг где-то впереди, среди молодого сосняка, опутавшего старый лес кружевной юбкой мохнатой зелени, взалаяла собака. Спешу к ней. Белка. Выстрел и «мохнашка» наша. Идём дальше. Снова лай. Опять белка… Собака с непонятной мне ловкостью находит жирующих зверьков. Всех найденных лайкой белок я не бью, стреляя через три на четвёртую. Промысел в прошлом, но умение собаки необходимо поощрять. Кто охотился с собакой по белке, тот знает, что самое трудное в этой охоте – разглядеть затаившегося в кроне зверька. Но чем сложнее добыча, тем она желанней. Иногда ради этого приходится залезать на дерево. Именно так было и на этот раз. Сняв рюкзак и перекинув через голову ружьё, я полез на сосну. Добравшись почти до самой вершины, я сумел разглядеть на соседнем дереве затаившуюся белку. Я стрелял по ней с земли уже два раза, но сумел лишь подранить. И вот она совсем близко ко мне сидит в плотном пучке сосновых иголок, и лишь моргающий большой чёрный глаз выдаёт мне её присутствие. Я осторожно достал из-за спины ружьё, обхватил правой рукой ствол дерева, прицелился и нажал курок. Выстрел грохнул с бешеной силой, что-то ужасающе треснуло и я солдатиком полетел вниз.

Очнулся я, когда мутно-белые сумерки накрыли лес. Руки тряслись, стучали зубы. Кружилась голова. Правая рука была жирно измазана липкой кровью. Тишина безмолвной алмазной ночи казалась ужасающей. Злой мрак, прохватив всё вокруг, проник и в мою душу. Ночь заклубилась серым клубком, съёжилась и припала к земле. На тёмном небе чётко и ярко горели звёзды. Что-то толкнуло в спину. Я потрогал рукой. Собака. Значит, всё это время она была со мной. Посмотрел на часы. Шестнадцать сорок пять. Я попытался встать, резкая боль в боку и пояснице не дали мне подняться. Я понял, что падение с дерева повлекло за собой серьёзные травмы. Полежав ещё немного, я снова попытался встать, но тщетно. Боль в боку ещё можно было вытерпеть, а вот ноги… Они были словно чужие. Каждая попытка двинуть ими острым кинжалом пронзала поясницу.

С неимоверным трудом, при помощи палки, я подвинул к себе рюкзак. Достал фонарик, подвесил его на сучок валявшейся рядом жердины. Налил из термоса горячего чая, жадно сделал два больших глотка и съел бутерброд. Необходимо было оценить ситуацию, в которой я оказался. А реальность была таковой: искать меня никто не станет, так как никто не знает, когда и куда я ушёл; до деревни около двенадцати километров, до дороги чуть более четырёх, но ночью по ней вряд ли кто пойдёт; идти не могу, если только ползти, и то, с большим трудом.

Решаю, во что бы то ни стало выбираться к дороге. Конечно, ползти через бурелом очень нелегко, но всё же крохотная надежда кого-нибудь встретить подталкивает в путь. Кое-как надел рюкзак. Что делать с ружьём? Спрятать или тащить с собой. С одной стороны – лишняя обуза, но, с другой, при случае можно подать сигнал. Отстёгиваю ремень от ствола и пристёгиваю его к запястью руки. Всё готово. Пополз. Рюкзак постоянно цепляется за кусты, ружьё прикладом упирается в валежины, которые мне приходится постоянно переползать. Снег забивается в рукава и под куртку на груди. Извиваясь и пыхтя, продвигаюсь вперёд. Иногда замираю ничком, согревая дыханием окоченевшие руки. Преодолевая расстояние за расстоянием, пробираюсь к заветной цели. Иногда кажется, что силы совсем покидают меня. Куда ползу? Зачем ползу? Руки коченеют, дыхание прерывается, хрипит грудь. Сил почти нет. Появилось угнетённое состояние духа. Чувство, похожее на какой-то неопределённый страх. От чего возникло этого чувство, по каким душевным тропам пробиралось оно к моему сознанию? Лес, прекрасный и сказочный днём, ночью казался зловещим и безжалостным.

В половине десятого решил отдохнуть. Прижался к дереву. Выпил чаю. Легкая истома пробежала по телу. Казалось, все боли и страхи умчались прочь. Исподволь накатил сон. Дыхание стало ровным и тихим. Заснули руки, грудь, спина, лишь в голове роились спутанные мысли и мешали сну. Чудилась тёплая изба, горячие, с ломтём чёрного хлеба, щи. Даже запах, такой сладкий и дразнящий, казался реальным. Где-то у самого уха мурлыкал кот, как будто пел колыбельную. «Дорога, дорога… Ползти, ползти…»

Зазнобило. Стой! Не спать! Открыл глаза. Мелкий, невесомый снег плавно опускался на землю, замыкая окружающее пространство. Негромко свистнул. Подбежала собака, села рядом. Я погладил её. И вдруг мысль. Рюкзак надеть на собаку. Тогда ружьё можно за спину, чтоб не цеплялось за сучья и не мешало ползти. Укоротил у вещмешка лямки, одел собаке на спину, а снизу стянул их куском верёвки, чтоб скинуть не смогла.

Опять двигаюсь вперёд. Набивающийся под куртку снег подтаивает от разгорячённого тела. Одежда промокла и неприятно липнет к груди. Через некоторое время выполз к краю болота. Снега оказалось так много, что передвижение по-пластунски было невозможным. Пришлось вернуться в лес и двигаться, оставляя болото справа. И вдруг тьма сотряслась и задрожала. Громкий лай заполнил пустоту, сорвался на визг и стал удаляться. Я замер. Лишь сердце колотилось в бешеном ритме. Зверь. Да, да! Зверь. Собака всего лишь наткнулась на зверя и погнала его. И вновь тишина. Через некоторое время собака вернулась. О, ужас! Она была без рюкзака. Это значило, что у меня теперь даже не было чая. В злобе на себя и своё положение я достал два патрона, вставил их в ружьё и выстрелил в воздух. Злоба рванула бомбой, растеклась унынием. Лес ответил мне гулким раскатом эха и вновь замер.

На дорогу я выбрался далеко за полночь и тут вспомнил про забытые мной на месте падения лыжи. Теперь, когда я оказался на хорошо набитой лыжне, они могли бы значительно облегчить дальнейшее передвижение. Я мог бы лечь на них и, отталкиваясь руками, двигаться вперёд. Я проклинал себя за столь досадную ошибку.

Обострённый слух только теперь уловил всю неописуемую массу звуков. Они заполняли всё вокруг. Сил давно уже не было. Колени ободраны до крови, одежда намокла. Временами, видимо, на какие-то мгновения я терял сознание. Приходил в себя. Прислушивался. «Ух-х-х», – обрушился снег. «Стук, стук. Голоса. Где голоса? Там голоса. Там река. Река, голоса – рыбаки! Рыбаки! На реке рыбаки! Да? Да!» Ещё миг и я заорал как раненый зверь:

– Эй, люди! Л-ю-д-и! По-мо-ги-те!

Я кричал, потом стрелял и опять кричал. Как же я мог забыть? Ведь совсем рядом под крутым поросшим лесом берегом течёт река. А ночью в декабре там всегда местные мужики ловят налима.

Немного погодя я сначала услышал скрип снега, а затем увидел силуэт приближающегося ко мне человека. Собака встретила его громким лаем.

– Я здесь! Помогите! – почти прошептал я…

С той поры, уходя в лес, я всегда оставляю на столе записку с указанием планируемого мной маршрута и точным временем выхода. Суеверие? Нет! Теперь это здравый смысл и жизненная опытность. Ведь даже самая прекрасная и лёгкая прогулка в ближайший лес может оказаться серьёзным испытанием силы духа и потребовать от вас неимоверных физических нагрузок. И тогда единожды поборов смерть, пусть даже счастливым спасением от гибели, вы навсегда научитесь радоваться жизни.

Впервые был опубликован в журнале "Охота и рыбалка ХХ1 век" под названием "Поборовший смерть". В данном варианте приводится с изменениями.

[Поляк]

НОРКИНА ЛЮБОВЬ

Может ли взрослая собака привыкнуть к новому хозяину? Конечно, может! Она также может привыкнуть и к третьему, и к четвертому, и, наверное, даже к десятому, но сколько бы их не было - первого она будет помнить и любить на протяжении всей своей жизни.

Я купил ее на колхозном рынке за двадцать рублей.Тогда ей не было от роду и тридцати дней.Боже мой , какая она была страшненькая! Вся в перхоти и блохах.Наверное я никогда не купил бы такого щенка , если бы не одно обстоятельство. Рядом с мужичком продававшим ее, стояла женщина из-под полы предлагающая прохожим лисьи и енотовые шкурки.Хотя продавцы и старались скрывать свою связь, все же она была очевидной.

Продавая мне щенка, мужичок поинтересовался:

— Охотник?

— Да, как сказать...-- уклончиво ответил я.

Мужичок секунду замешкался, и вдруг спрятав щенка за пазуху,

с явным сожалением произнес:

— Не-е... если б охотник...

Пришлось сознаться. Но мужичок мне уже не верил. И лишь когда я показал ему охотничий билет , он ворчливо ,но с явным удовольствием буркнул:

— Сразу бы так. А то: “как сказать, как сказать...”

К моему великому удивлению к купленному мной “блохастому комку “ продавец приложил аккуратно оформленную щенячью карточку , в которой черным по белому указывалось: порода - жесткошерстный фокстерьер , пол - сука , а также - дата рождения, цвет и положенное количество предков.

Рискуя навлечь на себя гнев профессиональных кинологов ,я вместо положенной клички решил дать щенку имя.При его выборе я руководствовался правилом, озвученным в небезызвестном отечественном мультсериале: “ Как вы яхту назовете , так она и поплывет!” В голове крутились : Победа, Виктория , Удача и тому подобная ерунда , от которой я отмахивался ,как от назойливых мух.

Безгранична фантазия человеческая в своем стремлении быть неподражаемым. Каких только собачьих кличек не приходилось мне встречать. Были и Шельмы , и Мымры , и даже одна , простите , Паскуда. Впрочем таковой она была не только по кличке , но и по повадкам. Стоит только зазеваться , так она на раз выпотрошит все рюкзаки и не столько сожрет , сколько растащит и попрячет по пням и кочкам. А пусти ее в дом , то уж непременно нагадит прямо в “красном углу”.Бедолага хозяин терпел все ее бесчинства лишь по причине огромной страсти к охоте на куниц , где его Паскуда была незаменима.

И так - ИМЯ ! Изломав голову над этой задачей и не придумав ни чего оригинального , я махнул на все рукой и назвал собачонку Норой.Да это, наверное, и естественно , ведь собака - то норная.

Как известно , норная охота одна из самых добычливых , но пожалуй и одна из самых трудоемких. Она требует от охотника хорошей физической подготовки , трудолюбия и сноровки. Да вы посудите сами : переходы от норы к норе зачастую проходят по самым трущобным лесным участкам , глубоким оврагам и т.д и т.п., а бешеный темп работы лопатой , когда зверь зажат собакой в глухом отнорке на глубине, скажем , метров двух. Добавьте к этому бетонную смерзлось земли , и нервозный ком переживаний за любимую собаку , ведущую в одиночку смертельный бой с диким зверем в условиях полной темноты и недостатка кислорода. Стоит только ошибиться при прокопке шурфа , и напуганный зверь в стремлении покинуть опасное место бросается вперед на собаку сметая её на своем пути. Особенно опасен в такой ситуации барсук. Нередко его отчаянный бросок приводит к гибели собаки...

