egerj Опубликовано 25 сентября, 2017 Опубликовано 25 сентября, 2017 УШАКОВ Сергей Львович (1880—1951) | Ученый-зоолог. Долгие годы работал на Урале, в Ильменском заповеднике, заведовал его научной частью. Хорошо знал историю здешних мест. Был неутомимым следопытом, страстным любителем уральской природы. Изучал, в частности, питание хищных птиц (сокола-сапсана, филина — в зимнее время и других). Автор трудов — «О промысловой фауне Ильменского заповедника», «Опыт акклиматизации пятнистого оленя в Ильменском заповеднике», «Экология птиц», «Орел-могильник», «Польза и вред хищных птиц». Был прекрасным фотографом, таксидермистом. В музее заповедника хранятся выполненные им биогруппы — «Нападение волков на косулю» и другие. В Пермском краеведческом музее зоологический отдел носит его имя. В уральских лесах Велик и многообразен старый Урал. Он протянулся с севера на юг на две с половиной тысячи километров от холодного Карского моря до знойных степей Прикаспия. Самая высокая гора Уральского хребта — Народная; она поднимается в северной части хребта на 1875 метров над уровнем моря. Немного уступают ей горы Тельпос-из и Сабля. Только на Сабле, на крутом ее восточном склоне, найдены единственные на Урале ледники. Южнее Сабли Уральские горы тянутся двумя параллельными хребтами: западный из них выше, восточный — ниже. Постепенно горы становятся все ниже и положе и на широте Свердловска снижаются до 410 метров. С горы Юрмы начинается Южный Урал. Горы вновь повышаются, все причудливей становятся очертания их голых скалистых вершин. Рядом с Юрмой стоят огромный Таганай и Уреньга, а с восточной их стороны — Ицыл. Еще дальше на юге чернеют громады Яман-тау и Иремель — самые высокие горы Южного Урала, достигающие 1645 метров. Здесь иногда и летом в расщелинах скал лежит снег. Бесчисленная толпа менее высоких гор окружает эти скалистые гиганты. На западе они образуют огромное предгорье, а на востоке переходят в великую сибирскую равнину. Красива и сурова природа Урала. Здесь можно видеть безлесную мшистую тундру, цветущие нагорные луга, камни сказочных очертаний по вершинам гор, где, как маяки, стоят старые, изувеченные ветрами листвянники, хмурую сырую тайгу из ельников и пихтачей, сухой сосновый бор по склонам гор и светлые веселые березовые леса на равнинах. На севере, в ложбинах, пятнами чернеют кедровые леса, а на юге можно найти горы, сплошь покрытые вишневником, ковылем и пахучей полынью, среди которых яркими пятнами выделяются большие темно-синие цветы мордовника. Кое-где стоят вязы, липовые рощи, а на западном склоне Урала — клены, дубы — остатки широколиственных лесов, когда-то покрывавших уральские горы. Неисчислимое количество речушек скатывается с гор. Маленькие, мелководные, игривые с холодной и чистой, как хрусталь, водой, они, вливаясь одна в другую, образуют большие многоводные реки. Одни из них текут на юг, другие — на север. На севере замечательны реки Колва, Вишера, Сосьва и Чусовая, на юге — Белая, Инзер, Сакмара, Урал. Грозны и величественны уральские реки весною, когда они среди скал и утесов по порогам мчат свои воды. Шум и грохот заполняет лесные долины гор, и много надо сноровки и смелости, чтобы переправиться через эти бурные потоки. По восточному склону Уральских гор, у их подножья, раскинулась гирлянда озер — остатки когда-то бывшего здесь моря. Некоторые озера маленькие, незаметные; некоторые раскинулись на десятки и даже сотни квадратных километров. Одни из них, окруженные твердыми скалистыми берегами узорных очертаний, наполнены чистой холодной водой и достигают 50 метров глубины; другие, наоборот, мелководны, в низких берегах, богато заросли различной водной и надводной растительностью. Наиболее крупные озера: Увильды, Присят, Уелга, Маяк и Адыкуль находятся на границе Среднего и Южного Урала; южнее их — Аргази, Тургояк, Миассова, Кисегач, Чебаркуль. Урал сказочно богат минералами, и это составляет его славу с очень давних времен. Кроме железных руд, цинка, олова, меди, алюминия и драгоценных металлов — золота и платины, на Урале много драгоценных камней: алмазов, аметистов, изумрудов, хризолитов, аквамаринов, бериллов и т. д. Немало и редчайших радиоактивных минералов. Много здесь белой слюды, мрамора, яшмы, угля, нефти, много всяких поделочных камней: амазонита, солнечного и лунного. Молва о богатствах Урала идет из глубокой древности. Те немногочисленные народы, что жили по рекам вблизи Уральских гор, вели торговлю с богатыми и культурными народами востока и юга, обменивая меха и шкуры на различные предметы утвари. Слава о высоких качествах уральских соболей и бобров росла и привлекала к Уралу внимание предприимчивых людей. Первыми попали сюда новгородцы. Год за годом, шаг за шагом они все глубже и глубже проникали в неведомый край, приобретая у местных жителей, иногда путем обмана и насилия, дорогие меха соболей, бобров и куниц, являвшихся в те времена «золотым запасом» Московского государства. Соболей было так много, что за обычный чугунный котел новгородцы брали столько соболиных шкурок, сколько их вмещалось в эту посудину. В погоне за мягким золотом предприимчивые люди не только дошли до Урала, но и перевалили его, прошли всю Сибирь и дошли до Тихого океана. По мере продвижения на восток они открывали природные богатства новых земель. Скрытые от людей, много тысячелетий лежали нетронутыми эти богатства. Недостаточно использовались они вплоть до самой Великой Октябрьской революции, и лишь при Советской власти Урал начал новую полнокровную жизнь. Характеризуя Урал, как сокровищницу страны, товарищ Сталин сказал: «Урал... представляет такую комбинацию богатств, какой нельзя найти ни в одной стране» (И. В. Сталин, Вопросы ленинизма, изд. 11, ст. 324). В годы Великой Отечественной войны Урал особенно много способствовал разгрому фашистской Германии и ее сателлитов, вкладывая всю свою индустриальную мощь в дело скорейшего освобождения народов от фашистского ига. Богат Урал зверем и птицей. В настоящее время на Урале известны 77 видов млекопитающих и свыше 320 видов птиц. Для разведения соболей и бобров и для сохранения других видов фауны вообще теперь на Урале и в Сибири устроены заповедники. Благодаря им за последние годы оба вида зверьков стали встречаться значительно чаще. Особенно важно сохранить соболя, так как этот вид встречается только в нашей стране. Куница, как и соболь, обитает в глухих высокоствольных местах, где много бурелома, валежника и старых дуплистых деревьев. Основную ее пищу составляют мыши; нападает куница на зайцев и белок, ловит птиц, вплоть до глухаря; ест и ягоды, особенно рябину, и очень любит мед. Найдя где-нибудь в дупле гнездо диких пчел, она иногда подолгу живет около него, нередко к улью собирается несколько куниц. На Урале известны случаи, когда охотники, выслеживая куницу, находили богатые запасы меда. Куница ест и падаль. На Среднем Урале, в верховьях реки Усьвы, на труп лося ходило несколько куниц. Они выели все внутренности туши и, по-видимому, спали внутри ее, как в дупле. Известно, что, наевшись, куница забирается в дупло или под корни старого дерева и спит там. В таких случаях куниц нередко берут живьем. Только на Урале живет еще один очень ценный и интересный зверек — кидус, или кидас. Это помесь куницы и соболя. Жизнь этого зверька изучена мало. По одним сведениям своими повадками он больше походит на соболя, по другим — на куницу. Мех этого зверька не так шелковист и нежен, как у соболя, но по расцветке больше подходит к соболю, чем к кунице. Хорек обыкновенный, темный, на Урале, по-видимому, не поднимается севернее широты гор. Молотова, а на восток не переходит за Урал, и повсеместно редок. Другой хорек — светлый или степной — довольно обычен на восточном склоне Южного Урала, в лесостепи. Здесь же изредка встречается хорек-перевязка. По всему Уралу встречаются медведь, рысь, колонок, лисица, волк, барсук, горностай, ласка, норка. Количество этих зверей в тех или иных местах Урала различно. Так, например, медведь и рысь наиболее обычны на Среднем и Северном Урале и редки на Южном; волка больше на юге, и он редок на севере. Численность горностая, колонка, ласки и хорька за последние десятилетия снизилась. Возможно, что это объясняется не только активным промыслом указанных зверьков, но и другими, более сложными причинами, как уменьшение количества мышей, полевок и других мелких грызунов, составляющих основную пищу этих хищников. Росомаха сохранилась главным образом на Северном Урале, очень редка на Среднем и, по-видимому, почти истреблена на Южном Урале, где, по свидетельству Л.