Воспоминания туриста

[[za30]KONG(RUS)]

От меня. Эти истории произошли в 1960-70 и 80х годах в СССР с группой товарищей, что решили пройти Тайгу. Это было большое путешествие и приключение, конечно оно было связано и с трудностями разного рода. Прочитавший этот рассказ, окунется в удивительную чреду событий, что проживали герои, и так, поехали.

 

Воспоминания туриста
ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

Осенью 64-го года мы возвращались на электричке с охоты. К нам подсел мужчина и поинтересовался результатами. Узнав, что добыли только одного рябчика, засмеялся:
– Тоже мне охотники! Добыли рябчика и радуетесь! Вот у нас на Конде и лоси, и медведи, а глухаря – не меряно.
– А где эта Конда? – За Ивделем.
– К северу от Ивделя протекает только Лозьва, реки Конды там нет.
– Это не к северу, а к востоку. Мы там железную дорогу строим.
Так я впервые услышал о строительстве дороги Ивдель-Обь.
Зимой 65-го года я лежал в больнице. К нам в палату положили старика, который оказался большим балагуром. В прошлом он работал старшим лесничим на реке
Пелым и, развлекая нас, «потчевал» охотничьими байками. На вопрос «Что делать при встрече с медведем»? он, подумав, авторитетно ответил: «Отбрасывай ружьё, выхватывай нож и бросайся к нему в объятия. Пока он тебя обнимает, ты ему брюхо и разрежешь».
Я расспросил его о строящейся железной дороге, он ответил, что слышал, но точно не знает. Тут другой сосед по палате подал мне журнал «Уральский следопыт», где была напечатана статья о строительстве дороги Ивдель-Обь и приложена карта. Дорога пересекала реку Пелым в районе деревни Вершина. Я спросил старика, знает ли он об этой деревне и откуда такое название? Он ответил, что по народному преданию это поселение основал сподвижник Ермака атаман Иван Кольцо, когда вёз известие о завоевании Сибири Ивану Грозному. Он же основал деревню Пелым в устье одноимённой речки, в которой, по-видимому, и зимовал.
Вот так родился маршрут: подняться на моторной лодке вверх по Пелыму до строящейся железной дороги.

ЧАСТЬ 1. П Е Л Ы М
В сентябре 65-го года мы вчетвером высадились в поселке Пелым, расположенном на узком (не более трёхсот метров) перешейке между реками Пелым и Тавда. Два-три десятка домов. Нет даже магазина, за продуктами плавают в соседнюю деревню или покупают в буфетах проходящих теплоходов. Бросилось в глаза большое кирпичное здание. И это в «медвежьем углу», где и для печей кирпич достать проблема. Во многих избах стоят железные печки. Как в деревне появилось это здание, местные жители не знали, в то время в нем располагался склад.
И только через сорок лет я прочитал в книге «Тайны дома Романовых», что этот дом был построен в 1740-м году для всесильного фаворита императрицы Анны Иоанновны Эрнеста Бирона, сосланного туда по указу новой императрицы Анны Леопольдовны. План дома составил другой фаворит императрицы Бурхард Миних, строитель по специальности. Однако через два года после дворцового переворота, устроенного дочерью Петра I Елизаветой, Миних был арестован и приговорен к смертной казни – четвертованию. Уже на эшафоте казнь была заменена вечной ссылкой в поселок Пелым, куда его отправили вместо освобождённого Бирона, и где он прожил долгих двадцать лет в доме, который сам и спроектировал.
А позднее в Пелымском остроге отбывал ссылку Емельян Пугачев. Из острога он бежал и возглавил крестьянское восстание.
Рядом с домом установлен памятник с надписью: «Вечная память борцам за Советскую власть, погибшим во время кулацкого бандитского восстания в 1921 году». Я заинтересовался и выяснил: это было крестьянское восстание, подобно Тамбовскому, которое явилось ответом на политику Военного коммунизма. Позднее я встречал подобные памятники в Сургуте и Шеркалах. Поистине у этого края богатая история.
Купив лодку и разжившись бензином (большой дефицит), мы пустились в плаванье вверх по реке. Вместе с нами плыл местный житель, который возвращался в свою деревню из районной больницы. Надо отдать ему должное: он нам здорово помог на первых порах с ночлегом и бензином.
У нас было два ружья и полторы сотни патронов. Сидящий на носу лодки, без разбору палил по вылетающим куликам и чиркам.
– Что вы делаете? – возмутился наш спутник. – Зачем патроны жжете? Это же не утки, а чирки!
– А разве чирки не утки?
– Нет. Утки большие, а эти с кулачок. Чирок – он и есть чирок.
– А как вы охотитесь? – спросил я.
– А мы сейчас не охотимся: утка вся в болотах сидит1 (заливных лугах). К ней на выстрел не подойдёшь. Мы ждём, когда ударят заморозки, «утрянка» по-нашему. Утки тогда вылетают на реку. У нас по берегам тропки протоптаны. Идёшь по ним и внимательно смотришь. Заметил уток, встаёшь на четвереньки и тихо подкрадываешься. Утки в этом случае, не принимая охотника за человека, не улетают, а наоборот – отплывают от берега и собираются в кучу. Вот в неё и палим. По пять-восемь штук за один выстрел. А вы на одного чирка по несколько патронов тратите.
 