Первое свое боевое крещение Нора получила, будучи трехмесячным щенком. Попавшая на дворе в капкан амбарная крыса беспрестанно гремела цепочкой о пустое ведро, нарушая тишину ночи, и ни как не давала заснуть. О , как мне не хотелось вставать! Я ворочался с боку на бок , залезал с головой под одеяло , но спугнутый сон никак не желал возвращаться. Окончательно разозленный, я поднялся с постели и выпустил Нору на двор надеясь на быстрое избавление от надоевшей крысы. Собака , видимо, давно ждавшая этого , шмыгнула в приоткрытую дверь и растворилась в темноте двора. Осознание совершенной ошибки пришло ко мне почти мгновенно: неопытный , неокрепший щенок мог получить от зажатой в капкан крысы такой отпор, при котором страх перед диким зверем остался бы если и не навсегда , то по меньшей мере на долго. Я быстро набросил на плечи куртку и выскочил следом за собакой.Вопреки моим опасениям Нора не бросилась на прижавшуюся к земле крысильду , а изучающе ходила вокруг потягивая воздух подвижной нюхалкой с каждым кругом все ближе приближаясь к непонятному , но раздражающему нос объекту.Когда расстояние стало критически близким , крыса не выдержав бросилась на собаку и вцепилась ей в нижнюю губу. Собачонка , напуганная атакой неизвестного объекта, с визгом отскочила в сторону и вдруг неподражаемым маневром сбросив обидчика с морды мгновенно сделала ответный выпад , зажав крысу зубами. Это была первая наша победа. Хотя, наверное, не наша , а именно её - Норкина победа ! Со следующего дня я начал серьезно заниматься подготовкой Норы для будущих наших охот. Теперь я видел в Норке не маленького неразумного щенка , а подающую надежды молодую охотничью собаку...

Тренировка , а правильнее сказать - притравка , норной собаки дело весьма и весьма непростое. Маленькая ошибка может повлечь за собой большие , а иногда неисправимые , отрицательные последствия в дальнейшей работе собаки. Конечно лучше производить притравку норной собаки на специальных притравочных станциях и под руководством специалиста ,но “ чехарда с тренерским составом и отсутствие полей , отвечающих мировым стандартам не могли не сказаться на игре нашей сборной...”. Построенная в собственном огороде искусственная нора Г-образной формы и взятый на прокат у товарища - охотника енот (енотовидная собака) дали возможность произвести первую притравку Норы. К великой моей радости собака быстро обнаружила затаившегося в тупике зверя и после непродолжительного облаивания сделав хорошую хватку по месту , хоть и с трудом , но вытащила из простенькой норы енота на свет Божий. Приняв из “ рук” собаки добычу и желая немедленно закрепить успех я вновь пустил енота в нору.Второй акт придуманной мной пьесы самозабвенно был отыгран Норой “ на ура”. Потом были третье и четвертое отделения концерта , низменно заканчивающиеся под аплодисменты зрительного зала. В пятый раз собака категорически отказалась идти в нору.Все мои уговоры и подбадривания были тщетны. Объяснение такого поведения Норы пришло ко мне позже , когда в процессе настоящих охот собака , злобно облаивающая под землей зверя нередко давила его , но ни когда больше не пыталась вытащить добычу наружу. С человеческой точки зрения на мой взгляд это объяснялось одной фразой: “Зачем вытаскивать зверя , если его опять отпускают ? “ Так нелепая ошибка при притравке обернулась мне в дальнейшем на охоте кубометрами перелопаченной земли. А если учесть , что сначала раскапываешь , а потом закапываешь , то становиться ясно , как дорого обходятся нам наши ошибки.

Дивная пора золотой осени , так сильно вдохновлявшая великого Пушкина , уже подходила к концу. Прихваченная ночным октябрьским морозцем, лежащая на земле листва битым стеклом хрустела под ногами. Кое-где еще попадались последние грибы: октябрюшки и зеленушки. Мы с Норой шли на нашу первую охоту.

Когда-то за Фомихой было большое лесное болото , теперь от него нет и следа. Лишь глубокие мелиоративные канавы да огромные торфяные холмы, богато изрытые барсуками и лисицами. Несколькими годами раньше я неплохо промышлял тут енотов (енотовидных собак).Они большие любители попользоваться барсучьими и лисьими норами , а потому обитало их тут немало. Потом они куда-то исчезли , не то переловили всех , не то эпидемия подорвала популяцию. Но в этом году один знакомый охотник рассказал , что собирая грибы своими глазами видел маленького енотишку , который спрятался в норе второй кучи. Дело в том , что все торфяные холмы , были условно пронумерованы местными охотниками дабы понятнее было слушателям при рассказах о прошедших охотах. Подобные вещи нередко встречаются в среде не только охотников , но и вообще в сельской местности при общении жителей одного района. Мало ли по России разных Синих Болот , озер с названием : Великое , Щучье , Глубокое, Святое и т.д и т.п. И уж коль рассказчик сказал , что дело было на Синем Болоте , то всем сразу ясно , что именно там , а не на Мошаном или Медвежьем.

Увлеченный великим увяданием природы я не сразу заметил , что Нора куда-то пропала. Пройдя вперед вдоль канавы, я услышал лай своей собаки. Он доносился до меня со стороны уже упомянутого второго холма и казался то близким , то очень далеким. Вне всяких сомнений собака работала в норе. Перебравшись через заполненную водой канаву, я поспешил туда.

Азартная работа собаки явно указывала на наличие в норах зверя. Сердце мое забилось в учащенном ритме. Такая удача: первый выход и жилая нора! Заняв удачную , на мой взгляд, позицию я почти не дыша вглядывался в искривленное жерло норы предвкушая быстрое появление потревоженного собакой зверя. И он появился , но совсем из другого отнорка и молниеносно перескочил в незамеченный мной потаенный ход. Следом за ним молча проскочила Норка лишь на мгновение остановившись для того чтобы бросить в мою сторону укоризненный взгляд. Молодая , неопытная Нора работала по крупному барсуку. Я слышал , как собака перемещалась в глубине холма. То вдруг смолкала, и тогда минуты ожидания и неопределенности казались мне бесконечностью. Я хорошо знал, как опасен барсук. Не каждая лайка способна в одиночку справиться с ним. Острые зубы , длинные когти и толстый подкожный жир делают этого зверя почти неуязвимым. Мне вспомнились рассказы опытных норников , которые с дрожью в голосе рассказывали о гибели своих собак завлеченных барсуками в глухие отнорки многоэтажных подземных городов и закопанных там хозяевами на веки вечные. Перспектива потерять собаку на первой охоте мне никак не улыбалась.

Собака молчала уже более получаса. Где-то в вершинах голых берез надрывно охнул холодный северный ветер , потом все разом стихло и на землю хлынул первый густой снег. От сковавшего лес холода стало не по себе. Коченеющие от неподвижного стояния в резиновых сапогах ноги казалось стали чужими. Чтобы не промерзнуть окончательно, я стал ходить вокруг холма. Прошел еще час. Надежда на выход собаки из норы таяла вместе с коротким осенним днем. В какой-то момент мне показалось , что где-то в недрах земли раздались два-три тихих взлаивания. И опять всепоглощающая тишина. В порыве последней надежды я стал подходить к отноркам и звать собаку. Потом я ползал по холму, прикладывая ухо к грязной холодной земле, вслушиваясь в ее дыхание. Все было тщетно. Собака молчала....

Она вышла из норы спустя пять с половиной часов. Грязная ,с рваной губой и глубокими ранами на шее. В нерешительности постояла на вершине холма , как-то безразлично посмотрела в мою сторону , спустилась к канаве , жадно попила выступающей сквозь ледок воды и вдруг..... опять ушла в нору. Я даже не успел окликнуть ее. Минут через двадцать она вновь показалась на поверхности , отыскала взглядом меня и подойдя к моим ногам , как ни в чем не бывало улеглась и стала вылизываться. Схватив ее в охапку и сунув за пазуху, я опрометью бросился домой .

“ Лиха беда - начало ! “ День за днем , сезон за сезоном продвигаясь охотничьими тропами совершенствовали мы с Норкой свое мастерство. Местное лисье сообщество терпело от нас большие убытки. Краем доставалось хорькам и норкам, но все же особым почетом пользовалась ночная охота на полевого хомяка. Малоценнось меха этого вредителя полей и огородов беспокоила нас мало. Азарт , а главное доступность этой охоты в межсезонье , делали ее для нас наиболее привлекательной. С наступлением сумерек , когда уставшее за долгий летний день солнце опрокидывалось за горб Отенеховской горы и окрестные поля оживали многообразием шорохов , мы с Норой отправлялись на хомячиный промысел. В этой охоте моя роль была почти нулевой: задать общее направление движения да принять задавленного собакой зверька. Всю остальную работу выполняла Нора. Она с тщательностью карателя обшаривала округу превосходно ориентируясь среди всего многообразия звуков и запахов , безошибочно находила кормящегося хомяка и бесстрашно атаковала его. Кто-то из читателей возможно сейчас улыбнется: “ То же мне героизм.... Собака против хомяка!...” Ан нет , друзья мои, полевой хомяк - это вам не домашний хомячок из коробочки. Эта дичь посерьезней будет, и жизнь свою “ за здорово живешь “ ни кому не подарит. А уж если вцепится , то быть обидчику рваным.

В те моменты наших удачных , а порой и неудачных , но не менее интересных , охот я ни как не мог предположить , что этому придет конец. Жизнь , как самая сложная из всех практик, диктует нам свои , не всегда желанные для нас , условия. К великому сожалению часто обстоятельства бывают сильнее нас.Лишь спустя время понимаем мы , что то что потеряли значило для нас больше , чем то , что приобрели. Тысячу раз прав поэт, сравнив расставание с маленькой смертью. Я отдал Нору своему приятелю , такому же больному охотой , как и я сам. Разлука была трудной и мучительной.

Новый хозяин Норы неоднократно приглашал меня на совместную охоту, но я под любым предлогом отказывался. Я боялся встречи с любимой собакой , которую , как мне казалось , я предал. И лишь через три года , когда чувства мои притупились , я принял очередное предложение моего товарища и то только по тому , что охотиться предстояло на лося. Приятель клятвенно заверил меня в том , что Норку на охоту он не возьмет. Но встречи избежать не удалось.

Утренний Суздаль был тих и безмятежен. Лишь группа людей в белых маскхалатах что-то оживленно обсуждала у ворот одного из домов резными наличниками смотревшего на Каменку. Охотники ждали меня. Подъехав к ним я извинился за небольшое опоздание и стал спешно переодеваться прямо у машины категорически отказавшись зайти в дом. В этот самый момент жена моего товарища видимо случайно , может быть и нет , открыла дверь дома и что-то нам крикнула. Но слова ее тот час потонули в громком собачьем лае выскочившей на улицу Норки. Собака в мгновение ока оказалась у моих, ног вереща от восторга, заскочила ко мне на руки и облизала мне все лицо. Словно извиняясь за оплошность супруги , приятель мой подхватил у меня с рук Нору и быстренько водворил ее обратно в дом. Потом туда же он унес мою одежду и рюкзак.

Вечером , вернувшись с охоты нас ожидал сюрприз. Жена товарища не без ревности сообщила , что Нора целый день пролежала на моем рюкзаке и не за какие вкусности не соглашалась его покинуть , а при попытке применить силу многозначительно скалилась. По причине вышеизложенного, мне было предложено вещички из дому забрать самому....

С той поры я больше ни разу не видел Нору. За свою долгую собачью жизнь двум охотникам , сначала мне , а потом моему приятелю , она подарила радость многих успешных охот. Жива она и по сей день. Только теперь это не крохотный блохастый комок , а совсем старенькая заслуженная охотничья собака....

На заре моей “ охотничьей юности “ один старый охотник , видя ,как я переживаю за свою , тогда первую , собаку сказал мне : “ Знай! Хорошая охотничья собака никогда не доживает до старости. Будь всегда к этому готов “. Я хорошо запомнил его слова , а когда погиб мой первый пес , я в эти слова поверил. Нора же своей жизнью эти слова опровергла , хотя и была много раз на волосок от смерти.

Декабрь 1998г.

[Поляк]

ИЗ ЖИЗНИ НА ОХОТНИЧЬЕМ КОРДОНЕ.

(Отрывок)

Немного согрелся, накинув на себя второе одеяло. Жар сменялся таким ознобом, что дрожали мышцы всего тела. Хотел померить температуру, но чтобы взять со стоящего рядом стула градусник, нужно было высовывать из-под одеяла руку. Нет, тепло надо беречь! Тепло….Тепло…. Чтобы было тепло, надо вставать с постели, надо топить печь. Надо топить печь, а то к утру замёрзну, как бомж на обочине. Надо топить печь! А чем её топить?! За дровами надо идти на улицу. Адская январская смесь – мороз и пронизывающий ветер. Хорошо ещё база прикрыта он него толщей бесконечного леса. Скоро начнёт темнеть и тогда совсем не захочется вставать, а подниматься надо. Надо, пока ещё светло! Готовых дров нет, их надо ещё напилить и наколоть. Брёвна есть, пила «Дружба» есть, а сил нет. Ушли силы на борьбу с простудой. Все ушли! А надеяться не на кого.