П.Сабанеева, была обычной лет 70—80 назад. В самых северных частях Урала встречается заходящий из тундры песец, а на Южном Урале кое-где сохранился в небольшом количестве корсак. Из грызунов, кроме бобра и мелких мышеобразных зверьков, на Урале встречаются: белка, летяга, бурундук, зайцы — беляк и русак, водяная крыса, хомяк и два вида сусликов. Русак на север доходит до широты гор. Молотова, никогда не заходит далеко в лес и горы, а придерживается равнин. Количество этих зверьков подвержено сильным колебаниям. Численность зайца-беляка за последнее десятилетие сильно сократилась в результате заболевания его пузырчатой глистой. На численность белки очень влияет урожай семян хвойных деревьев, которыми кормится этот зверек. Иногда зверьки совсем исчезают из какой-либо местности и перекочевывают в другую. На численность животных влияют лесные пожары. Количество летяги повсюду очень невелико. Обычен на Урале крот, местами он встречается в значительном количестве. Кое-где на юге Южного Урала сохранилась выхухоль. Из копытных на Урале водится лось, северный олень и темноглазая красавица гор — косуля, по-уральски — козел. На Урале водилось много лосей, но хищническое истребление их привело к тому, что они стали лет двадцать назад редкими даже в самых глухих местах. Только своевременно изданное советским правительством постановление о повсеместном запрете охоты на лосей сохранило этих животных от полного уничтожения. Теперь лось водится по всему Уралу. Северный олень в диком состоянии встречается в небольшом количестве и только в северных частях Среднего Урала и на Северном Урале. Косуля встречается по восточному склону Среднего и Южного Урала, на севере она доходит до широты Ивделя. На Северном Урале ее нет, редко встречается она и в Прикамье. Наиболее богата косулей горная местность к югу от Свердловска до Миасса. Косуле, как и другим диким копытным, не благоприятствуют затяжные многоснежные зимы с настами, когда животному тяжело добывать корм и передвигаться. В такие зимы косули обычно уходят с Урала в лесостепь и степь, где снега меньше. Из птиц в лесах Урала водятся глухарь, тетерев, рябчик, белая и серая куропатка. Объектом охотничьего промысла является рябчик, он заготовляется сотнями тысяч штук. Кое-где сохранился глухарь, но на Южном Урале эта птица стала редкой, главным образом, вследствие падежа от глистных заболеваний. Тетерева больше всего было в лесостепной местности Южного Урала, но за последнее десятилетие количество этой птицы сильно сократилось. Меньше стало и белой куропатки. Серая куропатка наиболее обычна в Зауралье, нередко она встречается около Свердловска и Молотова, но дальше к северу добывается лишь случайно. До 1941 года в Зауралье куропатки было много, но в суровую и затяжную зиму 1941 года она почти полностью погибла. Совсем еще недавно основой охотничьего промысла на Урале была белка и куница; большую роль играл и заяц. Теперь эти животные утратили свою ведущую роль в промысле и уступили ее другим видам. Во многих местностях Урала ведущее место в охотничьем промысле теперь заняли крот, водяная крыса и хомяк. Их заготовляется ежегодно по несколько миллионов штук. Угодья Урала так обширны, их природные условия так благоприятствуют привольной жизни всех животных, что частичное изменение этих условий не может влиять на общее уменьшение численности зверей и птиц. В настоящее время принимаются меры к сохранению оставшихся запасов охотничьей фауны путем ограничения мест и сроков охоты на них и ввозятся с целью акклиматизации новые для Урала животные. Так, например, из Америки завезена ондатра и норка, с Дальнего Востока привезена енотовидная собака. На Южном Урале, в Ильменском заповеднике, разводится пятнистый олень. Кроме того, на Северном Урале, в Печоро-Илычском заповеднике, разводятся бобры и соболи. Однако крот, хомяк и ондатра не могут заменить куницу и белку. Вот почему особые усилия должны быть употреблены для сохранения и размножения куницы и белки. Они должны стать ведущими видами уральского охотничьего промысла, а для этого у нас много возможностей. Чтобы расширить охотничий промысел и увеличить численность промысловых животных, нужно знать не только какие звери и птицы водятся, но и в какой обстановке они живут. Охотничью фауну Урала изучало не одно поколение ученых, немало книг написано о природе уральских гор, но много еще остается сделать. До сих пор мы еще не можем сказать, сколько пометов в году дает на Урале белка — два или три? Не знаем, почему крот иногда выходит на поверхность снега в самые суровые морозы. Не знаем, как далеко на восток уходят косули с Урала в снежные зимы. Почти ничего не знаем о распространении и жизни летяги. Наблюдать зверей и птиц на воле — нелегкая задача. Не все животные деятельны днем и доступны для наблюдений. Деятельность многих из них протекает только ночью или в сумерки. Да и дневные животные не любят показываться на глаза фенологов и охотников. Но везде, где бывают животные, они оставляют следы своего пребывания. Отпечатки ног на снегу, на пыли или грязи по дорогам, на илистом берегу реки или озера, потерянное перышко, клочок шерсти, помет, разрытая земля, примятая трава, погрызенная веточка, травка, вывороченный камень, развороченная гнилая валежина или пень, разрытое муравьище, остатки пищи — все это следы, по которым можно определить, какой зверь или птица здесь были, сколько их было и что они делали. Некоторые наблюдения мы сделали на Южном Урале над сибирской косулей. Как известно, у косули рога имеют только самцы и сменяют их ежегодно: в ноябре-декабре сбрасываются старые рога, в январе-мае вырастают новые. Пока рога развиваются, они покрыты нежной шелковистой шерстью. После того как рост рогов закончится и они окостенеют, покрывающая их шерстистая кожица постепенно спадает. В этот период козлы подолгу и энергично трутся рогами о молодые деревца и кусты и не только сдирают рогами с них кору, а ломают или скручивают жгутом деревца в 3—4 сантиметра толщиной. Деревца с ободранной корой, остатки которой клочьями висят тут же, встречаются по закрайкам болот, на полях, по краям просек, звериным тропам, в редколесье, вообще там, где косули обычно живут. Трава около таких деревцев бывает смята или выбита копытами иной раз до самой земли. На деревцах, среди ленточек содранной коры, остаются шерстинки или даже кусочки кожицы, содранной с молодых рогов, и пятна крови. Иногда козлы, встретившись, начинают тереться рогами о рога. Вначале все идет мирно. Но чем дальше, тем энергичнее становятся нажимы одного животного на другого, и, наконец, они переходят в удары. Рогатые бойцы расходятся, сопят, фыркают, глаза их наливаются кровью; они то отскакивают, то вновь стремительно бросаются друг на друга. Разгорается кровавый бой. Нередко такие бои кончаются смертью одного из козлов, не сумевшего отразить удар противника. Острый конец рога глубоко входит в шею или бок, пробивает легкие, сердце, рвет кишки. Место таких боев нетрудно заметить по смятой, утоптанной, а иногда и перемешанной с землей траве. Вокруг отпечатки копыт боровшихся зверей, клочья шерсти, пятна крови. На месте боя, уткнувшись головой в кочки, лежит иной раз и труп побежденного. Такие бои, по-видимому, не связаны с боями в период течки. Козлы трутся рогами о деревья и в другое время года. В лесу есть даже особенно любимые козлами деревья. Чаще всего это наклонно стоящие сосны. Их кора становится гладкой, блестящей, а от деревьев идет обычно хорошо наторенная тропа... Уральские леса представляют великолепные угодья для всех встречающихся у нас зверей и птиц. При известной настойчивости, внимании к организации охраны природы и правильному использованию ее богатств Уральские леса могут стать неистощимым источником снабжения страны мехами, шкурами и мясом диких животных.