 

(фото автора)

[[za30]KONG(RUS)]

– И сколько же уток вы добываете?
– Бывает до восьмидесяти штук.
– И куда столько?
– Зимой собак корим.
– А почему сами не едите?
– Это морская утка, не вкусная, рыбой пахнет. А собаки ничего, едят.
Расставшись с попутчиком, к концу дня остановились в лагере рыбаков. Их неводом наловили рыбы на уху. Поймали несколько щук, одну довольно крупную. Когда распотрошили, обнаружили в ней щуку поменьше. Решили проверить и её. Внутри оказался щурёнок величиной с карандаш. Как матрёшки!
Вышли в Пелымский Туман, самое большое озеро Свердловской области. Весной оно разливается на добрых сорок километров, осенью – распадается на множество озерков, самое крупное из которых (это примерно десять километров) нам предстоит пересечь.
Берега озера заросли осокой на сотни метров. Уток много, но на выстрел не подпускают. Один из нас, он один был в болотных сапогах, добрый час бродил по осоке, но добыл только одну утку, хотя и большую. Я же, расстреляв не один десяток патронов, ни в одну не попал.
Озеро мелкое, на всем протяжении глубина не превышала метра. Дно, однако, твёрдое – из плотного торфа. Теоретически, можно было бы перейти озеро пешком. Погода отличная, на небе ни облачка, на воде лёгкая рябь. Плывем медленно, непрерывно проверяя глубину. Часто из-под винта вылетает торф. Долго искали место впадения реки в озеро, мешала осока. Догадались подойти к берегу, насколько позволяла глубина, и высадить парня в болотниках, он и нашёл русло.
В деревне Шантальская, последней на маршруте, остановились у старшего егеря. Деревня богатая, разводят чернобурок, мех которых идёт на экспорт, отсюда и хорошее снабжение. У нас кончались патроны. С помощью егеря удалось приобрести боеприпасы и пополнить их запас. Взамен я отремонтировал ему лодочный мотор.
 

[[za30]KONG(RUS)]