В низком окне видно как бушует ветер. Высокая согнутая в дугу кроной вниз берёза мотается из стороны в сторону, как огромный маятник, то приподнимаясь вверх, то ныряя под нажимом ветра вниз. Кажется, что она боится сломаться, и каждый раз пытается опереться перевёрнутой кроной на стоящую у сарая ольху. Но ольхе тоже страшно и она, оберегая себя от лишнего веса берёзы, используя силу ветра, выныривает из-под берёзовой кроны, прижимаясь к крыше сарая. Словно под магическим гипнозом, я наблюдаю за этой борьбой, переживая то за берёзу, у которой никак не удаётся захват, то за ольху, ловко избегающую перевода в портер.

Сумерки уже начинают стирать чёткость оконного экрана, и я неимоверным усилием заставляю себя встать. Холодная дрожь вновь передается всему телу. Я включаю в комнате свет, и изображения березы и ольхи исчезают в потемневшем экране окна.

Вынесенная из террасы бензопила наотрез отказывается заводиться. В который раз я надеваю стартер на «улитку» и что есть силы рву тросик, - стартер срывается с зацепов и неистово больно бьёт по замёрзшему колену. Я отталкиваю пилу ногой и ухожу в дом.

Бляха-муха, в доме такая же холодрыга, как и на улице! Одно хорошо – ветра нет. Сажусь на табуретку возле печки. Она уже совсем остыла. Последний раз её топил утром Шимок, но обгоревший несколько лет назад сруб дома и лишь обшитый снаружи вагонкой, а изнутри тонкой фанерой, не держит тепла. Вечером истопишь печь, чуть ли не до красна, - в доме + 36, а к утру хорошо если + 8-10 по Цельсию. В ветер дом выстывает ещё быстрей, охлаждая и печку и всё, что есть в доме.

Сейчас уже и не припомнить чего мне стоило заготовить дров. Помню лишь, что пилил их ножовкой, выбирая брёвна потоньше, а потом колол их расшатанным топором. Через два часа протопки, печь начала отдавать тепло. Я напился горячего чая, а остатки кипятка вылил в термос. Померил температуру – 39 и две. Не раздеваясь, завалился в кровать, предварительно глотнув таблетку аспирина, закрыл глаза и исподволь провалился в забытьё.

Где-то в глубине сознания вспомнил, как будучи ещё мальчишкой, засыпал в городской квартире, забравшись с головой под одеяло, и представлял себя таёжным охотником, ночующим в тёплом уютном зимовье. Вслушиваясь в гул бегающего по этажам лифта, верил в то, что это пурга бушует над тайгой. Представлял, как гнуться под напором ветра огромные вековые сосны, сбрасывая на мой домик пышные шапки навалившегося на них снега. И было мне так уютно и тепло, что я засыпал с неистребимой верой в то, что это должно когда-нибудь со мной обязательно случиться.

[Алек]

Чьи эти строки? Если Ваши - мое почтение! Очень жизненно и правдиво! Спасибо за чистоту русского языка!

PS. Проанализировав стилистику рассказов, незначительные орфографические ошибки, пришел к выводу, что рассказы все-таки принадлежат Вашему перу...Все эти мелочи ни сколь не умаляют ценности Вашего повествования. Очень талантливо, еще раз, спасибо!

[Поляк]

Чьи эти строки? Если Ваши - мое почтение! Очень жизненно и правдиво! Спасибо за чистоту русского языка!

PS. Проанализировав стилистику рассказов, незначительные орфографические ошибки, пришел к выводу, что рассказы все-таки принадлежат Вашему перу...Все эти мелочи ни сколь не умаляют ценности Вашего повествования. Очень талантливо, еще раз, спасибо!

Алек, спасибо за оценку.

[Поляк]

Вот, кстати, из той же серии.

***

Почему-то любой, особенно начинающий, охотник стремится, как можно скорее поучаствовать в охоте на крупного зверя, будь то лось, кабан или олень? Не прошло это желание и мимо меня. Естественно, любая охота мне была интересна, и каждая добыча приносила несказанную радость, но всё же охота на «рога и копыта» стояла особняком.

Помню, как сильно удивлён и обрадован я был в тот день, когда у меня на руках оказались восемь товарных лицензий: четыре на лося и столько же на кабана.

Да уж, теперь и вспоминать смешно о том, что мой первый лось был добыт мной с соблюдением всех законов и правил, и не оказался, как это бывает обычно, браконьерским.

А какая в тот день была погода? Не помню! Я даже не помню, был ли это конец ноября или начало декабря. Вспоминается, что уже ходил на лыжах. При этом вполне возможно, что снега было не так уж и много. По болотистой местности, обильно поросшей высоким мхом, в котором нога тонет по колено, ходьба без лыж превращается в муку, и каждый шаг требует троекратных физических затрат. Иногда спотыкаешься о припорошенную снегом валежину и валишься во влажный мох, утопая вытянутыми вперёд руками по самые плечи. Так что широкие охотничьи лыжи – это непременное условие и залог более-менее комфортной ходьбы с ноября по апрель.

Просека, по которой я двигался, четырежды пересекалась своими перпендикулярными «сёстрами» и, наконец, упёрлась в дорогу. Более-менее оживлённые летом места, зимой были совсем пустынны. Присыпанная снежком дорожная колея, была разбита на нескончаемую цепочку непродавленных колесом вымороженных до пустоты луж, которые почему-то очень напоминали мне подёрнутое влагой пенсне Антона Павловича Чехова.

Я снял лыжи и нажал ногой, обутой в валенок, на мутную скорлупку льда. Она хрустнула и, развалившись на мелкие осколки, осыпалась на дно колеи. Звук этот так неожиданно нарушивший лесную тишину, вдруг отозвался точно такими же звуками, многократно повторившимися по дороге слева от меня. Я повернул голову и увидел своего кобеля, бежавшего по дороге в мою сторону, и безжалостно рушившего продавливающийся под его тяжестью тонкий ледок.

Всё время, пока я шёл по просеке, собака обшаривала в поисках жертвы округу и лишь пару раз показалась мне на глаза, мелькнув среди кустов. Теперь, когда мы оказались на дороге, пёс решил подойти ко мне, дабы сверить свой дальнейший маршрут с выбранным мной направлением.

Пока я колебался куда пойти, влево или вправо по дороге, кобель перевалил через насыпь, видимо решив, что я так и буду двигаться по просеке, которая нас и вывела на дорогу, и исчез в густом молодом ельнике.

Ну что ж, я принял, сделанный за меня выбор и, перенеся лыжи через колеи, пошёл за собакой. Метров через триста лес стал заметно редеть, ельник кончился, и сквозь стволы сосен стал просматриваться обширный просвет. Совсем скоро просека упёрлась в густую стену высоченного тростника.

Когда долгое время ходишь по густому тёмному лесу и вдруг видишь впереди себя обширное открытое пространство, всегда возникает непреодолимое желание вырваться на эту неожиданно открывшуюся твоему взору свободу. Упорно продираясь навстречу свету сквозь тростниковые заросли, я не сразу услышал неистовый лай своей собаки. Алтай, так звали моего кобеля, работал где-то сзади и чуть левее меня. Как не обидно было бросать начатую по прокладке лыжни работу, но я повернул обратно. Иногда я останавливался и с клокотанием сердца вслушивался в грубый и вязкий лай собаки. Тогда я ещё не знал, что эти оттенки собачьего голоса означали, что Алтай работает по крупному зверю.

Совсем скоро, сбросив лыжи и подкравшись на лай, я увидел и того, кто так сильно взволновал моего пса. Это был лось! Он стоял в гуще соснового подлеска и тревожно наблюдал за бегающей вокруг него собакой. Иногда он незначительно перемещался, но вновь останавливался. Тело его нервно вздрагивало, и казалось, что ещё одно мгновение, и он сорвётся с места и исчезнет в лесной непроглядной мгле. Не мешкая ни секунды, я осторожно вставил в стволы ружья пулевые патроны и, как можно бесшумнее, переместился на более выгодную, как мне показалось, для выстрела позицию. И только тут я заметил, что лось не один, и гораздо ближе ко мне стоит другой лось. Приняв решение стрелять именно по нему, я поднял ружьё, прицелился чуть ниже лопатки и нажал спуск. То, что произошло в туже секунду, настолько обескуражило меня, что я оцепенел. Весь лес впереди меня словно ожил, затрещал и помчался куда-то по сторонам. Казалось, что весь мир вокруг наполнен только лосями, которые, подобно вековым соснам, стояли в нём не сходя с места, и вдруг поняли, что жизнь – это нескончаемое движение от смерти, которую я принёс в их тихий и благополучный мир.

Когда захлестнувшее мою душу волнение немного улеглось, я заметил, что лось, по которому я стрелял, остался стоять на месте. Перебарывая вновь накатившее волнение, я снова прицелился и стрельнул. Лось неуклюже шагнул вперёд, но остался стоять на ногах. Выбрасывая из патронников стреляные гильзы, я ощутил, как дрожат мои руки. Отёкшие от напряжения пальцы не слушались. Собрав в комок последние, как мне казалось, нервы, я перезарядил ружьё и дал пулевой дуплет по не желавшему падать лосю. Я видел, как пытается он отвернуться от меня, наклоняя отяжелевшее тело в сторону, как отставленная для равновесия влево передняя нога не даёт ему это сделать. Какое-то время, в задавившем меня гипнотическом оцепенении, я наблюдал за тем, как умирает огромное сильное животное, ещё несколько минут назад способное задавить меня своей массой и втоптать в мох.

Лай вернувшейся собаки, возвратил меня в мир реальности и я понял, что своей нерешительностью и робостью только продляю страдания животного. Я решительно шагнул вперёд и, подойдя к лосю шагов на десять, чтобы сделать последний выстрел, вдруг понял, что до сего момента зверь не понимал, что с ним произошло и только теперь, когда увидел меня, словно догадался, в чём причина его слабости, сделавшей тело таким непослушным. Именно в этот момент наши с ним взгляды встретились….

Стоит ли рассказывать, каких неимоверных психологических усилий стоило мне сделать последний выстрел, но я его сделал. Потом я много курил, сидя на мокром пеньке и всё никак не решался подойти к добытому мной зверю. Борьба сердца и разума была мучительно долгой. К счастью, разум одержал верх, открыв мене дорогу в мир дальнейшей охоты.

Спустя много лет, я где-то вычитал, что не приведи господи начинающему охотнику заглянуть в глаза умирающему от его пули лосю. Не каждый способен выдержать этого испытания. Я же считаю, что именно обстоятельства той давней и первой охоты помогли мне стать именно охотником, а не хищником, неведающим жалости и сострадания.

Потом была трудная дорога на базу с самодельным рюкзаком, в который я умудрился запихнуть весь лосиный задок. Торчащие кверху копыта, постоянно цеплялись за ветви кустов и деревьев. Тяжесть было такой, что через пару сотен метров пути онемела от напряжения шея, а руки , «отрезанные» от тела лямками, повисли, как высохшие картофельные плети. Но делить тушу на куски меньшего размера запрещалось условиями товарного отстрела: на четыре части и не мельче.

Весь путь я проделал, не снимая груза, т.к. и в первый-то раз с величайшим трудом напялил его на плечи лишь с восьмой попытки. Присесть отдохнуть на какую-нибудь валежину, не могло быть и речи, - вряд ли потом смог бы подняться.

Когда в конце просеки, у въездных ворот базы, я увидел стоящий трёхмостовый военный КАМАЗ, ноги мои подкосились и силы кончились.

Утром следующего дня с друзьями-охотниками я вывез на КАМАЗе остатки лосиной туши и отправился в город сдавать закрытую лицензию.

[Поляк]

ГЭС – РЫБНОЕ МЕСТО.

Порой диву даёшься, как изобретательна фантазия человеческая. Как рождает она из слухов и домыслов невероятные истории, которые кроме как анекдотами и не назовёшь.

Место на Нерли, о котором я хочу сегодня вспомнить, хорошо знакомо многим рыболовам Владимира, а так же Суздальского и Камешковского районов. На протяжении нескольких десятилетий манит оно к себе любителей спиннинга и удочки, изобилием рыбы и относительной лёгкостью её добывания. Возможно, уже кто-то догадался, что речь идёт об искусственной плотине на реке Нерль в селе Заполицы Суздальского района.