egerj Опубликовано 25 сентября, 2017 Автор Опубликовано 25 сентября, 2017 ВОЛКОВ Михаил Георгиевич (1910—1990) Охотовед, эксперт-кинолог всесоюзной категории по охотничьему собаководству. Родился в городе Иваново, с ранних лет увлекся охотой, охотничьими собаками. Будучи студентом МПМИ (окончил в 1938 году), по поручению Наркомзема поехал на Ямал изучать оленегонных лаек. Экспедиция затянулась на два года. Провел тщательное обследование оленегонок, отобрал 25 собак и довез их до Камчатки и Чукотки. Создал на Камчатке питомник оленегонок, был директором Кроноцкого заповедника. По возвращении в Москву стал начальником питомника и школы служебного собаководства ДОСААФ в поселке Ильинское под Москвой. Проводил судейство гончих на полевых испытаниях, участвовал в подготовке кадров молодых специалистов по охотничьему собаководству. Им опубликовано немало статей по собаководству (некоторые в соавторстве) Автор книги (с И. И. Вахрушевым) — «Охотничьи лайки» (1945). Гуси и лебеди на Северной Камчатке | Охотский север Камчатки (Пенжинский район Корякского национального округа) — один из наиболее интересных охотничьих районов Дальнего Востока. Южная часть его расположена на Камчатке, к северу от реки Шаманки, а западная — на полуострове Тайгонос. Больше чем на тысячу километров тянется Пенжинский район по крайнему северному побережью Охотского моря. Территория громадная и природные условия ее весьма разнообразны. В южной части Пенжинского района огромные пространства занимает тундра; изреженные леса (каменные березняки) располагаются лишь по долинам рек. Здесь растет камчатская рябина с крупными, как у вишни, сладкими ягодами; здесь проходит северная граница распространения камчатского соболя; здесь обитает камчатский длиннохвостый глухарь. Северо-западная часть района, удаленная на 400—500 километров от Охотского моря, покрыта большими массивами хвойных лесов. В них обитают типично таежные звери, в том числе лось и рысь. Встречается и глухарь, отличающийся от камчатского подвида глухаря. Соболя здесь нет. Лебеди и гуси населяют угодья в бассейнах рек, впадающих в Охотское море. Особенно много их в речных низменностях, заболоченных и богатых озерами тундрах Рекиниковского, Парапольского и Пенжинского долов. Лебеди В охотничьих угодьях бассейна реки Пенжины есть лебеди-кликуны и лебеди тундряные. Тундряной лебедь не часто встречается в районе, хотя он и гнездится здесь. За две весны мы видели на пролете всего лишь несколько стаек этих птиц; стрелять их не пришлось. Лебедь-кликун является обычным объектом охоты. Почти каждый местный охотник ежегодно добывает лебедей-кликунов из-за шкурки и мяса. Мясо лебедей охотно употребляется в пищу, считается вкусным и питательным. Лебяжья шкурка — это «меховой товар». Снятая пластом, с разрезом на спине, она обезжиривается и в растянутом виде высушивается. Такая шкурка хорошо переносит хранение. По мере необходимости ее выделывают и употребляют для пошивки головных уборов, отделки одежды и обуви. При выделке шкурки мездра разминается, а перо выщипывается. Получается белоснежная пуховая шкурка с мягкой и прочной мездрой, очень красивая и легкая. Ее можно стирать. Для этого шкурку обильно намыливают, но мыльную пену не смывают, а высушивают на шкурке. Сухую шкурку встряхивают, пух на ней разделяется, и шкурка снова становится белой, пушистой и нежной. Лебеди прилетают к Охотскому морю первыми, значительно раньше гусей и уток, на самом исходе зимы. Везде лежит снег и лед, по тундре и по рекам еще ездят на оленях, а лебеди уже летят, и далеко слышны их трубные клики. Огромные птицы присаживаются на лед, у полыней. Из полыней клубами валит пар, а вокруг, высоко подняв головы, ходят по льду лебеди. В эти дни они нередко обмораживают ноги, которые принимают у них пестрый оттенок. После появления первых лебедей иной раз в течение месяца не прекращаются морозы, пурга, но птицы стойко переносят суровую северную весну. В 1941 году первые лебеди прилетели 18 апреля. Погода в эти дни стояла холодная. 16 и 17 апреля свирепствовала пурга. Первые проталинки на солнечных береговых обрывах реки Пенжины показались лишь 20 апреля. В 1942 году первые лебеди появились 21 апреля. Когда мы увидели пару лебедей, погода была солнечная, но морозная. На следующий день была первая оттепель, и в нависших на солнцепеке снежных надувах появились первые небольшие проталины. Однако в последующие дни погода была неустойчивая, а 28 и 29 апреля бушевала пурга при сильном северном ветре. По нашим наблюдениям, подтвержденным сообщениями местных охотников, прилет лебедей почти совпадает с началом выхода медведей из берлог. Отлетают лебеди глубокой осенью, позже других водоплавающих птиц. Только нырковые утки иногда задерживаются до их отлета. В 1941 году лебеди улетели 9 октября. В 1942 году лебеди на отлете были замечены 10 октября, а уже в конце сентября были обильные снегопады на всем пространстве до моря. 27 сентября снеговой покров уже достигал четверти метра, а в районе Маметчинских гор — и того больше. Снегопад помешал местному населению собрать бруснику и орехи кедровики. Их засыпало снегом. Наиболее удачной охота на лебедей бывает в мае, примерно через две-три недели после их прилета. Осенняя охота почти всегда случайна и менее добычлива. Весной лебедей стреляют, главным образом, из охотничьего нарезного оружия. Мы успешно охотились и с дробовым оружием, но применяли усиленные заряды пороха и крупную картечь. На утренних и вечерних зорях лебеди невысоко пролетали над открытыми водоемами, тундровыми озерами и непрерывно трубили. Стрелять приходилось в налетающих лебедей. Охота с подхода обычно бывала неудачной. Лучшими лебедиными местами в Пенжинском районе считаются угодья Парапольского дола. Во время весенней поездки по этим местам мы часто встречали лебединые пары на протоках и тундровых озерах. На водоплавающих птиц в Камчатской области в 1941 году весенняя охота была разрешена с апреля по июнь, осенняя — с 20 августа до 15 ноября. Такие же сроки соблюдались в 1942 и 1943 годах. Для северных районов области, в частности для Пенжинского района, эти сроки нельзя считать правильными. Весною, в течение двух первых декад апреля, лебедей еще нет. Не бывает лебедей на озере и в ноябре, так как в последних числах октября в Пенжинском районе уже окончательно устанавливается зима. На южной Камчатке водоплавающая птица задерживается с отлетом, и лебеди нередко остаются на зимовку, так как некоторые водоемы с горячими ключами иной раз бывают открыты всю зиму. Лебедь — красивая и редкая птица. Надо бы подумать о том, чтобы вовсе запретить весенний отстрел ее. Гуси Гусь-гуменник, белолобый и черная казарка весьма обычны в охотничьих угодьях Пенжинского района. Других видов гусей нам наблюдать не приходилось. Больше всего гусей можно видеть на пролете в течение мая. Тысячи стай гуменников и белолобых гусей строгим строем, а черные казарки — беспорядочными табунами, с резким пискливым криком, пролетают на север, в места гнездовий. Через седловину одной высокой сопки к югу от поселка Культбазы на реке Пенжине пролегает пролетный путь гусей. Река здесь круто огибает Культбазовскую сопку. Срезая петлю реки, гуси всегда пролетают через эту сопку. Замаскировавшись на вершине в кусте кедровика, охотник может расстрелять любое количество патронов по налетающим гусиным стаям. Во время осеннего отлета на гусей охотятся реже, чем весной. Сентябрь — последний осенний месяц. Местное население, усиленно готовящееся к зимовке, почти не занимается охотой в это время. Первые гусиные стаи мы наблюдали в районе устья реки Слаутной 1 мая. Погода в эти дни была неустойчивая, ночами морозило, шел снег. В тундре темнели проталины, чернели на солнцепеке берега реки, но лед все еще был по-зимнему толстым и прочным. Гуси летели в течение всего мая; их лет закончился