Егерь рассказал нам забавную историю. К ним в промысловое хозяйство приехал охотовед, который много рассказывал о биологии пушных зверей: соболе, кунице, белке. Сказал, как бы, между прочим, что белку, чтобы не повредить шкурку, нужно бить дробинкой в глаз. Охотники – народ практичный. «Слушай, пойдем завтра в лес, – бросил кто-то реплику, – мы тебе белку с ходу найдём. Посмотрим, увидишь ли ты у неё глаз»! Эту байку про дробинку в глаз я слышал ещё в школе. Мне и тогда было непонятно, как это можно сделать? Не заряжать же в патрон одну дробинку. Сколько времени прошло, а вот живуча байка.
В деревне запаслись бензином. Дальше на протяжении ста восьмидесяти километров не будет ни одного населённого пункта, сплошная глухомань.
Нам, однако, не повезло. Километров через пятьдесят сломался лодочный мотор. Пришлось вернуться в деревню, продать всё и возвращаться на попутном катере с оплатой по три рубля с человека. Перед входом в Пелымский Туман остановились на ночлег – моторист не решился плыть через озеро ночью, опасаясь сесть на мель.
Рыбу я ловил различными способами: удочкой, спиннингом, перемётом, сетью. Один раз на глухом лесном озере во время нереста приколол щуку охотничьим ножом, привязанным к палке. У нас была малокалиберная винтовка. Утром я настрелял из неё больше ведра щурят в речушке, которая буквально кишела рыбой. Устье речки пересохло, зашедшая весной рыба оказалась запертой.
На катере, кроме нас, три человека: моторист с помощником и расконвоированный заключённый, который возвращался в базовый лагерь для освобождения. В ближайшей деревне катерники ушли к родственникам обедать, а мы на берегу сварили почти полное ведро ухи. Рыбы было много, так что уха получилась наваристой. Пригласили заключённого. Он сначала поломался для видимости, потом согласился – голод не тетка. Впятером мы съели без малого полведра и развалились на поляне, подставив лица последнему летнему солнцу. Парень, однако, не наелся и взглядом попросил ещё.
– Ешь, – я кивнул ему головой.
– Так хлеба нет.
– Хлеб есть, – и я подал ему булку.
Поняв, что это все его, он съел весь хлеб, откусывая прямо от булки, и всю уху прямо из ведра. Куда это всё могло войти? Если бы сам не видел, ни за что бы не поверил. Наевшись, он осоловел и отвалился на поляну.
– Давно не ел? – спросил я.
– Пять дней. Продукты кончились, а новые подвезли вот этим катером. А мне уже было некогда.
– А что вечером катерники тебя не покормили?
– Нет.
– А почему к нам не пришёл? – Мы ночевали на берегу и ужинали у костра.
– Стыдно было.
Разговорились. Он назвался Сашкой, ему 28 лет, половину из которых он провел в заключении. В лагере окончил среднюю школу, выучился на машиниста тепловоза. Теперь поедет в Ставрополь, там у него мать и сестра. За что сидел, не сказал. Спрашивать их бесполезно – в лучшем случае назовут статью Уголовного кодекса. Но, видимо, за что-то серьёзное, если четырнадцатилетнего подростка посадили на столько лет.
Я поинтересовался, как отразились в жизни лагеря, происшедшие за эти годы события в стране: смерть Сталина, амнистия 53-го и 56-го года, арест и расстрел Берия, разоблачение культа личности, борьба Хрущёва за власть и его низложение. «Кормили плохо, кормили хорошо», – был ответ.
На следующий день, – а плыли мы три дня, – я в каюте жарил рыбу, которую переворачивал охотничьим ножом. Готовую выносил на палубу. Вернувшись, я застал Сашку с моим ножом, который я оставил на столе. Меня он не видел. Покрутив нож, он сделал им движение, имитирующее чисто бандитский удар – в живот снизу вверх. И вдруг бросил его. В этот момент он повернулся – лицо его было искажено от ужаса – и быстро выскочил из каюты. Я понял – нахлынули воспоминания.
На следующий год мы решили пройти Пелым сверху вниз на плоту или на лодке. По узкоколейной железной дороге забрались в верховья реки Пелым, где располагался лагерь заключенных, и стояла лесоустроительная экспедиция. Я зашёл туда и поинтересовался: можно ли пройти реку на плоту.