Сколько себя помню, рыболовов здесь всегда было много. И по сей день не зарастает сюда народная тропа. Кто-то приезжает исключительно за рыбой, кто-то отдохнуть и искупаться в летнюю жару, а кто и просто поглядеть на старые развалины нависающего над водой здания и сфотографироваться на фоне его облезлых стен, дышащих, по мнению некоторых, «преданьями старины глубокой».

Сказка о мельнике из Обкома КПСС.

Этот рассказ я услышал тут же на плотине. Один, по-видимому, часто бывающий в Заполицах рыболов, «со знанием дела» рассказывал другому, впервые здесь оказавшемуся и заинтересовавшемуся историей появления столь оригинального здания. Звучало повествование приблизительно так: «Мельница это раньше была. Построили в начале 70-х. Хозяином был Первый секретарь Обкома Партии. У этого секретаря было три сына, вот он им каждому по мельнице построил: в Заполицах, в Порецком и ещё одну, где-то на Колокше. Богатые они были, денег много зарабатывали на помоле, а как папаша помер, они всё бросили и куда-то в Европу укатили».

Став невольным слушателем этого рассказа, я не смог удержаться от улыбки и решил вмешаться в разговор. Что и говорить – этакая старая сказка в современной интерпретации. Как же, спрашиваю у рассказчика, фамилия секретаря? «Да не помню, - отвечает,- мне один старик из Порецкого рассказывал, да я уж позабыл». И стало мне так грустно и досадно, за то, что мы не только не желаем знать своей истории, но ещё и искажаем её порой до такой абсурдности и анекдотичности. А ведь история эта не такая уж древняя, написанная нашими ближайшими родственниками – дедами и отцами. Многие из тех, кто её писал своей судьбой, живы по сей день, стоит только проявить интерес и терпеливо выслушать.

Первая межколхозная.

Идея строительства гидроэлектростанции на реке Нерль родилась ещё в 40-х годах. Несколько лет ушло на гидрологическую разведку и проектирование. И вот к 1950 году было принято решение о строительстве Первой межколхозной электростанции в селе Заполицы. Строителей стали вербовать из колхозников близлежащих сёл. От желающих поработать на возведении плотины не было отбоя. Ещё бы, за работу платили «живые» деньги, аж по 450 рублей в месяц. Барыш, конечно, не боярский, но всё ж не пустой колхозный трудодень! Плюс к этому, по окончании строительства, были обещаны паспорта, дающие возможность селянину покинуть нищую деревню и уехать на ПМЖ в город.

Без преувеличения можно сказать, что ГЭС строили всем миром. Каждый день из ближних и дальних сёл, отмахав пешим порядком по нескольку верст, приходили люди на работу в Заполицы. Около трёх тысяч сосновых свай было вбито в дно реки, сотни кубометров бетона залито в фундамент основного здания. По всей округе на нужды строительства собирались камни, некоторые из которых поражают воображение своей величиной. «Как же можно было вручную загрузить такую глыбу в машину?» - спросил я у участницы тех событий Руфины Васильевны Мироновой. «А вы когда-нибудь видели, как мыши кота хоронят? – с лукавой улыбкой спросила она, - Облепим со всех сторон и корячим!»

Всё было при строительстве плотины через Нерль. Был и, хорошо известный гидростроителям, «штурм» -- последний отчаянный бросок, необходимый для перегораживании русла реки, когда зажатая в узком проходе вода отчаянно пытается вырваться на свободу. Конечно, Нерль не Енисей, и не Ангара, но и у неё есть свой норов и характер.

На строительство Запольской ГЭС ушло три года. Летом 1953-го она дала первую энергию. Газовки и керосинки уступили место электролампочкам. В домах появились радиоприёмники, и цивилизованные теперь селяне получили возможность приобщиться к театральному искусству посредством вечернего прослушивания радиопостановки «Нонкина любовь». Город Суздаль, снабжаемый электричеством от дизельного генератора лишь на несколько часов в сутки, обрёл теперь непрерывную энергетическую независимость.

Прослужив людям верой и правдой десять лет, Запольская ГЭС стала жертвой укрупнения и централизации. Более мощная Волжская ГЭС имени В.И. Ленина поглотила её как скирда соломинку.

Не найдя другого применения, плотина на Нерли оказалась за ненадобностью брошенной и была обречена на постепенное разрушение.

Рыбаки ловили рыбу….

После завершения демонтажа оборудования, плотина была занята любителями рыбной ловли. Кстати сказать, во время работы доступ рыбакам на ГЭС был категорически запрещён, хотя, как утверждают очевидцы, рыбы под настилами скапливалось так много, что её можно было черпать сачком.

Я, к сожалению, подобного изобилия не застал, но хорошо помню, что в семидесятые годы рыбы на «гребёнке» (местное название плотины) было ещё довольно много. На тину и «мракобеса» (личинка, живущая в воде на замшелых брёвнах и камнях) хорошо клевали: плотва, язь, голавль и жерех. А уклейку, довольно крупную по сегодняшним меркам, мы-пацаны ловили на подёнку, которую снимали тут же с брёвен. Снасть для ловли уклейки собирали очень немудрёную – ивовый прут, кусок лески и крючок. Поплавок и грузило были деталями лишними. Достаточно было забросить насаженную на крючок подёнку в бурлящую протоку, как следовала немедленная поклёвка, которая нам, детям, доставляла неописуемую радость.

А сколько было в камнях под плотиной раков! Вооружившись вилками и заточенными электродами, мы подныривали под бревенчатый настил и, уцепившись одной рукой за вбитую в сваю скобу, другой ворочали поросшие коралловым грибком валуны, извлекая из расщелин клешнявый деликатес. Теперь о раках в Нерли остались одни воспоминания.

Несмотря на заметное уменьшение рыбы, рыболовы, как и прежде, с удовольствием приезжают в Заполицы порыбачить. Я долго пытался понять, что же их сюда влечёт? Ведь той завидной рыбалки, которая была здесь несколько десятилетий назад, нет и в помине. Думаю, что причина кроется именно в развалинах бывшего здания ГЭС, которое по сей день излучает энергетику, заложенную в него человеческими руками, их напряжённым трудом. Может быть, именно по этой причине, каждому посетившему это место так хочется оказаться сопричастным к этому трудовому подвигу, оставив на стене лаконичную запись типа «Здесь был Я». Известно, что Человек тщеславен по природе своей. Кому-то для осознания причастности к истории необходима личная запись в книге времён, а кому-то, для того, чтобы прикоснуться к вечности достаточно посидеть на камнях и послушать шум падающей воды.

[Ohotnik-67]

Молодца! Хорошие строки!!!

[Поляк]

Маленький клип.

http://rutube.ru/tracks/4186485.html

[Поляк]

Буду потихонечку выкладывать свои рассказы. Все они есть на форуме МООиР, но лучше читать напрямую, чем по ссылке.

Священник из Ванино.

Человеку, часто бывающему на природе, да к тому же склонному к путешествиям, хорошо известно манящее свойство леса. Скрывая расстояние, уводит он человека всё дальше и дальше, словно обещая открыть в себе новые, доселе никому не ведомые тайны. Вот и идёт человек, то за звериной тропой, то за заманчиво проглядывающим среди чащобы просветом поляны, то за услышанным весёлым журчанием ручья в овраге. Нет конца лесу, как нет конца людям, пленённым его красотой.

У зимнего леса особое, сказочное очарование. После тёплых дней с обильными снегопадами, пришли в лес свирепые Никольские морозы. Да так вдарили, что затрещали углы у изб. Налипший на еловых и сосновых лапах тяжелый снег, заледенел панцирем и придавил ветви к самой земле. Высокие тонкие берёзки под тяжестью навалившегося груза сгорбились, украсив лес причудливыми арками.

Несмотря на всю красоту пейзажа, пробираться сквозь эти снежные фигуры было сущим адом. Стоило только слегка прикоснуться к какому-нибудь деревцу, как с него тут же срывалась снежная лавина, стремившаяся непременно завалиться тебе за шиворот. Снег ледяными струями стекал по разгорячённой от ходьбы спине, заставляя ёжиться и конвульсивно передёргиваться. Но всё это были, как говорится, мелочи жизни, по сравнению, с пьянящим чувством окрылённой свободы, увлекающей меня всё глубже и глубже в дебри лесной чащи. Мне чудилось, что где-то там, в самых отдалённых и потаённых углах, в самых непроходимых завалах скрываются от человеческого глаза звери, которых я непременно найду и увижу.

Однако лес хоть и манил меня обещаниями открытия новых незнакомых мест, раскрывать свои тайны совсем не спешил. За целый день блуждания по дорогам и просекам, мне так и не удалось встретить ни одного звериного следа. Видимо, напуганное свалившимися на голову морозами, попряталось зверьё по норам и дуплам, желая отсидеться и дождаться тёплых благодатных дней. Вконец измучившись и несолоно нахлебавшись, я решил повернуть в сторону дома и тут вдруг ощутил, как мало осталось сил в моём измученном теле.

Превозмогая усталость, шаг за шагом выходил я из леса в направлении большого поля, отделяющего меня десятком километров от родной деревни. Широкая заснеженная равнина, открывшаяся моему взору, была мне хорошо знакома. Сколько раз расчерчивал я её своей лыжнёй, переходя от оного леса к другому. Остановившись на секунду, я принял взором до мелочей знакомый пейзаж, и вдруг вздрогнул от неожиданности. Метрах в трёхстах от меня, по потерянной для колёсного транспорта занесённой дороге, в облаке белоснежного пара, размеренно монотонно плелась запряжённая в сани лошадь. Немного завалившись на бок, кутаясь в огромный овчинный тулуп, в санках сидел человек. Мысль о том, что судьба забросила меня в прошлое, быстро сменилась осознанием того, что сани движутся в нужном мне направлении. Напрягая остатки сил, я рванул наперерез, мотая ружьём как флагом, совершенно позабыв о возможности привлечь к себе внимание выстрелом.

Через несколько минут, с восторгом захлёбываясь запахом лошади и душистого летнего сена, я катил к дому.

Священник отец Сергей служил в Ванинской церкви, а жил в Петрихе, находящейся в пяти километрах от его прихода. Каждый день он мерил это расстояние двойным концом: летом шагами, а зимой на лыжах. Походы эти его не тяготили, т.к. был он молод и полон сил. Удручала лишь неоправданная потеря времени. Видимо, желая совершить богоугодное дело, а заодно и облегчить жизнь священнику, председатель одного из близлежащих колхозов, подарил приходу списанную лошадёнку. Сбрую, сани и телегу собирали по окрестностям всем миром.

Многое, о чём мы говорили со священником по дороге, память моя безвозвратно утратила. Помню лишь, что донимал его расспросами о степени греховности моих охотничьих увлечений. На что он твёрдо отвечал, что охота не грех, она определена человеку Богом, как одно из средств к существованию. Ещё помню, что продрог тогда до дробного озноба, а батюшка всё подшучивал: «Сани - не машина, печку не включишь».

Добравшись до Петрихи, видя моё отчаянно продрогшее положение, отец Сергей пригласил меня в гости отогреться чаем и просушить превратившуюся в панцирь одежду.

В избе нас встретила матушка, молодая красивая женщина с двумя пацанами-карапузами, видимо, погодками. Они носились из кухни в переднюю смешно топая пятками по полу и сверкая из-под белоснежных распашонок голыми попками.

В доме было жарко и истомно уютно. Пахло аппетитной едой и сгорающим в лампадке маслом. В углу под потолком, на украшенном кружевом киоте, стояли несколько простеньких икон. На стенах хаотично были развешены запечатанные в рамках под стеклом акварели. Увидев, что я ими заинтересовался, батюшка пояснил, что это жена пишет. В недалёком прошлом она закончила в Москве художественный институт и теперь в свободное время с удовольствием переносит на бумагу окружающие пейзажи.

- А детей, тоже из Москвы привезли? – проявил я любопытство, и тут же осёкся, поняв нетактичность и двусмысленность своего вопроса.

Однако батюшка, словно не заметив подвоха, добродушно ответил:

- Первый, действительно, ещё в Москве родился, а вот со вторым такая история вышла!...