лишь 2 июня. В 1942 году первые гусиные стаи появились в районе поселка Культбаза тоже 1 мая. День был тогда солнечный, безветренный, хотя накануне бушевала пурга. В первой декаде мая было заметно потепление, таял снег, а 11 мая вновь разразилась пурга и образовались большие сугробы. Снегом были засыпаны все ранее вытаявшие участки. Река Пенжина была одета в прочную ледяную одежду, и лишь в средних числах месяца лед начал слабеть, и поверх него кое-где появилась вода. 23 мая 1942 года был наиболее интенсивный пролет гусей, и закончился он 30 мая, на три дня раньше, чем в предыдущем году. Отлет гусей в 1941 и 1942 годах продолжался в течение всего сентября. У местных охотников мало дробовых ружей и они очень редко стреляют гусей влет, предпочитая бить их из охотничьего нарезного оружия на садьбищах. Гусиные садьбища представляют собой открытые участки, преимущественно на речных поворотах. Это — широкие, покрытые галькой отмели, примыкающие к пойменным лугам или зарослям кустарников. Никаких укрытий или шалашей охотники на садьбищах не устраивают, а стреляют с подхода, или же караулят гусей, засев где-нибудь в кустах или на лесной опушке. Приезжие охотники-любители иногда делают шалаши — три стенки без крыши. Кладка яиц у гусей начинается в мае и продолжается в течение всего июня. 20 июня в Парапольском долу, на одной из обширных отмелей близ реки Белой, среди маленьких и редких ивовых кустиков, на открытом месте мы нашли гнездо гуменника с пятью яйцами. Матка насиживала яйца и слетела с гнезда лишь тогда, когда к ней подошли. На следующий день в тополевом лесу, на обрыве левого берега реки Белой, мы нашли еще гнездо гуменника с одним яйцом. Гуменники охотно гнездятся по облесенным берегам тундровых рек и жируют по протокам, где больше луговин с молодой и сочной травой. В течение июня линьки у гусей не замечалось, летали они хорошо. 25 июня для определения хода линьки был выбит выстрелом из дробовика один гуменник. У этого гуся, оказавшегося самцом, были замечены на спине, на боках, шее и животе редкие и низкие пеньки нового пера. 4 июля гуси (самцы) продолжали летать стайками на жировку. Линяющие гуси обычно становятся беспомощными ко второй декаде июля, а через три недели уже свободно поднимаются на крыло. Первые выводки гусей мы наблюдали 23 июня, но отловить гусят для выращивания в неволе было уже невозможно: они хорошо плавали и ныряли. 14 августа все выводки гусей поднялись на крыло. Наиболее плотно заселена гусями тундра с развитой сетью мелких и средних озер, имеющих заболоченные и поросшие болотной растительностью (осокой, хвощом, вахтой болотной) берега с хорошими кормовыми и защитными условиями. Особенно многочисленны гнездовья гусей по долам, преимущественно в Парапольском, Рекиниковском и Пенжинском угодьях, где озер, протоков и речек так много, что они на отдельных участках тундры занимают более половины всей ее площади. Здесь не тревожат гусей ни оленьи табуны, ни бродячие собаки, ни люди. Вблизи же человеческих поселений ездовые собаки летом уходят иной раз далеко в тундру и охотятся на гусей. Собаки подобрались однажды к нашим манным гусям у самых засидок. В период отлета гуси жируют на отмелях в низовьях реки Пенжины. Морские приливы там заметны в сорока километрах от устья реки и заливают речные отмели. Во время отлива отмели выходят из воды, и на них вскоре появляются гуси. Не менее охотно гуси пасутся на пролете в тундре, ощипывая обильные ягоды голубики и водяники. В это время утром и вечером охота на них бывает добычливой. Однако строгие осенние гуси после выстрелов изменяют свои маршруты перелетов на жировку и обычно улетают на широкую полосу ила, обнажившуюся при отливе, где находят себе обильную пищу... Каждый охотник хотя бы один раз в жизни переживает незабываемые часы и дни. Такие часы нам и пришлось пережить на далеком Севере у берегов Охотского моря. За лахтаками (Из дневника охотоведа) Исключительный по своей силе прилив в Пенжинской губе Охотского моря поднимает уровень реки Пенжины на десятки километров от устья. В часы прилива эта большая река становится особенно многоводной и глубокой. Летом и осенью, до ледостава, в реку по приливу заходят самые разнообразные морские звери, за исключением, пожалуй, сивуча, который редок в северной части Охотского моря. Самым обычным посетителем низовий реки Пенжины является морской заяц, или лахтак (Erignathus barbatus Fabr). Нерпа-ларга (Phoca vitulina largha Pall) и охотская акиба, или долгайка (Phoca hispida ochotensis Pall), заходят, но в значительно меньшем количестве. Часто заходит в реку по приливу белуха (Delfina pterus lencas Pall). Этот огромный белый дельфин, как правило, идет в реку стаями, порою в несколько десятков голов, обязательно уходя из реки в море с отливом. Случается, что белухи почему-либо запаздывают уйти по отливу и оказываются на мелководье или на более глубоком месте речного русла, но окруженном мелководьем. Попав в такой плен, белухи вынуждены задерживаться в реке до следующего прилива. Лахтаки же заходят не только в район прилива, но и поднимаются гораздо выше. В период массового хода лососевых далеко заходит вверх по реке и ларга. В районе поселка Культбазы, более чем в семидесяти километрах от устья, в это время наблюдают нерп, а израненная ими кета не представляет редкости. Лахтаки, не охотящиеся за кетой, поднимаются на сотни километров от моря, в район среднего течения реки Пенжины; были случаи добывания лахтаков близ селения Пенжино. В устье реки Пенжины, на левом берегу, ниже впадения притока — реки Таловки, — находилось известное лежбище лахтаков, называемое Таловским лежбищем. В конце августа — начале сентября охотники из местного колхоза во время прилива загораживали сетью русло тундровой речки на всю ширину. Сеть ставилась в воду с лодок или карбасов, как раз в том месте, где берег ступенчатый, то есть на границе мелководья. Лахтаки оказывались отрезанными от реки Пенжины; в отлив они пытались выбраться к реке, но задерживались сетью, обсыхали на иле, и здесь их добывали охотники. Зверей истребляли всех поголовно, без разбора пола и возраста. В это время у самок развивающиеся эмбрионы достигали до 20 сантиметров в длину. Подобный способ промысла, несомненно, порочный. В результате в течение десяти лет добыча зверя на этом лежбище сократилась почти в пять раз. Биология лахтаков изучена слабо, сроки размножения точно не известны. По сообщениям местных охотников, течка у лахтаков бывает в октябре, перед шугой. На суше лахтаки не так медлительны, как этого можно ожидать, глядя на них. Опираясь на ласты, они довольно быстро ползут, и, чтобы догнать их, человеку нужно бежать. На суше охотник может удержать лишь небольшого лахтака. Да и такой зверь волочит за собой человека, как бы он ни упирался. Крупного же лахтака, хотя бы и тяжело раненного, не удержать на суше и нескольким охотникам. Убить лахтака сразу обычно редко удается, так как зверь покрыт толстым слоем сала, имеет мало уязвимых мест — головной, спинной мозг и сердце — и исключительно крепок на рану. При стрельбе лахтаков на воде в голову охотники особенно следят за тем, чтобы немедленно после выстрела подобрать зверя. Убитый лахтак может сразу же затонуть, но может продержаться на воде и несколько секунд и даже минут. Все зависит от упитанности и от количества воздуха в легких пораженного зверя. Если в момент смерти лахтак имел полные легкие воздуха, то он держится на воде от одной до четырех минут. Убитого лахтака охотники торопятся принять на «носок» — род гарпуна с одним зубом и более или менее длинной деревянной рукояткой с ремнем —и подтащить к берегу. Мясо лахтака вполне съедобно, чего нельзя сказать о мясе нерпы, неизменно припахивающем рыбой. Коряки, промышляющие морского зверя, едят мясо лахтака с особенной охотой: жир его — важный продукт питания коренного населения, предохраняющий от заболеваний. Ласты лахтака хорошо опаливаются, оскабливаются и отвариваются; они напоминают по вкусу свинину. Средний живой вес лахтака составляет около 170 килограммов (чистого мяса до 60 и