– На плоту не пройдёте. Мелко. Тут один солдат из Риги сделал большую лодку, на которой впору по морю плавать. Поинтересуйтесь, может, продаст.
Я обратил внимание на больного парня, спросил, что случилось. Оказалось, посек ногу топором, началось воспаление. С нами был врач-хирург. Он дал больному полкружки спирта и, когда тот опьянел, перетянув ногу жгутом, охотничьим ножом очистил рану и засыпал её пенициллином. Когда лекарство стало всасываться, парень заорал от боли – новокаина с собой не было. В старый носок насыпали горячей золы и приложили к ране. Боль стихла, и парень уснул. Взамен уговорили лесоустроителей продать нам тушёнку. Просили двенадцать банок, по две «на брата», но дали только шесть (большой дефицит). С лодкой договорились быстро, солдат запросил 30 рублей. После небольшого ремонта сделали весла и в путь.
Сразу же стало ясно, что для шестерых в лодке не хватает места. Решили, что четверо, по двое, пойдут по берегам, а двое поплывут, и будут ловить рыбу.
К вечеру второго дня приплыли в промежуточный лагерь лесоустроителей. Несколько палаток, стеллаж с продуктами и прочим скарбом. В лагере трое парней, студенты лесотехнического института. Они только что вышли с маршрута и завтра уходят в базовый лагерь. На прощание с тайгой парни разожгли «пионерский» костер и сварили ведро лапши с тушёнкой. Всем налили по50 граммовспирта. Засиделись до полуночи.
Утром ребята ушли, а мы решили воспользоваться имеющимися в лагере ведрами и устроить баню. Вышли после обеда. Когда собирались, выяснилось, что у одного из нас пропали меховые носки, которыми он очень дорожил.
– Я встал рано, – рассказал он, – они ещё не ушли. Носки положил на стеллаж, там еще 20 банок тушенки стояли, теперь нет ни банок, ни носок.
Было ясно: ребята забрали тушёнку (все-таки дефицит) и прихватили носки. Жалко, но что поделаешь?
Вечером, когда остановились на ночлег, один из тех, кто шёл правым берегом, – сказал, что им встретился заключённый, который двигался в сторону лагеря, где мы ночевали.
– Он ещё что-нибудь стащит, а подумают на нас.
– Ну и что мы можем сделать? В этом месте много народу ходит.
По берегам реки сосновый бор. Земля красная от брусники. Достаточно нагнуться, махнуть рукой и полная горсть спелых ягод. Я спросил врача – мы шли с ним вместе:
– Генка, почему так хочется ягод, я уже объелся, а остановиться не могу.
– Все просто, это обыкновенный авитаминоз.
Лакомились черникой, но в заболоченных местах, где она росла, было много мошки. В дальнейшем ели только черную смородину.
Вечером стали свидетелями интересного явления. Вначале показалось, что на реку падают крупные хлопья снега, хотя в лесу никакого снега не было. Вышли на берег. Над водой летели мириады довольно крупных белых бабочек. Многие падали и бились на воде. Река буквально кипела – чебак хватал их, причем, только живых, мёртвых не трогал. Попробовали насадить бабочку на крючок, ничего не вышло, она рассыпалась в пальцах в белую пыль. Наутро река была устелена мертвыми тельцами. Повторилось это дня три. Ни до, ни после мы такого не видели.
После обеда решили, что мы вдвоём пойдём по берегу, а остальные поплывут на лодке. Река в этом месте сильно петляла.
– Вот если так срезать, то обгоним лодку, – сказал приятель, – мы днём тут ходили.
Срезали – лодки не видно и ребят не слышно. Срезали ещё одну петлю – результат тот же. На противоположном берегу увидели людей. Спросили: «Видели ли они лодку»? «Видели, – был ответ, – двое на лодке плыли и рыбу ловили». Как двое? Ведь на лодке четверо. «А давно вы их видели»? «Давно, ещё до обеда». Всё ясно, мы ушли не вниз по реке, а вверх. Чтобы больше не плутать, пошли берегом. Только через час подошли к тому месту, где обедали.
Быстро стемнело. Идти стало небезопасно – сучьями можно было повредить глаза. Пришлось заночевать. Под поваленным деревом разожгли маленький костёрок. Ломали еловые сучья толщиной с карандаш. Ох, и крепкие же они! Один поддерживает костёр, другой сушит портянки. Под утро заморосил дождик. Укрылись под развесистой елью, немного поспали. Чуть рассвело, тронулись в путь.
 