За чашкой чая отец Сергей поведал мне эту историю:

- В позапрошлом году, вот так же на Николу это случилось. Подходил срок матушке рожать. По расчётам ещё недели две оставалось. И решил я её в ближайшие выходные к родителям в Москву отправить. Там и врачи, и уход, и помощь. Но человек, как известно, предполагает, а Господь располагает. Не дождавшись намеченных выходных, под утро среды, начались у жены схватки. Что делать? Во всей Петрихе на зиму лишь мы остались да на соседней улице престарелый мужик с козами. Помощи ждать не откуда. Собрались мы, помолились, встали на лыжи и отправились до ближайшего посёлка. Там медпункт есть. Бредём по сугробам, я молитву шепчу, а матушка на всю округу криком кричит. Ну всё, думаю, сейчас родит в сугробе, а нам и ребёнка завернуть не во что. Кое-как добрались до лесочка. За ним уж и посёлок виден, а сил идти больше нет. Присела моя матушка к сосне и плачет навзрыд. Не могу, говорит, больше идти. Подхватил я её на руки и понёс. Мне тогда казалось, что я бегом бегу, а на самом деле еле ноги передвигал. Донёс её до крайней избы, посадил на крыльцо, а сам дышу, как кузнечные меха, для последнего рывка силы скапливаю. Гляжу, а по ступенькам крыльца влажная струйка побежала. Это, стало быть, у неё воды начали отходить. Ну, Господи спаси, сгрёб её в охапку и с позёмкой до медпункта скользнул. Как долетел, и сам не заметил. Словно второе дыхание открылось. В общем, в одиннадцать пришли, а к полудню она уже и родила. Отправил её с младенцем в райцентр, а сам домой побежал, первый-то пацанёнок дома один остался, а ему тогда чуть больше года было. Теперь, конечно, вспоминать смешно, а на тот момент страшно было.

Как завороженный слушал я это повествование, глядя то на рассказчика, то на матушку, то на их очаровательных сыновей, и думал о том, как же счастливо живут они в этой бездорожной глухомани, забытые властью, но не оставленные Богом. Как же прекрасна их обыкновенная маленькая жизнь, наполненная таким огромным смыслом.

Весной следующего года, не смотря на присущий мне атеизм, я ехал в Ванино к отцу Сергею крестить родившегося у меня сына.

[Snipe]

Маленький клип.

http://rutube.ru/tracks/4186485.html

Третьякова слушаю постоянно.

[Поляк]

Третьякова слушаю постоянно.

Я ходил на его концерт во Владимире. После концерта немного пообщались. Интересный мужик. Ещё я люблю слушать Митяева, но вот концерт его мне не понравился - голимый чёс с неуважением к зрителям.

[Snipe]

Митяев - то у меня первый Видел 2 раза и оба на 5. Почти полная дискография.

[Поляк]

Жестокость.

Тесна…. Тесна селениями Суздальская земля. Средь небольших лесов и просторных полей, на расстоянии воробьиного скока, то деревня - то село. И все же есть где разгуляться азартному охотнику. От леска к леску, через поле да в угор, вдоль рек и озер бродят странные люди в поисках охотничьей удачи, убивая, большей частью, лишь ноги да время.

Багровое солнце еще не скрылось за лесом, а полная луна, отливающая золотом, в густой синеве закатного неба уже окрасила округу сумеречной голубизной.

Николай решил заночевать в лесу. Нужно было найти подходящее укромное место, где не тревожил бы колючий ветерок, и было вдоволь сухих дров. Но как было найти такое место, когда ночь уже нагромоздила темноту под покровом деревьев. Николай неторопливо двигался вдоль кромки незнакомого ему леса в надежде отабориться*. И вдруг удача! Невдалеке, на краю поля, летний коровий выгул с пастушьим вагончиком под старой, разломившейся надвое ветлой. Подойдя ближе, Николай обратил внимание, что из заколоченного листом железа окна, орудийным стволом торчала печная труба, а под придавленным снежной шапкой навесом - притулилась аккуратно сложенная поленница дров. Огромная старая ветла заботливо прикрывала вагончик от северных ветров, принимая на себя их жестокие порывы. Высокие сугробы, освещенные мутным лунным светом придавали сказочность ночному пейзажу. Николай разгреб лыжей снег и отворил дверь. Мутный свет качнулся на дверных петлях, раздвинул застоявшийся мрак и скользнул внутрь помещения.

Николай чиркнул спичку. В вагончике царил беспорядок. На досчатых нарах валялись старые тряпки, по полу были разбросаны бутылки и банки, на стенах лохмотьями висели пряно воняющие навозом телогрейки. В углу стоял старый, с раскрытыми настежь дверками, кухонный стол. Промозглый застойный воздух, казалось, был пропитан каким-то необъяснимым запахом душераздирающей тоски. Николаю захотелось уйти, но маленькая буржуйка, обещающая более-менее комфортную ночёвку, уговорила остаться.

Николай внес охапку дров и затопил печь. Испугавшись яркого пламени, её проржавевшая стенка ахнула клубом белесого дыма, но потом обрадовано загудела и озарила мрачные стены помещения пляшущими отблесками теплых тонов. Вагончик медленно стал согреваться. Сбросив на пол обветшалое тряпьё, Николай пристроился на нарах, подложив под голову рюкзак. Он пытался уснуть, но усиливающееся непонятное чувство обреченности и беспокойства, никак не давало этого сделать.

- Странно,- думал Николай,- даже мыши не скребутся за обшивкой. Неужели и они вслед за людьми покинули это жилье? А что им тут делать, если нет пищи? А ведь всего несколько месяцев назад здесь кипела жизнь! Были люди. Да…. Наверное, нет ничего печальней покинутого человеческого жилья. Брошенное жилище тоскует без людей, болеет, чахнет и в итоге разрушается, превращаясь в ничто.

Николай встал, подбросил в огонь дров, закурил, подспудно ощущая, что в окружающем его замкнутом пространстве все-таки что-то не так.....

Хрупкий сон подкрался незаметно, унося сознание в воспоминания прошедшего дня:

«В пухлых февральских снегах отразилось неправдоподобной голубизны небо. Средь нешироких полей, от перелеска к перелеску, тянется четкой бороздой кровавый след. Раненый матерый лисовин уже не понимает, куда и зачем он идет. Он просто двигается вперед, влекомый инстинктом, в слепой надежде вырваться из помрачающего сознание состояния. Иногда он останавливается, жадно хватая пастью снег и ненадолго ложился отдохнуть. Он видит вокруг себя безжизненно блистающие на солнце снега, оцепеневшие от холода за долгую зиму деревья, устало склонившиеся к земле ветви кустов. И вдруг все это разом исчезает и среди белого безмолвия поднимается над дальними холмами голубое и трепетное марево летней жары и щекочет слух близкое стрекотание примостившегося на травинке пугливого кузнечика.

Параллельно уходящему в никуда лисьему следу, тянется широкая лыжня. Охотник упорно идёт за подранком. Утром, в самом начале дня, Николай сделал неудачный выстрел, и теперь исправляет собственный “грех“. Добрать нечисто битого зверя, является для охотника делом чести. Трудно – нетрудно, от этого никуда не уйти. Несколько раз, задыхаясь от усталости, Николай хотел бросить преследование, но какое-то внутреннее ощущение вины за напрасно загубленную жизнь, мешало ему это сделать. И вот, почти перед самым наступлением сумерек, обессилевший лисовин в последний раз лег на снег, и оглянувшись на преследователя, легко подпустив его в меру выстрела».

Где-то застрекотала сорока. Николай выглянул из вагончика. За гребенчатой кромкой леса небо помутнело серостью, ползущие с востока облака слегка окрасились по краям кумачовым румянцем.

Пока Николай пил чай и курил сигарету, рассвело. Утренний ветерок стукнул в печную трубу, оскаливая рыже-красные угли. Николай распахнул дверь. Яркий дневной свет до отказа наполнил помещение. Смутные очертания предметов приобрели ярковыраженные контуры. Охотник осмотрелся. Всюду валялись сигаретные окурки, изношенная в хлам обувь, пустые консервные банки, флакончики из-под косметического средства “ТРОЯР”. Настенные рисунки и надписи были выполнены в стиле низкокультурного пошлореализма. Николай заглянул под нары. В большой обувной коробке выстланной тряпьем лежала........мертвая кошка. Она лежала в столь привычной для нее позе, что казалось, будто она спит. И лишь пустые впадины глазниц убеждали в ее смерти. Человеку показалось, что сквозь эти глубокие дыры душа кошки со страшным укором смотрит ему в глаза. Николай в смятении отпрянул назад, больно стукнувшись локтем о дверку стола. Оглядевшись, он заметил, что по углам вагончика было много кошачьего кала. Это явно указывало на то, что довольно длительное время, находясь в заточении, кошка была жива. Но как она сюда попала?? И вдруг ответ стал таким очевидным - ее бросили люди, забыв или намеренно заперев внутри. Этот явный ответ буквально отравил сознание Николая. Он представил, как долго и мучительно умирала кошка. Как искала она выход наружу, оглашая округу душераздирающими воплями. Как звала она бросивших ее людей, с которыми прожила все лето. Тогда она любила их, благосклонно позволяя чесать себя за ухом. Но теперь вдруг возненавидела и со звериным рыком бросалась на висевшие, на гвоздях телогрейки, в слепой ярости срывая их со стены. В безнадежной борьбе за жизнь шли день за днем. Злость постепенно переросла в безразличие и покорность. И кошка смирилась с той долей, на которую ее обрекли. Она легла на приготовленную людьми подстилку и спокойно уснула. А когда, поздним февральским вечером, человек случайно нарушил умиротворение ее могильного склепа, ей было уже все равно.

Схватив вещи, Николай в растерянности выскочил на улицу, плотно прикрыв за собой дверь. Отойдя метров на пятьсот от вагончика, он вдруг остановился, воткнул прикладом в снег ружье, сбросил рюкзак и вернулся обратно. Не осознавая зачем, он нагреб к двери снега, заботливо притоптал его ногой. Закурил. А когда закончилась сигарета, достал нож и на ржавой стене вагончика нацарапал маленький, почти незаметный крестик.

В пухлых февральских снегах отразилось неправдоподобной голубизны небо. Средь нешироких полей, от перелеска к перелеску, тянулась широкая лыжня. Охотник возвращался домой....

******************

*Отабориться – (охотн.) устроиться на ночлег в полевых условиях.

[Поляк]

КОГДА НАЧИНАЕТСЯ ВЕСНА?

Всю прошедшую ночь бушевала неистовая январская пурга. Снежные заряды били в крышу, испытывая на прочность давнюю работу кровельщика. Помню, как, закончив дело, выкинул он свой молоток в крапиву и, любуясь правильными рядами склепанного железа, завалился на лавочку, размеренно попыхивая сигареткой.

- Зачем инструмент выкинули? – поинтересовался я.

- Чтоб не пригодился. На пятьдесят лет гарантию даю на прочность и протечку!

Не обманул кровельщик, выстояла крыша под ураганом, даже краешек не загнулся.

Затихший к рассвету буран, сменился неожиданно ясным и тихим днём с лёгким морозцем. В такую погоду трудно усидеть дома, и я, вооружившись лопатой, принялся воевать с наметёнными ветром сугробами.

Плотный снег, всячески сопротивляясь моему насилию, вышиб из меня солоноватую влагу, заставив сбросить утеплённую куртку. Как заведённый, махал я лопатой то в правую, то в левую сторону, расчищая себе путь к въездным воротам, пока окончательно не умаялся и не присел отдохнуть на освещённой солнцем стороне дома. От режущего глаза света я невольно зажмурился и, сдвинув шапку пониже на лоб, откинулся спиной к бревенчатой стене. Она оказалась почти горячей. Инстинктивно я тронул её ладонью и поразился исходящему от дерева теплу. От навалившейся на меня неги, я окунулся в беззаботную дремоту. Не знаю, сколько пробыл я в этом состоянии, но помню, что из него меня вывела упавшая сверху капля. Сдвинув шапку на затылок, я запрокинул голову вверх и увидел над собой крохотную сосульку, аккуратно пристроившуюся на карнизе. Загадочно отражаясь в её отполированном влагой хрустальном покрытии, по фронтону дома струился лёгкий мутноватый парок, подтаявшего на припёке снега.

Вот вам и Пришвинская «весна света», подумал я. Не рано ли? Да нет, самое время.

Наверное, первыми замечают её приход кошки. В мороз их силой из дома не выгонишь, а тут, вдруг незаметно прошмыгивают в приоткрытую дверь. Глядишь, а они уже сидят на каком-нибудь прогретом бревне или завалинке, принимая солнечные ванны, забавно жмурятся и еле слышно мурлыкают.