жира около 50 килограммов). Нередко встречаются и значительно более крупные особи. Шкуры лахтаков широко используются коренным населением в хозяйстве (изготовление сбруи для оленьих и собачьих упряжек, поделка байдар, пошивка обуви и многое другое). Охота на лахтаков с нарезным оружием с лодки на широком плесе большой реки имеет и спортивный характер. И вот мы, три товарища по спортивной охоте, решили провести часть своего отпуска в низовьях Пенжины с намерением добыть нескольких лахтаков, половить рыбу, пострелять уток. Мне, как натуралисту, хотелось, кроме того, провести наблюдения, пофотографировать. Поездка наша была рассчитана на 10 дней. Мы взяли с собою винчестер, малокалиберную винтовку, три тульские двустволки 16 и 20-го калибра, охотничьи ножи. Из снаряжения взяли лодку, каюк (узкий и длинный челнок, долбленный из ствола тополя), палатку, спальные принадлежности, запасную одежду и обувь, посуду для приготовления пищи, продовольствия на 15 суток, два топора — большой и малый, — два бинокля, фотоаппарат ФЭД. Кроме того, взяли двух молодых диких гусей, выращенных в неволе, с целью использовать их в качестве манщиков на охоте по пролетным гусям. С 3 по 12 сентября мы охотились в низовьях Пенжины. Об этих незабываемых охотах лучше всего расскажет дневник, который я всегда веду при поездках. 3 сентября. Солнечный день. Закончив последние приготовления к отъезду, погрузив лодку и взяв на буксир каюк, отплыли от райцентра Культбазы в 11 часов 30 минут. Пройдя по течению остров Ивчейвина, остановились на «чаевку». На песчаных обрывах западного берега много гнезд береговых ласточек. Но почти все эти гнезда оказались разоренными медведями, которые в июне, когда у ласточек были птенцы, разрывали землю, засовывали лапы в углубления и вытаскивали птенцов. В 6 часов вечера мы находились в 43 километрах от Культбазы, близ заброшенного жилья Три Юрты. Еще не доезжая до Трех Юрт, заметили на правом берегу перевернутую байдару, две лодки и восемь коряков-охотников, промышляющих лахтаков. На песчаной косе уже лежал убитый крупный зверь. На этом участке плеса и мы задержались, соблазнившись возможностью добыть лахтака. Подплыв к одному на верный выстрел, мы убили его, но, к большой досаде, лахтак сразу затонул, пустив кровавые пузыри и оставив на поверхности сальные пятна и шерстинки. До моря, Пенжинской губы, оставалось 30 километров; мы спустились еще на 8 километров и на закате остановились на ночлег на острове Сенокосном, близ правого берега. Прилив здесь высоко — на 5—6 метров — поднимает уровень воды. Мы подошли к острову во время отлива и вытащили лодку и каюк далеко на берег. К ужину добыли на бочаге шилохвость. На галечниковом острове, заливаемом приливом, жировали гуси; крики их далеко разносились по реке. Вечер тихий и теплый, полнолуние — можно писать без огня. Палатку не ставили — предвестников дурной погоды не было — и в 10 часов улеглись спать. 4 сентября. Ночью проснулся: показалось, что кто-то пробежал по ногам. Долго прислушивался, но все было тихо. Утром обнаружили, что голова шилохвости оттащена в сторону. Это могло быть проделкой только горностая. Прилив начался в 5 часов 30 минут. Сначала сперлось, остановилось течение реки, затем оно направилось в обратную сторону, и вода стала быстро прибывать. За два часа она поднялась, по нашим водомерным рейкам, на 4,5 метра. С приливом поплыли и лахтаки; за час их прошло мимо нас восемь штук. Пролетело несколько стай нырковых уток. В стае я насчитал сорок крохалей. Все галечниковые косы и острова затопило приливом. В 8 часов, оставив имущество на биваке, выехали на охоту. Отплыв на середину реки, убрали весла и отдались на волю течения. Высматривали в бинокль лахтаков, медленно плавающих и жирующих в полосе, заливаемой приливом. Лодку отнесло вверх километров на 6, примерно по 3 километра в час. Отлив начался в 10 часов. Как и в прилив, течение сначала остановилось, а затем пена медленно поплыла к морю. Лахтаки пошли назад, к устью реки. Мы охотились за двумя зверями, из которых один был особенно крупный, длинноголовый. Он не подпустил нас на близкое расстояние, а рисковать было нельзя, чтобы опять не потерять убитого зверя. Второй лахтак, среднего размера, преследовался нами более часа, но безрезультатно. Пока охотились, поднялся ветер, течение отнесло лодку до острова Сенокосного. Когда отлив прекратился, заметили в бинокль на отмели мертвого лахтака. Под вечер мы подобрали тушу зверя, который, к нашей общей радости, оказался раненным нами утром зверем. Рана оказалась тяжелой, в голову, — были раздроблены черепные кости, выбит глаз, но зверь еще долго плавал, а затем, ослабев от потери крови, выбрался на мелководье, залег здесь. В темноте добрались до места ночевки, на левом берегу реки, в 8 километрах от селения Каменское. Река здесь очень широкая, не менее 3 километров; в отлив заметно много длинных и узких кос и островов. 5 сентября. Ночь была тихая, теплая и лунная — палатку не ставили и спали у костра. Гомон птиц не умолкал всю ночь. Видел нескольких сов среднего размера, которые внезапно и бесшумно вылетали из тундры к биваку и проносились не задерживаясь. Прилив начался в 6 утра. Сегодня лахтаков шло больше — под нашим берегом проплыло двенадцать. Звери выныривали у самой лодки и тотчас же скрывались, выгибая спину и шумно всплескивая воду. Снялись с бивака рано и в восемь часов, были уже в устье безымянной тундровой речки. Речка — очень узкая и извилистая, с заболоченными берегами, заросшими густой осокой. Во время прилива вода заходит сюда метров на 60, поднимая уровень на метр. Мы завели лодку и каюк в укрытие, а рядом поставили палатку. В отлив наша лодка совсем обсохла, повисла в воздухе над маленьким ручейком, текущим в глубоком русле. Здесь, в прибрежной тундре, — лучшие гусиные садьбища. После чая пошли на охоту. Тундра — совершенно ровная, безлесная, нет даже кустарников. На участках с лиловыми мхами и лишайниками встречается морошка. Ягоды еще держатся, хотя и сильно перезрели. По сухим невысоким пригорочкам много голубики и брусники. Нашел несколько десятков хороших грибов-подберезовиков. Озеро — размером примерно 400 на 200 метров — окружено кольцом мелких озер; берега их почти недоступны. Маленькие островки поросли высокой осокой. На озере немало уток; убил шилохвость и чирка-свистунка, достал их с большим трудом. Ветер дул порывами; воздух морской, влажный. Полный отлив, вода ушла далеко, широкая полоса серебристой грязи и ила, много куликов. Море — бурное, угрюмое, на валах белая грива. В тундре, на обратном пути к биваку, неоднократно поднимал бекасов. Нашел большую бочку с лахтачьим салом, придавленную тяжелыми бревнами из плавника. Медведи погрызли и отвалили несколько бревен, достали сало. От мыса до нашего бивака около пяти километров. Товарищи были уже в палатке. Василий убил серого гуся, а Ноля — нырковую утку. Затяжной дождь прекратился только к вечеру, и мы пошли охотиться на гусей. Высадили своих «манщиков», но вечернего лёта совсем не было. 6 сентября. Ночь — тихая, без дождя. С реки то и дело доносились громкие «вздохи» белух, зашедших с «манихой». На заре отправились на гусиные засидки, но скоро пошел дождь и испортил охоту. Днем разделали тушу лахтака, сняли кожу пластом, вместе с жиром толщиной в три пальца. После обеда разошлись на охоту по разным направлениям; я опять пошел к морю. Прибой. По горизонту плыли большие кучевые облака, далекие горы были затянуты дымкой. Впереди ярко зазеленела осока на маленьком серповидном водоеме, и я уже заложил патроны с утиной дробью, как вдруг услышал сильный плеск и шум, подобные отряхиванию мокрых собак. Я заметил движение, а потом увидел спины двух медведей. Звери показались мне совсем черными. Они не замечали меня: я был совсем близко, на открытом месте, но находился под ветром и был в одежде защитного цвета; кроме того, медведи были увлечены своей работой в бочаге и не смотрели в мою сторону. Медведи долго возились, затем шум и плеск прекратились, и один из них, более крупный, вышел, несколько раз отряхнулся и пошел в тундру. Выхода второго медведя я не дождался — осторожно отошел, чтобы не пугать зверя. Бродил по тундре, собирал ягоды, несколько раз поднимал бекасов, видел кроншнепов. Возвращаясь на бивак, заметил, что в лужицах солоноватой воды, оставшихся от прилива, плавает мелкая лупоглазая рыбешка длиною 2—3 сантиметра. Василий сообщил, что в километре от бивака на приливной полосе он обнаружил мертвую белуху. Уже начинало темнеть, когда мы пошли туда. Зверь лежал головою к тундре; длина его была 4,5 метра, на спине обнаружили пулевые раны. При стрельбе белух из нарезного оружия, как правило, бывают подранки, которые, в конце концов, погибают и выбрасываются где-нибудь морем. Охотники находят потом этих белух, снимают шкуру с салом, а мясо скармливают ездовым собакам или бросают. 