[[za30]KONG(RUS)]

Сразу же вышли на тропу, шириною около метра, прорубленную через мелколесье. Она хорошо расчищена, но следов не видно. Не сразу сообразили, что её прорубили манси для езды зимой на оленях. Вот если бы мы нашли её вечером! По тропе довольно быстро вышли к ребятам. Они здорово переволновались. В дальнейшем подобных экспериментов уже не устраивали.
К концу третьего дня прибыли в деревню Гаревку, единственному населенному пункту на маршруте. Деревня – восемь дворов, в двух живут манси, в остальных староверы. У одной из манси купили ведро картошки. Разговорились. Её зовут Мария, мужа Иван Куриков, знаменитый охотник. Говорят, что на его счету более сорока добытых медведей. Я поинтересовался, как он охотится.
– Собаки находят и держат, – ответил он.
Я посмотрел на собачек – маленькие мансийские лайки.
– Как такие могут задержать медведя, он их одним ударом убьёт?
– А он любую собаку убьёт, – сказал Иван. – Они окружают его и отвлекают лаем, а если побежит, хватают сзади за «голифе».
Когда рассчитывались с Марией за картошку, обратили внимание на её чистую русскую речь. Оказалось, имеет образование четыре класса.
– И где же ты училась? – спросил я.
– В деревне Шантальская.
Я прикинул, это же около трехсот километров по реке. – А как ты сюда попала?
– Иван замуж взял. Приплыл весной на лодке, обратно на оленях по «зимнику» вернулись.
Возле деревни лагерь лесоустроителей. В нем двое: инженер-таксатор и рабочий, оба недавно вернулись с маршрута. Рабочий оказался токарем из Москвы. Нанялся на лето, чтобы подзаработать. Накопилось уже пять тысяч («Москвич» в те годы стоил четыре с половиной). Под вечер пришёл начальник их партии. За ужином, – а мы добыли днем двух глухарей – разговорились:
– Мы рабочим деньги платим и не малые. Обеспечиваем и питанием, и спецодеждой. При необходимости, забрасываем вертолётами. И всё равно их трудно нанять. А вы болтаетесь по тайге, тратите свои деньги, ничего не получая взамен, кроме трудностей. А почему бы вам к нам не пойти?
 – У вас работа и на всё лето, а у нас отдых и только на время отпуска.
 На подходе к деревне обратили внимание на двух солдат с оружием, которые сидели на мосту и удили рыбу. Когда стемнело, с их стороны раздались автоматные очереди.
– Что это у них случилось? – спросил я.
– Видимо побег. Им в этом случае патронов немеряно дают, вот они и дурачатся.
 В лагерь пришёл паренёк их деревни и принёс для ремонта лодочный мотор. Я помог ему, разговорились. Оказалось, все староверы носят фамилию Собянины, дальние родственники нынешнего мэра Москвы. В тридцатые годы они бежали из Поморья, вначале обосновались в Пермской области, а после войны переселились на Пелым. Я поинтересовался, знает ли паренёк грамоту? Оказывается, знает, научил дед Серапион Собянин.
От нас ушёл врач – не выдержал трудностей. Недалеко от деревни находился леспромхоз, мы проводили его.
Боры кончились, пошли болота, идти  по берегу стало трудно. Решили все плыть на лодке. Расселись так: двое впереди, двое за ними, один на корме,  четверо гребут, пятый правит. Менялись каждый день, Когда на берегу показывалась низина, где могли быть утки, причаливали к берегу. Выходили первые двое, это называлось – «десант первой линии». Если были лужи, и можно было ожидать наличие уток, они подавали знак. Высаживались следующие двое. Это называлось – «десант второй линии». Если уток не было, лакомились спелой смородиной, которой были усеяны берега реки. Пятому ломали «веник», он покидал своё место только на привале, после надёжного крепления лодки, чтобы её не унесло. Это было бы катастрофой – ждать помощи не приходилось. Утки было много, к вечеру добывали до десяти штук. Четыре банки тушёнки так и остались до конца похода не тронутыми.
Выручала и рыбалка. Как-то на галечной косе мы делали небольшой ремонт. Я стоял в болотниках по колено в воде и конопатил лодку. Рядом наш «главный рыбак» забрасывал удочку. Вода была прозрачной, и было видно, как чебак бросался на приманку. В обед, пока разжигался костёр, и чистилась картошка, он успевал наловить на уху. Проблема была с наживкой, на каждом привале искали короедов.
Как-то, остановившись на обед, нашли на берегу пустую консервную банку из-под тушёнки. Банка была не вскрыта ножом, а разбита камнем. При осмотре обнаружилось, что банка из той же партии, что и наши. Рядом были видны следы костра, но рогатки из ивняка не срезаны, а сломаны. В лесу и без ножа – это было более чем странно.
Во время прохождения длинного и мелкого переката нас догнала моторная лодка. За время плавания мы приноровились проходить перекаты: одну ногу в болотном сапоге опускаешь за борт и отталкиваешься от дна. Лодка резко всплывает и быстро продвигается вперёд. У людей, плывущих сзади, такого навыка не было, и они стали отставать. Тут же последовала резкая команда: пристать к берегу и сложить оружие. Лодку вытащили на отмель, ружья разрядили и отложили в сторону.
 