Вслед за кошками, радуются зимнему надлому птицы. Воробьи, которых не было видно почти два месяца, вдруг всей ватагой облепили колючий куст боярышника. И чирикают, и чирикают. Откуда-то из-за сарая, тонкой весёлой трелью отзываются им синицы.

В глубине леса признаков «весны света» пока не заметно. Всё также холодно и пустынно. Лишь по обновлённой пару дней назад лыжне, прошла на край соснового бора лисица. Потопталась на одном месте и, сделав в сторону смётку, отправилась вдоль деревенских заборов в поле. Там теперь и светлее и сытнее.

Метров через триста лыжня приводит меня к сосновому молодняку, прижавшемуся к старому лесу с южной стороны. И здесь побродила лиса, оставив на снегу свой нарыск. А вот тут, на припёке, отдыхала она днём, поочерёдно отогревая на солнце то один, то другой бок. На подтаявшей под зверем лежке, хорошо заметны оставшиеся в льдинках длинные волоски рыже-бурой шерсти.

Не сидится Куме в тёмном бору, где пережидала она в глубокой норе трескучие морозы и заунывные вьюги. Выбралась она на свет Божий, водит носом, улавливая тонким обонянием наносимое ветерком предвестие скорого гона.

А вот вороны, не ждут февральских милостей от природы, уже сейчас, в ясные солнечные дни, оглашают они лес громкими гортанными криками, совершая в поднебесье головокружительные пируэты, звучно рассекая при этом воздух большими крепкими крыльями. И это тоже верный признак того, что зима уже перевалила за свой экватор, и неумолимо спешит навстречу весне.

На речном льду, нервно подрагивая руками, сидят на громоздких ящиках рыбаки. Ещё вчера прятались они от ветра под высокий берег, а сегодня дружно выползли из под нависшей тени, и, на манер подсолнухов, повернули свои головы к солнцу. Всего пару-тройку часов выглядывало оно из-за высокого берега, а лица рыбаков уже успели загореть и приобрести цвет скумбрии холодного копчения.

К сожалению, зимний праздник тепла и света короток. Солнце ещё только сделало первый шаг к горизонту, а тепла уже как не бывало. Заборные доски как-то неожиданно удлинили свою тень, очертив её резким контуром. По остывающим стёклам окон, снизу вверх вновь поползла матовая узорчатая плёнка. Привычно набираю из поленницы охапку дров и иду топить печь.

Я гляжу на пляшущие языки пламени и думаю, так с чего же всё-таки начинается весна? С прилёта грачей? А может быть, с первого зажурчавшего в овраге ручья или набухшей ивовой серёжки? Нет, это не начало, это уже продолжение весны. А начинается она именно сейчас, с первой крохотной сосульки, рождённой смелым лучом солнца, пробившегося сквозь зимнюю стужу и растопившего своим теплом крупицу затвердевшего на морозе снега.

К вечеру опять поднимается ветер, и шуршащие длинные змеи позёмки вновь начинают переползать с сугроба на сугроб. Но мне уже не так тоскливо слушать их заунывную песню, аранжированную дребезжанием плохо прижатого к раме стекла.

[Поляк]

Крачки.

Вот уже четырнадцать лет, как на Нерли не было хорошего разлива. Могло показаться, что река, утомлённая долгой жизнью, потеряла прежний свой азарт и уже не хотела разгуляться полой водой по заливным лугам, распластав своё русло до ширины отражающегося в воде неба. Что было тому причиной судить трудно. Возможно, повлияло «глобальное потепление», о котором так часто говорят последние годы, а, может быть, непродуманная деятельность человека, проведшего необоснованную мелиорацию речных пойм и зарегулировавшего плотинами основные водотоки. Так или иначе, жизнь реки и её поймы стала меняться. Старицы, озерки и небольшие верховые болотца, существовавшие испокон веку исключительно за счёт речных разливов, неизбежно стали заиливаться, мелеть и зарастать. Раньше, почти каждый год, бурный поток весенней воды очищал их ложе от илистых отложений и обновлял живительной влагой талого снега. Какой только рыбы не оставалось после разлива в этих озерках и старицах! Так было раньше!... Теперь всё стало по-другому, но мудрая природа не терпит пустоты, и на смену одной жизни пришла другая….

На почти полностью заросшей телорезом старице ранней весной появились странные птицы. Было их около двадцати. «Чайки – не чайки? Крачки – не крачки? Таких раньше у нас не было. Наверное, морские – остановились у нас подкормиться. Поживут недельку – другую и тронуться в путь к северным морям». Так я рассуждал сначала, и не придавал особого значения атакам крикливых птиц, пикирующих прямо над моей головой.

Один мой знакомый рыболов, попав под отчаянные атаки отважных птиц, предположил: « Не иначе, как загнездятся тут, бестии! Не спроста они территорию охраняют!» Поверить в подобное предположение я не мог, и пропустил его мимо ушей, так как придерживался мнения, что в природе не бывает ни чего неожиданного. Ведь не водятся же белые медведи на черноморском побережье, так почему же крачки, а это были, по-видимому, всё же они, должны строить гнёзда в Средней полосе, если им положено делать это на Севере?

День за днём прошёл месяц, а крачки так и не улетели. Это обстоятельство меня не мало удивило, и я решил внимательнее присмотреться к столь непривычным гостям. Были они размером с дрозда, но с характерной для всех крачек заострённой и удлиненной формой крыла. По расцветке, я первоначально разделил их на два вида, но впоследствии догадался, что различия эти обусловлены лишь половой принадлежностью. Из энциклопедической литературы я выяснил, что крачки эти носят название «белокрылых». Белокрылые крачки, которых иногда ещё называют «болотными», крайне переменчивы в отношении мест гнездования. Выведя и выкормив птенцов на полюбившемся им водоёме, они могут никогда больше там не появиться. Это обстоятельство прочно запало в мою голову и заставило более пристально наблюдать за крачками, высоко ценя каждый день, проведённый в кампании этих юрких и отважных птиц.

А отвага их была поистине восхитительна. Даже такого опасного и сильного хищника, коим является болотный лунь, крачки отчаянно могли атаковать в одиночку. Что уж там говорить о воронах и сороках! И те и другие находили спасение от молниеносных атак лишь в густой кроне раскидистой ивы одиноко растущей на берегу старицы. Отсидевшись под прикрытием листвы и убедившись, что крачки успокоились и находятся на безопасном расстоянии, и вороны и сороки, быстро-быстро улепетывали восвояси, максимально прижимаясь к самой земле.

Особой ненавистью у болотных крачек пользовались их речные родственницы и чайки. А вот на чибисов они не обращали никакого внимания.

В результате, под надёжной охраной, пара чибисов вывела трёх птенцов.

Через несколько дней наблюдений я отметил, что у крачек среди зарослей телореза есть несколько местечек, на которые птицы присаживаются чаще всего. Вероятно, это были места устройства гнёзд. Чтобы проверить свою догадку, я накачал резиновую лодку и поплыл к противоположному берегу старицы. Чем ближе я подплывал к местам птичьих присад, тем активнее выражали своё недовольство крачки. Они то и дело пикировали над моей головой, издавая при этом угрожающие крики. И без того нелёгкое путешествие на «резинке» сквозь сплошные заросли телореза, усугублялось реальной опасностью получить удар клювом в затылок. К счастью, подобного «наслаждения» я так и не испытал. Бог, что называется, миловал. А вот проходящему однажды по прибрежной дороге подвыпившему мужичку, досталось, как говорится, по полной программе. Крачки его так «окучили», что бедолага свалился в высокую траву и пополз как уж, не переставая при этом звать на помощь.

Странно, но чем ближе я приближался к предполагаемым гнездам, тем менее активно вели себя крачки. Они, словно специально, выражали своё безразличие к моим действиям, но при этом, и это было хорошо заметно, внимательно следили за каждым взмахом моего весла.

Ближайшее ко мне гнездо я заметил сразу. Да его и трудно было не заметить. Все листочки телореза вокруг него были ощипаны. Из них был устроено подобие плавающего блюдца. Строение показалось мне таким ненадёжным и зыбким, что я удивился, как оно способно выдержать посадку птицы и не затонуть. В центре гнезда лежали два маленьких яйца, искусно раскрашенных природой под камуфляж. Так я убедился, что места постоянных присад крачек, есть ни что иное, как гнёзда.

Продолжение следует....

[Поляк]

Теперь, все дальнейшие мои орнитологические наблюдения я проводил исключительно с берега, вооружившись биноклем с семикратным приближением.

Первым моим личным открытием оказался принцип птичьего равноправия. Оказалось, что самцы и самки белокрылых крачек насиживают кладку поочерёдно. Позднее подтверждение моему открытию я нашёл в энциклопедической литературе.

Самцы отличаются от самок более чётким разделением чёрных и белых зон оперения. Грубо можно определить так: самки чёрно-серо-белые, а самцы чёрно-белые.

Интересно и другое наблюдение: пока один из родителей сидит на гнезде, второй его кормит как птенца. Основной рацион питания болотных крачек составляют стрекозы и мелкая рыбёшка. Весной и в начале лета, в период массового вылета майских жуков, крачки охотно собирают их с воды. Охота на пролетающих жуков носит случайный характер, т.к. основной их вылет начинается с наступлением сумерек, когда крачки уже устраиваются на отдых.

Каждодневное общение с крачками позволило мне различать их друг от друга. Это на первый взгляд они все абсолютно одинаковые. При более внимательном рассмотрении начинаешь выделять из общей массы отдельных птиц. Эта -- самая крикливая, эта – самая смелая, эта – самая заботливая и т.д. Внешняя узнаваемость – первый шаг к дружбе! Второй шаг – это узнаваемость звуковая. Научившись различать отдельных представителей колонии, неизбежно начинаешь с ними разговаривать. Происходит это само собой и ты вдруг замечаешь, что воспринимаешь это, как вполне обычное дело. Привыкают к твоему голосу и птицы. В результате, они практически перестают реагировать на тебя, как на опасность, и ты неожиданно начинаешь ощущать себя частью мира, который называется дикой природой.

Подспудно возникающее чувство доверительного отношения друг к другу, очевидно, передаётся и другим обитателям близлежащего пространства. Чибисы, ранее пугливо взлетающие с тревожными криками, при моём приближении, вдруг стали опускаться на землю в непосредственной близости от меня, при этом, не особо стараясь, скрывать своих чибисят. Более того, они быстро заметили, что меня боятся сороки, вороны и чайки.

Однажды, разомлев от полуденной жары, я прилёг на топчан в вагончике и уснул. Проснулся я от тревожных криков чибиса-отца, который вился возле открытой двери с недвусмысленным намерением разбудить меня. Я выскочил на улицу и увидел, как чибис-мама пытается прогнать от затаившихся в траве птенцов, трёх наглых сорок. Увидев меня белобоки улетели. Чибисы тут же успокоились.

Сначала я думал, что и крачки, и чибисы теперь будут относиться с доверием ко всем людям. В некоторой степени, это меня беспокоило, т.к. подобная беспечность могла выйти птицам боком. Но к счастью, я ошибался. Появление в районе старицы посторонних людей пугало её обитателей, как и прежде. Из этого я сделал вывод, что птицы умеют отличать меня от других людей. Даже смена одежды не влияла на их отношение ко мне.

Продолжение следует...

[Bobr]

Респект, Вадим! Почему раньше не видел тему?!!! Прочитал на одном дыхании! Замечательно пишешь!

[Поляк]

Первого птенца белокрылых крачек я заметил 22 июня. Он был крохотным, грязно-жёлтого цвета в тёмную крапинку. Очевидно, ему было несколько часов от роду. При этом он уже ловко пробирался среди колючих листов телореза, и что удивительно, не тонул. Поверхностного натяжения воды было вполне достаточно, чтобы держать это лёгонькое тельце. Заметив моё движение, птенчик замер, спрятав головку за листок.

Сколько в те дни появилось на свет птенцов, я не знал. Они были довольно скрытными и совсем не перемещались по водоёму.

Спустя неделю или чуть больше с момента замеченного мной первого птенца, в поведении крачек появились изменения. Самцы периодически собирались в единую стайку и поднимались высоко в поднебесье, долго кружили там, то, зависая на одном месте, то вдруг устремляясь вниз. Было заметно, что они репетируют что-то очень важное, такое, без чего никак нельзя обойтись. Всё это было похоже на то, что опытные птицы учат молодых летать. Но птенцы ещё только появились на свет и не могли внимать урокам своих отцов. К тому же самки активно летали за добычей и носили её к гнёздам. Это ещё больше запутывало меня, и я никак не мог найти оправдание странному поведению самцов.