7 сентября. Утром ходил с винчестером на то место, где вчера наблюдал медведей. Звери здесь были проходом и, не задерживаясь, ушли. Осока в бочаге сильно примята — звери лакомились ее корнями. День пасмурный, южный ветер. Когда прилив поднял уровень воды в нашей речушке, мы вывели лодку и каюк, погрузили свое имущество и отправились в путь по направлению к Культбазе. К часу дня были на намеченном пункте, поставили палатку на галечниковом валу. На вал нанесло много плавника — дров было в изобилии. Едва успели вскипятить чай, как пошел дождь; он шел всю ночь. Резкий, холодный ветер несколько раз срывал палатку. Мы подвели итоги пятидневной охоте и не вполне были удовлетворены ими. Охота на гусей оказалась неудачной, пролетных птиц не было. Исследовал желудки добытого гуся и уток. У всех птиц, добытых в тундре, в желудках оказались ягоды — в основном, шикша (вороника). Охотники коряки считают шикшу целебной ягодой, удаляющей боль в пищеварительном тракте. У уток, убитых на реке, в желудке почти исключительно животная пища: улитки, бокоплавы, различные водные насекомые. 8 сентября. С утренним приливом поднялись вверх по реке, разбили бивак на левом берегу, немного ниже острова Сенокосного. Сильный северный ветер, высокая волна. Берег — высокий, а полоса прилива — узкая и почти целиком галечниковая, не илистая. Тундра — сухая, кочкарная, ягодная. Карликовая березка и здесь обычна, но между травяных кочек и кустарников голубики почти не заметна. Видели нескольких лахтаков, плывущих вблизи берега по основному фарватеру реки. Ноля ходил на озеро; говорит, что видел следы волков. Во второй половине дня заметили в бинокли трех лахтаков. Один из них лежал на галечниковом острове; он лежал на боку, подняв вверх оба передних ласта, и в то же время приподнимал голову, зорко оглядывался и прислушивался. Поручили стрелять этого лахтака Василию. Он взял винчестер, переехал на каюке к острову, вышел на другую сторону и начал скрадывать зверя, используя редкую травянистую растительность. Добравшись до увала, Василий выстрелил с расстояния метров 12 в грудь лахтака. Смертельно раненный зверь все же нашел в себе силы подняться и броситься к воде. Василий догнал лахтака, схватил за задние ласты; зверь протащил его несколько метров, но тут же затих. Примерно так же протекала охота на второго лахтака-самку (весом около 80 килограммов). Медведей здесь много — всюду по берегам их следы и кал, в котором много измельченных скорлупок кедрового ореха. Звери бродят совсем близко от наших биваков. Наши вечерние следы на грязи и песке ночью покрываются медвежьими следами, но стрелять по медведям все еще не представлялось случая. Вечером опять пошел нудный дождь. Отлично поужинали супом из четырех жирных чирков, вволю напились чаю с ягодами и уютно расположились на мягкой постели из тундровых трав. 9 сентября. Всю ночь — дождь, утром — тихо и тепло. Прилив начался в 8 часов 30 минут. Я выставил четыре водомерные рейки — для определения подъема воды. Ноля поехал на каюке в протоку за остряками и хариусами: захотелось свежей рыбы. В 10 часов 30 минут утра уровень воды поднялся уже на 4 метра, затем вода стала прибывать медленнее, и в полдень прилив закончился (при максимальной отметке подъема 4,8 метра). До моря около 20 километров. Отлив идет гораздо медленнее, длится вдвое дольше прилива. Ноля осмотрел сети и вместо остряков и хариусов поймал тринадцать крупных кундж (рыба из семейства лососевых, но менее вкусная). Уток стреляли ровно столько, сколько необходимо для еды. Сегодня добыли пять чирков. Дождь опять сорвал охоту на гусей — только случайно налетело несколько гуменников. Птиц не видно, словно куда-то исчезли. Даже гагары молчат. Обычно эти птицы постоянно держатся на реке, плавают, ныряют, ловят мелкую рыбу. Гагара — птица необщительная, ее почти всегда видишь поодиночке, изредка парами-тройками, и только при отлете гагары собираются в стайки. Ежедневно слышим в тундре крики белых куропаток; сегодня подняли в брусничнике стайку этих птиц. 10 сентября. Встали с зарей и еще до прилива стащили лодку и каюк к воде. На отливной полосе ночью наследил горностай. В 9 часов 30 минут начался прилив, о начале которого возвестил появившийся вдали лахтак. Тихо, полный штиль, на небе — большие темные облака. В 10 тронулись в путь. В течение 3,5 часов шли на веслах по приливу, а последние километры — бечевой по правому берегу. Недалеко от сопки Горелой разбили бивак близ устья шумливой горной речки. Немного ниже по течению, на правом же берегу, вела промысел бригада охотников коряков. Они только что снялись с бивака и отправились на своей байдаре в Каменское. Среди коряков я увидел знакомого охотника и успел перекинуться с ним несколькими фразами. Он сообщил мне, что за полтора месяца охоты добыл 20 лахтаков. Охотились они преимущественно скрадыванием лахтаков на лежках. Всю дорогу мочил дождь, и только к вечеру погода улучшилась, и мы занялись ловлей хариусов и остряков, которые упорно не заходили в сеть. Произвел разведку окружающей местности, нашел обширные заросли кислицы — красной смородины — и в несколько минут набрал полный котелок. Взобрался по крутому склону на вершину сопки, откуда открылся замечательный вид. Очень красиво распестрило склоны сопок в красный, оранжевый, палевый, коричневый, желтый и зеленый цвета. По всему склону сопки и на ее лесистой вершине много медвежьих следов. На кустах кедровника почти совершенно отсутствуют шишки, хотя по всему видно, что урожай их был хороший. Шишки поедены медведями, поломавшими при этом ветки кедровника, белками, бурундуками и расклеваны птицами — кедровками. Сегодня нам, наконец, повезло с рыбалкой: поймали четырех хариусов и одного остряка. Днем, когда шли на веслах, видел на склоне горы, на правом берегу, огромное гнездо белохвостого орлана. Поодаль, на самом берегу, сидели и хозяева этого гнезда — два белохвостых орлана; они сидели рядышком, словно столбики, что-то высматривали в воде, по-видимому охотились за рыбой. Вечером опять начался дождь. 11 сентября. Утро выдалось солнечное, с порывистым ветром с моря. Вода в реке заметно прибыла. Вынули шесть хариусов, трех остряков, одного чира и одну кету. Кета — уродливая, безобразная, цвет ее — пестрый — черно-сине-красный, полосами и пятнами. Голова кеты — гнилая, даже глаза сгнили, а все-таки рыба плавает. Икру еще не выметала, пузатая. Прибывшая вода залила бечевник, то есть ту береговую полосу, по которой можно идти, таща лодку бечевой. При залитом бечевнике зачастую просто невозможно продвигаться вперед с тяжелой нагрузкой. Тронулись в путь в 10 часов 40 минут, обогнули длинную косу, прошли остров и приблизились к сопке Горелой. Она тянется на 4—5 километров; бечевник у подножия — тяжелый, особенно трудно пробираться на нагромождениях огромных каменных глыб. От дождей камни ослизли, ноги срывались — то и дело спотыкались и падали. На берегу часто встречались медвежьи следы — старые и свежие, крупные и мелкие. Ветер. На реке — волна, но под берегом довольно тихо. За Горелой бечевник стал совсем неудобным, и мы были вынуждены налечь на весла. Пройдя километра полтора, перевалили на левый берег. Но и там пришлось туго. Переходили из протоки в протоку, много раз садились на мель, волокли лодку по мелководью, боролись с течением на перекатах. Последние 3—4 километра достались особенно тяжело. К 4 часам добрались, наконец, до намеченного пункта — тихой курьи, в 17 километрах от Культбазы. Берег здесь возвышенный, густые заросли ольхи, поляны с обильными ягодниками. В тундре много озер, опоясанных зарослями ольхи и кедрового стланца. Несмотря на сильное утомление, все же совершил экскурсию в окрестности бивака. Нашел жилые лисьи норы, хорошо устроенные на поляне под большим кустом, колонию сусликов. Ночью утки часто подсаживались в нашу курью, свистели крыльями, пролетая на озера над нашей палаткой. 