[[za30]KONG(RUS)]

В лодке трое, не считая, крупной немецкой овчарки. На берег вышел сержант, положил собаку и потребовал предъявить документы. При этом, сидящий в лодке солдат, держал нас под дулом автомата.
 – А где у вас шестой? – спросил сержант.
– А откуда ты знаешь, что нас было шестеро? – спросил я.
– Так вы же у нас лодку покупали, – улыбнулся он.
Проверив документы, сержант попросил вытащить рюкзаки из лодки, якобы для её осмотра. Лодку он, однако, осматривать не стал, а начал ощупывать рюкзаки.
– Что вы ищите? – спросил я.
– Тушёнку, – зло крикнул, лесоустроитель, сидевший на корме за мотором.
– Какую тушёнку? Шесть банок мы купили у вас, кстати, в твоем присутствии.
– Ту, что вы украли в лагере, где ночевали.
– В этом лагере ваши парни украли у нас меховые носки.
– Наши ребята не возьмут, – огрызнулся он.
– А почему ты решил, что мы возьмем?
Сержант прервал наши пререкания:
– А вы не встречали случайно заключенного?
– Встречали. В одном месте они сено ворошили, в другом – дрова заготовляли.
– Не те. Этих мы знаем. А вот одинокого человека не видели?
– Встретили одного, недалеко от лагеря. Выглядел как-то странно –  в летней куртке, а на голове зимняя шапка, Сидел на тропе и что-то искал в новом зелёном рюкзаке. Увидев нас, испугался, но потом успокоился и сказал, что идёт в базовый лагерь.
– Точно, это наш рюкзак! – крикнул лесоустроитель.
– Опознать можете? – спросил сержант и показал фотографию в фас и профиль. «Виктор Масленников, 1944 год рождения», было написано на ней. Так вот, чью банку из-под тушёнки мы нашли на берегу.
– Да, это он. А что случилось?
– Их бежало трое, двоих уже ликвидировали. А этот «телок» пока ещё бегает.
– Что значит «телок»?
– Бывалые заключённые перед побегом сговаривают кого-нибудь из молодых. Потом убивают и съедают. Он движется по правому берегу с той же скоростью, что и вы. Останавливайтесь на ночлег только на левом берегу, прячьте оружие и одежду.
– А что делать, если мы его встретим?
– Задержите. Не послушается – стреляйте. Эти люди вне закона.
– Раз вы знали, кто мы такие, зачем такие страсти при проверке?
-Так положено, – улыбнулся сержант, – а потом мы и вправду думали, что это вы украли консервы у лесоустроителей.
Перед последним привалом увидели на берегу трёх оперативников, которые делали вид, что ворошат сено. Они спросили о беглом заключённом.
– Мимо нас не пройдёт! – хвастливо бросил один из них.
– Да за вас версту видно, и ясно, кто вы такие.
Остановились  на  покосе.  На  прощание  сварили  полведра лапши с оставшейся тушёнкой, разожгли большой костер и под музыку из радиоприёмника устроили вокруг костра пляску. «Танец диких», – пошутил кто-то.
– Вон человек идёт! – крикнул один из парней. – Я видел его на фоне неба, на повороте реки.
Заглушили приёмник. Было слышно шуршание скошенной травы и треск сучьев под ногами идущего человека. Несколько раз окликнули, посветили фонариком – ответа не было. Тогда один, самый нетерпеливый, схватил ружьё и выстрелил.
– Ты  с  ума  сошёл! – закричал  я  на него. – А вдруг это оперативник, мы же недалеко от них отплыли.