продолжение следует...

[Поляк]

Разгадка пришла очень скоро. Приехав утром 2 июля на водоём, я не увидел ни одного самца. Они улетели. Вся забота, по вскармливанию потомства, легла на плечи самок. И они, отдадим им должное, хорошо с ней справлялись. Как заведённые, от зари до зари, они ловили стрекоз и аккуратно вкладывали их в клювы своих быстро подрастающих птенцов.

Нужно видеть, чтобы оценить, с какой грацией и ловкостью крачки ловят стрекоз! Основным в этой охоте является зрение. Высматривая добычу, птица летит не высоко над водой или лугом, потом вдруг, трепеща крыльями, зависает на одном месте и мгновенно по траектории падающего вниз маятника, снимает сидящую на траве стрекозу.

Возвращаясь в колонию с добычей в клюве, крачка постоянно подаёт птенцам звуковой сигнал. Последние, заслышав голос матери, тут же отзываются, за что и получают вкуснятину из клюва в клюв.

Взрослые крачки оказались завидными трудоголиками. Весь световой день они проводили на крыле, лишь изредка, не более чем на 2-3 минуты, присаживаясь отдохнуть на торчащий из воды кол. От такой неуёмной заботы, птенцы росли, как на дрожжах. К середине июля они уже были хорошо заметны среди плавающей зелени растений. Но более всего были слышны их требовательные голоса.

Некоторые, из особо одарённых птенцов, уже пытались делать короткие перелёты. Получалось пока плохо. Иногда они неуклюже плюхались на открытую воду, и тогда им приходится добираться до островков телореза вплавь. Выбравшись на зыбкую твердь, птенец вновь начинали вслушиваться в окружающее звуковое пространство, безошибочно различая в нём голос своей матери, несущей в клюве корм.

Утром одного из дней, приехав на водоём, я обнаружил на мостках, с которых постоянно ловил рыбу, двух расположившихся на день птенцов. Они сидели на краю доски в ожидании очередной порции корма. Я решил подойти к ним поближе.

Это их напугало, и они перепорхнули на плавающий островок метрах в пяти от мостков. Когда я отошёл, птенцы вновь вернулись на доску. В течение дня я много раз проходил мимо мостков, и каждый раз птенцы, то отлетали на островок, то возвращались обратно. На следующий день эта игра им видимо надоела, и они просто перестали обращать на меня внимание. Через пару дней осмелела ещё пара птенцов, облюбовав для посиделок мою лодку. Этим, правда, приходилось иногда перелетать на близлежащую прибрежную отмель, т.к. лодкой я тогда пользовался довольно активно, очищая водоём от гниющей растительности.

Я плавал на лодке мимо абсолютно обнаглевших птенцов, иногда подпускавших меня к себе менее чем на пару метров. Мне кажется, что мы даже подружились. В знак добрых намерений, я поймал несколько стрекоз и подложил их на доску рядом с птенцами. Они не обратили на подарки никакого внимания. А вот мамаша быстро засекла мои подношения, подхватила их и вложила в детские клювики.

Однажды она принесла с реки довольно крупную уклейку и сунула её в клюв птенцу. Как я тогда за него перепугался. Рыба застряла у него в горле, и он ни как не мог её заглотать. Казалось, ещё несколько секунд и он задохнется! Но всё, к счастью, завершилось благополучно. Тогда я обратил внимание, что мать не только кормит, но и поит своих птенцов. Воду она набирает в клюв, а потом впрыскивает её в раскрытый ротик птенца.

[Поляк]

К концу второй декады июля птенцы успели, не только вырасти до размеров взрослых птиц, но и поменяли пух на оперение. Теперь они всё чаще, а главное увереннее, поднимались в воздух и наслаждались возможностью свободного полёта. Было хорошо заметно, как нравится им маневрировать, гоняясь друг за другом в восходящих тёплых потоках воздуха. Иногда они порывались полететь за матерью к реке, но какая-то неведомая сила заставляла их отстать и повернуть обратно к хорошо изученному водоёму. Он был для них родным домом, их крепостью. Весь же остальной мир был пока незнакомым, а значит враждебным.

Но всё же, как не привлекательно было умение летать, большую часть дня птенцы проводили сидя на мостках. Иногда они дремали, прикрыв глаза, и оживлялись, лишь услышав голос матери, нёсшей очередной деликатес.

Порой я намеренно сгонял их с доски вынуждая к полёту и напутствуя словами: «Давайте, давайте тренируйтесь! Хватит спать. Вам на юг, вон какую даль лететь! Тренируйтесь!»

Крачки птицы шумные, кричат по любому поводу. За несколько месяцев соседства, я так привык к голосу этих птиц, что стал различать некоторые интонации. Короткий, часто повторяющийся – значит, появился чужак; протяжный и нежный, с недлинными перемолчками – мать возвращается с удачной охоты; безсистемный, разнотонный – так для общего фона; громкий, отрывистый как бой пулемёта – атакую врага!

Птенцы тоже молчат редко, постоянно просят есть. В общем, шум -- гам от зари до зари. Не соскучишься. Иногда даже раздражает: «Да замолчите, тараторки! Ни какого покоя!»

Двадцать седьмого июня приезжаю утром на водоём, и первое, что улавливаю – непривычная, настораживающая тишина. Спешу к воде. Нет крачек! Улетели! И вдруг на душе стало так пусто и тревожно! Улетели, улетели и унесли с собой этап моей человеческой жизни.

Два дня хожу сам не свой, словно потерял что-то очень важное и понимаю, что уже не найти, но крупица надежды живёт в душе и не даёт успокоиться. А вдруг ещё вернуться, хоть бы попрощаться, посмотреть вслед и…. И успокоиться!

Крачки вернулись на третий день. Не все. Лишь та, самая заботливая, и два её птенца. Сели уже не на мостки, а на стоящий рядом аншлаг. Мать пытается их кормить. Ловит стрекоз. Они их принимают, но уже без жадности. Они больше заняты своим внешним видом. Чистят перья, потягивают крылья. Уже совсем взрослые, хотя и легко отличимые от матери. А она всё старается, опять ловит стрекоз и подносит в клюве воду. Так проходит час – полтора, и вдруг они взлетают и, плавно набирая высоту, удаляются на юго-восток, быстро превращаясь в две, еле различимые на фоне неба, точки. Растерянная мать, словно немного зазевавшись, бросается за ними вдогонку и тоже исчезает из поля моего зрения. Вот и попрощались!

Спустя месяц на Павловском водохранилище замечаю среди стайки чаек двух молодых белокрылых крачек. Мои – не мои? Теперь уж не разобраться! А всё-таки жаль, что они не возвращаются к местам своих гнездовий! Вот было бы здорово увидеться через год!

конец.

[Поляк]

ВЕСНА ВОДЫ

или несколько слов о весеннем разливе.

Теперь все, кто только может, ругают дороги за их отвратительное состояние. «И у чёрта и у Бога на одном, видать, счету, ты – Российская дорога – семь ухабов на версту». Или ещё говорят, что у нас две беды…. И первая «беда» постоянно ремонтирует вторую. А ведь каких-нибудь лет 30-40 назад многих, из ныне существующих, дорог вообще не было. Я прекрасно помню, как в 70-е годы, отправляясь с родителями на выходные в деревню, мы тратили на дорогу полдня. Сначала ехали на автобусе, а потом топали более трёх часов полевыми просёлками. И хотя, теперь чтобы из города попасть в деревню, мне хватает 23 минут, я с ностальгической нежностью вспоминаю те, впрочем, не такие уж далёкие времена. Почему? Да, наверное, потому, что именно та полевая дорога подарила мне, городскому мальчишке, такое огромное количество незабываемых впечатлений от встреч с природой. Их яркость не потускнела даже спустя несколько десятилетий.

Как можно оценить асфальтированную дорогу? Единственно, только по качеству покрытия. Совсем другое дело -- дорога просёлочная…. Она может быть раскисшей и накатанной, полевой и лесной, топкой и отбитой, в конце концов – длинной и короткой. И если асфальтовая дорога -- «ведёт», то просёлочная -- «выводит».

Самыми длинными дороги бывают весной. Не зря этот период в народе именуют весенней распутицей. Причём, длина дороги определяется, как увеличивающимся расстоянием (приходится обходить шумящие водой овраги или обтаявшие низины), так и большим временем, потраченным на её преодоление. По весенней дороге нельзя просто пройти или прогуляться, её можно только одолеть или осилить, наверное, как жизнь.

Мне тогда было около 10 лет. Это была очередная поездка в деревню на выходные. Всю прошедшую ночь шёл дождь, и без того трудная весенняя дорога настолько размокла, что стала практически непроходимой. Пробираться по краю стерни было гораздо легче, но когда она заканчивалась, приходилось двигаться прямо по пашне. От налипшей грязи резиновые сапоги приобретали вес пудовых гирь. Для того чтобы освободиться от непосильной ноши, я заходил в огромные лужи и начинал усиленно передвигать ногами. Так продолжалось пока я не зачерпнул голенищами ледяной воды, и не получил нагоняй от родителей.

Возможно, что все трудности той дороги вылетели бы из моей головы сразу по приходу в деревню, но случилось одно обстоятельство, которое заставило меня сохранить в памяти тот день и вспоминать о нём, как о чуде.

Через несколько часов пути мы вышли на хорошо знакомую нам Отенеховскую гору – самую высокую точку среди окрестных полей и раскинувшихся за рекой лесов. Дорога уходила вниз. Она была хорошо обозначена сбегавшими по колеям ручьями. Все они стекали в близлежащий к деревне овраг и, опрокидываясь в него, наполняли округу шумом падающей воды.

Было видно, как разбушевавшийся поток нёсся к реке и, врезаясь в большую воду, вдруг успокаивался, видимо, радуясь наступившему блаженству.

С высоты холма, на котором мы стояли, было видно, как разлившаяся вода подступила к самому лесу и приняла в себя его отражение. Широкой полосой река уходила вдаль за деревню, сливаясь на горизонте с просветлевшим весенним небом. Вот таким волшебным образом, я впервые увидел половодье. После трудного и изнурительного пути, оно явилось как праздник, как очищение от всего негативного, что успело скопиться в деткой ранимой душе.

Детские воспоминания – это самое прочное, что есть в нашей памяти. Возможно, именно они ложатся в основу нашего мировоззрения. Пришвин писал в одном из своих дневников, что «самое прочное произведение у Горького – «Детство», источник Толстого __ «Детство, отрочество, юность», а сам я (Пришвин) -- весь в детстве и в родине». Он же утверждал, что «поэзия питается детством…. Как бурный поток оно достигает большой воды и стремиться к мудрости».

Странная вещь, говоря о весне, о половодье всегда невольно касаешься Пришвина. Возможно, это связано с глубоко засевшими в голове понятиями: «весна света» и «весна воды», которые он придумал, а точнее выделил из общей смены времён года. Плюс к этому, он сумел соединить философию весенней природы с философией поэзии любой человеческой души: « Бывает, весенняя вода смоет мостки, и останутся от них одни колышки, они-то и бывают мерой того, как глубоко стояла вода. Так и памятник Пушкину остаётся мерой того, до какой высоты может доходить полнота человеческой жизни….

Бывает, весенняя вода, спадая, оставляет на лугу льдинки, указывающие на то, как далеко разлилась вода. Так и памятник Пушкину указывает нам высший предел разлива нашей души. А мы смотрим, и надеемся, и ждём, что придёт новый Пушкин и установит нам новую даль.

Памятник Пушкину ставится не самому Пушкину: какое дело Пушкину до своих памятников! Он становится только для общества, как мера разлива души человеческой».

конец.

[Поляк]

Видеорассказ об американской норке, которая жила у меня на заимке, и с которой мы очень сдружились.

http://rutube.ru/tracks/5580277.html

[Поляк]

Листал сценарии программ и вдруг наткнулся на свой старенький рассказик.

ТАИНСТВЕННЫЙ ОКУНЁК

Есть на карте Владимирской области маленькое лесное озеро с, ласкающим слух рыболова, названием «Окунек». Говорят, что в водах этого озерка, окруженного топкими непроходимыми болотами, и по сей день, водятся окуни очень внушительных размеров. Скажите мне, какой истинный, азартный рыболов удержится от соблазна попытать удачу на таком мало посещаемом людьми озере? Вот то-то и оно!