12 сентября. Ночью был первый заморозок. Проснулись мы еще затемно, в 4 часа, ворочались-ворочались и, словно сговорившись, поднялись и принялись разводить костер. В освещенном круге по берегу пробежал бурый, белогрудый горностай. В 5 часов чайки начали пробовать голоса, закричала и гагара. В 6 часов в конце курьи, на мокром заливном лугу с кустами, сели гуси. В 7 часов 20 минут взошло солнце. За ночь вода прибыла на 25 сантиметров. Ночной мороз словно явился сигналом — утром видели первую стаю пролетных гусей. За полчаса пролетели на юг три большие стаи. Летели очень высоко, в характерном строю, с чередованием более крупных и мелких птиц. В одной из стай их было 42. После завтрака отправились на озера — охотиться на уток. Озера здесь совсем другого типа, чем в устье реки Пенжины. Берега их довольно хорошо проходимы, заросли кустами. На одном из озер поднял стайку шилохвостей. День — тихий, пасмурный. В тундре — очень много голубики, на отдельных кустах она крупная, как вишня, и сладкая. В 11 часов 30 минут тронулись в путь. На самой высокой вершине Таловского хребта, являющегося частью Пантонейского хребта, ночью на 12 сентября выпал снег. Ровно в полдень выглянуло солнце, засияли крупные облака, резко разграничились светлые и теневые пятна на горах. Берег, крутой и обрывистый, зарос кустами. Бечевник полностью залит — приходилось карабкаться по обрыву с риском свалиться в воду. По пути поймали и вытащили на берег две лодки, унесенные большой водой с Культбазы. Встретили два больших плота строевого леса, сплавляемого в устье реки. Со стоянки дальше пошел пешком через сопку. Встречались небольшие полянки с ягодниками; на одной из них жировали белые куропатки. Чем ближе к вершине сопки, тем ниже и реже заросли кедрового стланца. Пока находился на вершине, пролетели как раз надо мною низко-низко две стаи гусей. С вершины виден поселок, а по горизонту — далекие горные хребты с побелевшими вершинами. Вечерело, когда я начал спуск с сопки. По пологому северному склону, по сухой тундре с голубикой и брусникой, идти было легко, и в 7 часов 30 минут вечера я уже подходил к своему дому. Товарищи с лодкой и каюком прибыли часа на полтора позже. Так закончилась наша десятидневная охота, во время которой мы хорошо отдохнули и видели много интересного, незабываемого.
egerj Опубликовано 9 октября, 2017 Автор Опубликовано 9 октября, 2017 На родине птиц СОКОЛОВ-МИКИТОВ Иван Сергеевич (Из дневника) Мы летим на высоте трех с половиной тысяч метров. Продолговатые маленькие окна кабины украшены морозным узором. Под крыльями самолета — безбрежное поле высоких слоистых облаков. В редких просветах иногда видна далекая, покрытая снегом земля, реки, леса. Ночью пролетаем Архангельск, минуем Амдерму, пересекаем снежный Ямал. На большой высоте трудней дышать, пронизывает резкий холод. В открытую дверь штурманской будки видна спина пилота, голова штурмана, склонившегося над прибором. Не снимая наушников, дежурит у своего столика радист. Скоро будем на Диксоне. Днем на московских бульварах, наполненных шумной толпой, мы еще любовались зелеными распускавшимися деревьями, по пути на аэродром пили прохладное пиво в ларьках. Здесь под нами — накрытая снегом безбрежная, безлюдная, еще не пробудившаяся от долгого сна пустыня. Я дышу на оконце и в образовавшееся отверстие вижу берег холодного моря, черную полосу воды. Свет полярного солнца отражается в бескрайних снегах. Ниже и ниже спускается над снежной пустыней самолет. От перемены давления кружится голова, больно потрескивает в ушах. На мгновение вижу засыпанные снегом крыши большого поселка, окружившую нас туманную дымку пурги. ...Пожимаясь от стужи, переминаясь после долгого пути, выходим из самолета на снег. Ветер сбивает с ног, треплет одежду, снежной пургой больно сечет в лицо. Здесь еще настоящая вьюжная зима, нетронуто лежат высокие, дымящиеся на ветру сугробы. Некоторые пассажиры одеты по-московски в весеннее платье. Странно видеть на фоне зимы белые майские фуражки, легкие городские пальто. Над легкомысленными путешественниками, не успевшими переодеться, добродушно подшучивают: — Рано, рано встречаете весну! — Нортона погодка! Проваливаясь в глубоком снегу, мы пробираемся к трактору, совершающему рейсы между аэродромом и береговым поселком. Трактор медленно тащит по снегу наполненные людьми и багажом сани. Необычайна история этого полярного городка. Еще несколько десятков лет назад здесь была безжизненная снежная пустыня. О голые берега разбивались холодные волны прибоя. Там, где некогда проходили первые русские мореходы, на суровых полуночных берегах холодной страны возникли города и шумные многолюдные поселки. С каждым годом здесь буйно развивалась жизнь. Чаще и чаще проходят Северным морским путем океанские корабли, дальше и скорее летают быстрые самолеты. В первые годы Великой Отечественной войны полярный порт не миновал нападения фашистских разбойников. Советские полярники мужественно выдержали борьбу. В годы войны они непоколебимо оставались на своих местах и дали мужественный отпор зарвавшимся разбойникам. И здесь, на далеком Севере, обнаружилась та дружная сила, что в минуты опасности и угрозы сковала в единое и несокрушимое целое советских людей. Эта дружная сила — любовь к труду, к Родине, к своему вождю. ...После недолгой передышки в полярном порту самолет опять несет нас над бескрайней снежной пустыней. Сверху видны берег моря, сверкающие на солнце обширные ледяные поля, чернеющие трещины и разводья. Пустынна, необъятна холодная северная страна. Не заметно признака жизни в ее ослепительных снежных просторах. К северу от этих берегов проходили мы некогда на ледоколе. Мне вспоминается далекий, уже исторический рейс. В те времена широкое освоение Арктики едва начиналось. В неисследованной части сурового полярного моря мы открывали неизвестные острова, на берега тогда еще неведомой Северной Земли высаживали первых зимовщиков. Среди пассажиров «Седова» было много людей, закрепивших свои имена в истории изучения Арктики. Там, где корабли первых исследователей пробивались почти вслепую, ныне пролегает великий морской Северный путь. Обыденной и привычной стала здесь жизнь зимовщиков. Закончив дальний рейс, усталые летчики входят в уютную столовую арктического «вокзала». Здесь их ожидает накрытый стол, чистые постели. С борта самолета можно заказать баню для экипажа воздушного корабля. Хорошо отдохнув, отоспавшись, отправляются путешественники в свой очередной полет. ...