– А почему он не отвечает? – Парень бросился к лодке.
– Один не смей! – остановил его я.
Двое с ружьями заскочили в лодку. Послышался треск сучьев, затем всё стихло. Стало ясно, кто нас посетил. Ружья зарядили пулями, положили в палатках рядом. Хотя спали все, «как убитые».
Утро выдалось ясным и морозным, застыла вода в кружках. В полдень остановились. Я решил поохотиться напоследок и довольно далеко прошёл по низине в поисках уток. На обратно пути решил срезать, ориентируясь на голоса ребят. Внезапно почувствовал запах дыма, а потом и увидел тлеющий костёр. Выглядел он как-то странно, больше походил на небольшой пожар. Я догадался, что это наш вечерний визитёр грел землю, сжигая траву и мелкие сучья и перемещаясь вслед за костром.
Из пяти человек курили трое. Вначале они выбрасывали недокуренную сигарету за борт, потом стали окурки хранить и, когда закончились сигареты, делать из окурков цигарки. Потом собирали крошки табака по карманам и рюкзакам, а когда всё это кончилось, стали курить сухой мох, листву и прочее. Кашляли, но курить эту гадость не прекращали.

В последний день мы встретили группу туристов из Свердловска. Они поднимались вверх по реке, но из-за поломки мотора вынуждены были остановиться. На добытого в то утро чирка, выменяли пачку сигарет. Надо было видеть, с каким наслаждением они курили сигарету за сигаретой, испытывая настоящий кайф.
Вечером приплыли на железнодорожную станцию Пелым и остановились у местного лесника. На вопрос, что слышно о беглом заключённом, он засмеялся:
 – Поймали. А куда он денется? Его по всей дороге ждали: и милиция, и солдаты.
 Через два года я поинтересовался у встреченных в тайге расконвоированных заключённых: «Правда ли, что солдаты, поймав беглого, не оставляют его в живых»? «Нам говорили об этом в лагере, – подумав, сказал один, – но думаю, это они нас просто пугали, чтобы отбить желание к побегу. Ведь охранять «нашего брата» в лесу трудно. Хотя. Я как-то по молодости ударился я в бега. А как услышал лай собак, рванул и остановился только, когда вышел на базу геологов. Им и сдался».
Лодку оставили у лесника. Спросили: «В какое время лучше приехать на следующий год?» «Весной, – ответил лесник, – настреляетесь вволю».
Май 67-го года. Мы снова на Пелыме. А этот раз взяли с собой небольшой лодочный мотор. В лодке расположились так же, как в прошлом году: два – два и один на корме за мотором. На этот раз пятым взяли моего друга детства, он не охотник, но опытный яхтсмен, мы с ним по очереди ведём лодку. У нас по сто патронов на человека, но, во избежание несчастного случая, стреляют только двое, сидящих впереди.
Зима была малоснежной, воды мало, почти летний уровень. Утка сидит на реке, её действительно много, но пока, вблизи железнодорожной станции, она пуганая и близко не подпускает. Тем не менее, ребята палят непрерывно. Пробовал урезонить – не получается. Велика сила охотничьего азарта! Через три-четыре дня, когда утка стала не такой пуганной, у них оставалось по два десятка патронов. Помочь мы не могли, у нас были разные калибры. Зато я и друг поохотились вволю.
 