Единственный человек, который бы мог сопроводить меня к заветному озерку, был егерь местного охотхозяйства. Но, сославшись на дела и заботы, он достаточно мягко и корректно намекнул, что тропинку среди болот мне придется искать самому. Правда, абсолютно безвозмездно задарил мне нарисованную цветными карандашами карту-схему охотхозяйства с нанесенной на нее лесной квартальной сеткой.

Просидев весь вечер за изучением подаренной мне карты, я наметил предстоящий маршрут и утром следующего дня отправился в путь. По лесным меркам, дорога предстояла не очень дальняя, всего каких-нибудь верст 8 – 9, причем на болото приходилось не более четверти пути.

По проторенной лесной дороге я быстро добрался до заранее помеченной на карте просеки, проложенной лесоустроителями с запада на восток, которая должна была привести меня в район расположения глухого лесного озерка. Влекомый непреодолимым желанием побыстрее добраться до заветного места, я словно выпущенная из лука стрела ринулся вперед по пробитому лесному коридору. Но дорога, которая ещё вчера казалась мне не более, чем легкой прогулкой, на третьей сотне шагов приобрела более серьезный оборот. Аккуратно вычерченная на бумаге просека, на деле оказалась на столько заросшей, что порой просто растворялась в общем лесном массиве. Чтобы не сбиться с намеченного курса, мне постоянно приходилось пользоваться компасом, сверяя его показания с обнаружением полусгнивших квартальных столбов, которые и помогали мне вести отсчет пройденного пути.

Через четыре часа я вышел на пересечение квартальных просек, которое отметил на карте накануне вечером. С этого места мой путь должен был уходить на юго-восток, где в центре обширного болота и находится озеро Окунек. Немного отдохнув и перекусив, я тронулся вперед по какой-то звериной тропе, по которой, видимо, и звери-то давно не ходили.

Болото напомнило о себе загодя: начал мельчать лес. Почтенного возраста сосны долго провожали меня, но когда тропа пошла под уклон, и запахло кислой прелью – остановились как вкопанные и тревожно заскрипели стволами, словно говоря: Нам дальше нельзя, ну а ты как знаешь….

В поводырях теперь были ольха да чахлая береза, чьи сгнившие стволы держались в вертикальном положении лишь на устойчивой к тлену бересте.

Взяв немного правее, я наткнулся на какую-то мелиоративную канаву, прорытую, видимо, в доисторические времена. Её, ещё довольно высокая насыпь, значительно облегчала моё продвижение вперед. Но через несколько сотен метров и она слилась с окружающим болотным ландшафтом. Теперь впереди была лишь трясина, напоминающая зыбкий ватный матрас. Я все меньше сверял свое движение с компасом, просто выбирая приемлемый путь в приблизительно подходящем мне направлении. Через несколько десятков метров я увидел первые блюдца стоячей трясинной воды. С каждым новым шагом, ноги все глубже и глубже проваливались в топь, которая так и стремилась перевалиться за голенища высоких болотных сапог.

Я уже было хотел повернуть обратно, как мой взор приковала находящаяся впереди залитая солнцем возвышенность. Могучие сосны, словно былинные богатыри, стояли на чудном острове, и манили к себе, обещая твердую почву под ногами и долгожданный отдых.

Устав от движения по болотной жиже, я уже почти не думал об Окуньке. Земная твердь, находящаяся от меня не более чем в 100 шагах, воплотила в себе мечту мореплавателя, которого злая судьба, мотая по морям и океанам, лишила надежды на возвращение домой.

Но как до неё добраться? Как преодолеть эту стометровку, которую спринтер пробегает менее чем за 10 секунд? Ответ пришел сам собой: по стволам упавших полусгнивших деревьев, которые покрывали всю площадь болота, как паутина покрывает пожухлую траву в росный рассветный час.

Я забрался на ближайшую кочку и попробовал на прочность лежащий на ней ольховый ствол. Под натугой он хрустнул, но не развалился. Я шагнул дальше и осторожно перебрался на другую кочку.

Иногда стволы рушились, и мне приходилось возвращаться, выбирая новый маршрут. Так шаг за шагом мне удалось пройти половину пути, когда обманувший мои ожидания березовый ствол прямо подо мной рассыпался в труху, и я очутился по грудь в болотной трясине.

Испуг пришел позже, когда вернулся на охотничью базу. Я сидел возле открытой печной дверки, смотрел на огонь, ощущал его тепло и думал о том, что бы было со мной, не окажись подо мной твердого грунта.

Болотная жижа была хоть и плотной, но все же податливой. Я отстегнул от ружья один конец ремня и перебросил его через стоящий рядом полусгнивший пень. Так держась одной рукой за приклад, а другой за ремень, я, раскачиваясь, приблизился к пню и выбрался на кочку, из которой он рос. А потом тем же путем, которым забрался в центр болота, вернулся обратно, так и не побывав ни на Окуньке, ни на солнечной поляне.

Выслушав рассказ о моих злоключениях, егерь, словно оправдываясь за свой отказ сопроводить меня на Окунек, вспомнил, что несколько лет назад в том районе лесники оставили на ночь два трелевщика, а, приехав утром обнаружили лишь торчащие из жижи верхние края кабин.

Вытаскивать пытались танком, но и его утопили. А случилось, мол, это зимой, так что летом там вообще делать нечего. Вот ты пришел, и, слава Богу!

[камчадал]

Добрый день! Позвольте небольшой рассказик..., хотелось узнать Ваше мнение.

ИНСТИНКТ МАТЕРИ.

Наша небольшая группа возвращалась домой , в Охотск, ночью. Цель поездки была выполнена, и не оставалось смысла задерживаться в этом районе еще на некоторое время.

После обеда задул сильный северо- восточный ветер , местное название которого : «шелкап», предвестник непогоды ,бурь и штормов. Побережье моментально затянуло низкой ,сырой и промозглой облачностью принесенное им с моря. Вскоре заморосил нудный ,мелкий и холодный дождь. Так, что я убедил более молодых попутчиков , испытав некоторые неудобства ночного путешествия, встретить возможную затяжную непогоду в домашних, более цивилизованных условиях. После некоторого раздумья те согласились с моими доводами.

Мы выехали в час ночи, с таким расчетом, что в прилив нас перебросит катер с этого берега лимана Урака, на противоположный, где собственно и располагался поселок. Обговорив и согласовав все наши действия по радиосвязи, рассчитывали, что к шести утра уже будем в райцентре.

Машина, дизельный «Урал» , управляемый водителем рыбопромысловой бригады шел по наезженной колее по галечной косе, которая тянулась вдоль побережья моря. По сторонам колеи прорастали высокие травы, забывшие, когда в последний раз они подвергались потраве скотом или были скошенные косой человека.

Фары механического монстра выхватывали участок дороги чуть более пятидесяти-шестидесяти метров. Низкая облачность и стена из мелкого моросящего дождя не позволяла разглядеть что либо, дальше освещенного пятна, перемещавшегося по мере продвижения машины.

Я сидел с краю, рядом с дверцей пассажира, посередине капитан – пограничник и уже далее, на своем месте водитель. Он включил печь. В кабине было тепло и уютно. Вещи капитана лежали в наших ногах. Я же, свою старенькую, испытанную «поняжку» закинул в кузов машины, где разместились два бойца-контрактника. В отличии от нас они были лишены такого комфорта, но лучше все –же плохо ехать, чем хорошо идти…

Так мы проехали минут сорок. Уже миновали бывший поселок «Чекист», на что указали нелепые развалины небольшого строения. Разговаривали друг с другом короткими, односложными фразами , а больше молчали. Наверное каждый думал о своем, убаюканный истомой тепла и плавным ,волнообразным движением техники…

«Что-то медведя не видно…»-: прервал оцепенение водитель. «Какой еще медведь?»- :встрепенулся пограничник. « Да, я тут, почти каждую ночь езжу к устьям Урака, так вот постоянно его вижу…То в сторонке, в траве стоит, а то и впереди машины … пробежится немного и раз …- и в сторону…». « А, что они тут делают? На море?»- немного помолчав, спросил военный.

Я стал ему объяснять причины миграции медведей к морю и обратно. И смеясь, посоветовал, по ночам не ходить по берегу моря , вдали от населенных пунктов. Так как ночь – законное время косолапых.

«Да вот он…»- ткнул пальцем в лобовое стекло. Справа из травы ,на границе света от фар, выскочил и бросился наутек, по правой колее небольшой медведь.

«Пестун…»- определил его возраст. –«давай ,командир, доставай из рюкзака видеокамеру… Снимешь, на память…» - в азарте, предложил капитану. Тот потянулся к вещам, что лежали в ногах, но отказался от попытки :- « Вряд ли успею… Сейчас сиганет в траву. Ищи-свищи…»- : стал сомневаться военный. « Да попытка, не пытка…Давай пробуй…». Но пограничник отказался вести видеосъемку пестуна.

А между тем молодой медведь продолжал свой бег. Он смешно подкидывал при этом свой зад.

В свете фар мелькали ,как стальные подковки, его отполированные галечными камнями когти.

«Как будто подкованный…»- заметил я попутчикам:- « и долго он так намерен бежать? На сколько его хватит? Скинь скорость…» - попросил водителя. Становилось заметно, что молодой зверь уставал. Он уже бежал метрах в тридцати от машины.

Шофер послушно сбросил газ. Скорость машины стала замедляться.

Так прошло довольно долго. Наверное минут семь-восемь. « Смотрите! С лева…! Еще медведь!» - воскликнул, предупреждая соседей :- « Да, там не один! Не пойму сколько…»

Слева ,в траве, мелькала голова еще одного зверя, а чуть дальше различались отблески глаз другого. « Этот крупнее, намного… Взрослый!»-: комментировал происходящее и тут же заорал: -«тормози…, не задави маленького!». Шофер среагировал правильно и притормозил, избежав катастрофы. Прямо под колесо, в лучи света фар, вывалился из придорожной травы колобок медвежонка.

Вовремя притормозившая машина, позволила малышу оторваться от ужасной участи. Вот он уже появился в поле зрения. Он бежал. Бежал изо всех сил!

И тут произошло совсем неожиданное. Прямо из травы, что росла ,по середине дороги разделяя ее на правую и левую колеи встала на дыбы медведица! Она рявкнула! Опустилась на все четыре лапы и вот уже здесь, рядом, в мгновении ока ,опять встала на задние ноги, во весь свой рост и ревя встала перед огромным монстром машины! Она стояла в двух, а может и ближе, метрах от бампера! Казалось, еще мгновение и она атакует утробно урчащего противника, который многократно превосходил ее во всем : размерах ,весе, силе!

Какая же это была картина! От дождя ее шуба была мокрой и переливалась многоцветием, в свете фар машины. Сам свет дрожал в паутине мелкой водяной пыли. А дальше чернота ночи…

Незабываемая картина!

Свирепая мать перестала реветь, на мгновение обернулась…, а затем рявкнув на последок ,исчезла в темноте ночи.

Мы сидели ,застывшие, после увиденного и молчали… « Ах,молодца! Ну, разве не молодец!

Ради детей, пошла на «Урал»! Пересилив все страхи и инстинкты! Ну молодец… Просто нет слов.

Эх, капитан…Такую возможность профукал! Если бы снял это, то прославился! Взял бы выложил в Ю-Туб… и …Хоть бы народ посмотрел. Ну ,да ладно, что уж тут говорить… Жаль, очень жаль!

Ну как ,вы, там, парни…,не испугались?» - с этими словами я прервал затянувшееся молчание в кабине равнодушного железного механического чуда, открыл дверь и встав на подножку, заглянул в кузов.

« Да, все нормально!»- бодро ответил один из контрактников, :-« Что с нами будет? Ведь мы в кузове, высоко…, а вот вы там, не испугались?». « Мы?»- : удивился уже я и продолжил : - «мы, действительно были в полной безопасности : в кабине, окна закрыты… Чего нельзя сказать о вас. Она могла легко заскочить в кузов…».

«Да, ну, не может быть?»- : засомневались ребята. « Может, ребята, может… Медведь самый непредсказуемый и опасный среди хищников. По его поведению не определишь когда он готов атаковать. А уж тем более медведица, которая защищает своих детей… Это один из самых проворных и быстрых зверей. Очень умный и сообразительный… Так, что имейте ввиду. Но как говориться предупрежден, значит вооружен! Ну ,что поехали дальше? М-да,капитан, жаль,что ты не снял этот эпизод жизни... Жаль.