Куда ни поведи глазом — снега, снега, снега! Трудно определить величину обманывающих глаз снежных просторов. Каменные обрывы дальнего берега кажутся близкими. Мы шагаем без лыж по плотному снегу, ноги то проваливаются на рыхлых «застругах», то твердо ступают на крепкий, слежавшийся наст. В этой трудной ходьбе по снегу нужна хорошая тренировка. Вначале не раз казалось: вот-вот выдохнусь, но помаленьку разомнешься, войдешь в ритм утомительной ходьбы, и тогда уже трудно остановиться. Путешественникам и охотникам хорошо знакомо это состояние. Идешь, идешь и как бы растворяешься, тонешь в бескрайнем снежном просторе, где ничего не задерживает внимания: все чувства и мысли сливаются в яркое ощущение света, движения, сверкающей белизны. Сквозь мутную дымку поземки впереди маячат занесенные снегом стены нашей зимовки. По снежному полю твердо держим курс. Зимой в этих самых местах заблудился и погиб человек. В полярную ночь он выехал один на собаках. Прогулка через залив казалась ему пустяковой. Но необычайно обманчива в полярных странах погода. В пурге и метели человек долго кружил вокруг стойбища. Зимовщики, отправившиеся на поиски пропавшего товарища, сделали огромный круг. След человека то терялся в снегу, то возникал при свете прожектора, укрепленного на вездеходе. Только на вторые сутки была найдена занесенная снегом запряжка. Ремни запряжки были перерезаны ножом. Захватив собак, несчастный путешественник направился пешком. Его труп не удалось найти. На обратном пути люди увидели тень собаки, метнувшуюся в луче прожектора. Обезумевшее животное не решалось приблизиться к вездеходу. Истощенную, одичавшую собаку едва могли поймать. Ее закутали в шубу, положили в кабину. Эта уцелевшая из запряжки собака была единственным молчаливым свидетелем трагедии. Не убавляя шага, мы идем вперед, а видимые издалека, занесенные снегом строения почти не приближаются. Но все же яснее вырисовываются сквозь снежную дымку детали. Мы видим тонкие мачты рации, раскиданные на берегу бочки и груды занесенных снегом ящиков, неспешно двигающиеся между ними фигурки людей. К входу в помещение прорыта глубокая траншея в снегу. Свернувшись калачиком, греются у дымовой трубы собаки. ...Человеку, никогда не бывавшему в Арктике, однообразной и скучной представляется незнакомая природа далекой полярной страны. Но в действительности необыкновенно изменчива и разнообразна полярная природа. Мне издавна запомнились призрачно-воздушные острова Земли Франца-Иосифа; сверкающие горы Шпицбергена; светящиеся зеленоватым фосфорическим светом глетчеры Новой Земли. Правда, пустынна и неприветлива покрытая плотным слоем снега полярная тундра. Лишь кое-где чернеют над снегом суровые каменные валуны, неведомо когда занесенные сюда ледяным грандиозным потоком. Разноцветным узором лишайников расписаны эти древние стражи. Но приходит весна и начинает пробиваться жизнь в мертвых пустынных краях. Первыми прилетают с юга крылатые жители севера — веселые пуночки. Вокруг еще нетронуто лежат снега, но уже раздается, нарушая мертвую тишину, их веселое щебетание. Радостно встречают зимовщики своих первых весенних гостей. Трудно понять, где находят эти чудесные птички корм и пристанище в заснеженной голой тундре. По каменным обнажившимся россыпям, по обдутым ветром голым буграм пролетают они, разыскивая невидимые семена погребенных снегом растений, доверчиво приближаются к затерянному в снежной тундре человеческому жилью. Под Москвой уже отцветает сирень, в кустарниках, покрытых росою, громко заливаются соловьи. А здесь лишь начало весны. Окно, у которого я сижу, занесено снегом, солнечный свет проникает сквозь его верхнюю часть. Но уже с каждым днем ощутительнее дыхание полярной весны, так не похожей на нашу, подмосковную. В студеном дыхании ветра нет знакомых запахов пробуждающейся земли, неизъяснимыми чувствами наполняющих чуткое сердце охотника. С каждым днем больше и больше птиц над тундрой. Вслед за пуночками на холодную свою родину тянут из южных теплых краев гуси. На мокрых проталинах появляются первые кулики. Куда не посмотришь — разгуливают в своем брачном убранстве непуганые белые куропатки. Вокруг все радостнее и звонче звенят голоса бесчисленных птиц. Непостижима тайна стремления этих птиц на родину, на север! От теплых просторов далекого Каспия, с жаркого юга с непостижимым упрямством летят птицы в неприютную, холодную страну, чтобы здесь совершить брачный и жизненный круг. Этих самых птиц некогда видал я на берегах гостеприимного Кизил-Агачского залива, в южной части Каспийского моря, где они проводят долгую зиму. С особенным радостным чувством встречаю знакомые весенние косяки. Так же, как в краю зимовок, меня окружают миллионы птиц. Положив ружье на колени, спокойно наблюдаю, как перед глазами оживает, наполняется голосами родина птиц. Но как пустынна, холодна сказочная, почти недоступная страна. В пустынной и холодной суровости особенно неповторимую вижу красоту. Жмурясь от света, вижу голую снежную пустыню, выступы неведомых гор, сохранивших необычайные очертания. Перед путешественником возникает далекое прошлое земли. Десятки миллионов лет пронеслись над застывшей холодной страной. И особенно гордое чувство испытывает впечатлительный путешественник, вместе с первыми исследователями попавший в этот, еще неведомый и чудесный край. Странный, почти чудовищный вид имеют здесь горы, мрачная чернота которых подчеркнута яркой белизной снегов. Точно опаленные пожаром, высятся горные грозные утесы. Тусклый узор лишайников покрывает их поверхность. Сколько миллионов лет насчитывают каменные выветрившиеся «останцы»? Ветер свистит в узких ущельях. В глубоких скалистых каньонах текут неведомые реки. В самом центре пустынной страны простираются горные хребты и широкие долины. ...Ночью ходил с ружьем на прогулку. Легкий морозец, полуночное солнце и тишина. Твердый наст держал меня, как паркет. На снегах лежал лиловатый тонкий оттенок, небо — необычайно глубокое, чуть-чуть голубое, без единого облачка. Странно слышать в этом мире веселое пение птиц. В этом весеннем пении птиц, только что прилетевших в тундру и уже успевших разбиться на пары, — такое радостное утверждение жизни и земной любви! Распахнув куртку, иду по плотному снегу, хрустящему под ногами. Полуночное солнце слепит глаза, нестерпимо отражается в яркой белизне снегов. На скатерти снега, скованного крепким настом, бежит лемминг. Маленькое животное отчетливо видно. Куда, по каким делам выбрался на свет храбрый зверек? Тысячи опасностей ожидают его в этой, кажущейся мертвой, пустыне. Я наблюдаю в бинокль, как совершает он свое опасное путешествие. Вот в поле бинокля тень, вижу поморника, хищную чайку. Подняв острые крылья, поморник садится на снег. Лемминг отчаянно защищается, храбро бросается на врага. Но спокоен, почти равнодушен к своей жертве крылатый разбойник. Он как бы наслаждается беспомощностью зверька. Сытая птица не торопится. Я опускаю бинокль, вкладываю в ружье патроны. «Хороший сделаю нашему зоологу подарок», — думаю, приближаясь к хищной птице, спокойно расхаживающей по снегу. Осторожный хищник не допускает на выстрел. Вижу, как торопливо заглатывает он свою добычу и улетает, отбрасывая на снег синюю тень. ...После многодневной жестокой пурги опять видим высокое небо, белые облака. В тундре лежит мягкий снег, началась оттепель. Быть может, пришла, наконец, настоящая теплая весна? С юга над тундрой низко летят косяки гусей. Гуси присаживаются на темных проталинах покормиться, в бинокль хорошо видны их длинные, осторожно поднятые шеи. По обнажившимся каменным россыпям хлопьями перепархивают куропатки. У птиц началась весенняя брачная пора. В десяти шагах от меня самец ухаживает за куропаткой, и так изящна любовная их игра, что я забываю о своем ружье. Иногда, тихо планируя, отбрасывая на снега тень, пролетает огромная белая сова, и тогда все прячется и умолкает. Всюду над тундрой появляются хищные чайки-поморники: на севере их зовут «разбойниками». С жестким, скрипучим криком они кружат над снежной пустыней, зорко выглядывая добычу. Сегодня поймали на крючок пудового гольца. Живая огромная рыбина лежит на снегу возле глубокой лунки, наполненной водой. Огромный зубастый рот медленно раскрывается. В открытую пасть рыбины можно засунуть большой арбуз. На моих глазах меняется, блекнет ее чудесная, нежно-телесная окраска, гаснет пламенный цвет плавников. Я опускаю в лунку блесну. В прозрачной воде видно, как уходит на дно металлическая блестящая приманка. Рука чувствует упругий и сильный толчок. Голова большой рыбы показывается на поверхности. Зубастая морда, растопыренные плавники. Быстрым рывком выбрасываю добычу на снег. Скользкая розовая рыба тяжело поворачивается, бьет хвостом, разбрызгивая мокрый снег. Поглядывая на добычу, сосед мой шутливо говорит: — Такую бы штучку в Ленинграде рыболовам показать! — Здесь попадаются и побольше, — говорю я. — Подождите, начнется весна, не таких будем ловить...
Рекомендуемые сообщения
Заархивировано
Эта тема находится в архиве и закрыта для дальнейших ответов.