[[za30]KONG(RUS)]

Пришли в поселок Массава на реке Большой Оус. Здесь расположен филиал химлесхоза, попросту участок по сбору живицы. Живут, в полном смысле слова, в отрыве от «большой земли». На вопрос: «Знают ли они, что Комаров разбился»? Ответили: «Комаров в этом году ещё не было». Пришлось объяснить, что космонавт Владимир Комаров погиб 24 апреля.
Остановились в большой избе, что-то вроде гостиницы. Утром ребята ушли на рыбалку, а я остался «домовничать». В избе остался мужчина, сказал, что болен, попросил какое-нибудь лекарство – здравпункта в поселке нет. Я поинтересовался, что с ним? Сказал, что повредил руку, упал на сучок. Размотав грязную тряпку, убедился – рана была серьёзной. И тут пригодились знания, полученные от врача в прошлом году. Выпоив раненному полкружки спирта, перетянул ему руку жгутом и охотничьим ножом очистил рану. Раздавив в столовой ложке упаковку таблеток, содержащих пенициллин (мы использовали их при простуде), засыпал рану и забинтовал, а для снятия боли воспользовался, как и тогда, старым носком с горячей золой. На удивление, больной тут же уснул, хотя вначале признавался, что не спит уже двое суток. На обратном пути я поменял ему повязку. Рана затянулась.
Нам посоветовали сходить на озеро Глубокое, подсказали дорогу. Озеро образовалось лет тридцать тому назад на месте провала. Питается подземными источниками, связи с рекой и окружающими озерами, не имеет. В отличие от них у озера большая глубина и чистая вода. По словам местных жителей, там водятся щуки, которые, как торпеды, рвут сети.
Для того чтобы попасть на озеро, нужно было пройти узкой протокой. Где-то на средине пути наша лодка окончательно застряла. Пришлось, взяв всё необходимое, идти дальше пешком, ориентируясь по протоке.
На озере живут трое. Занимаются сбором живицы. Лодки у них нет, пришлось сделать маленький плот. У меня была небольшая капроновая сетка, которую мы поставили с другом на средине озера. На обратном пути друг показал своё умение водить яхту. Я подставил ветру спину, раздвинув полы куртки, а он управлял вместо руля шестом. На удивление, мы быстро достигли берега. На следующий день в сеть попало несколько больших окуней, весом до килограмма, и было обнаружено шесть дыр величиной с блюдце. Выходит рассказы о щуках-торпедах не выдумка.
Сетка местным очень понравилась. Один предложил обменять её на зеркальный фотоаппарат. Но я отказался – в походе сетка становилась, как бы, общей, отдать её было бы эгоизмом с моей стороны. В дальнейшем она ещё не раз кормила нас рыбой.
Один из парней, Андрей Кузёмкин, по национальности манси, согласился показать нам глухариный ток. Вышли затемно. Примерно через час подошли к геодезической вышке на краю мохового болота. «Вот тут они и токуют, – сказал он, – подождём».
Ждали долго, но глухари в это утро не токовали. Андрей сказал, что, очевидно, виновата погода, уже днём зарядил дождь. Я решил залезть на вышку, но поднялся только на второй ярус – вышка была старая, отчаянно скрипела при каждом шаге, я испугался, что она может упасть. На обратном пути Андрей рассказал трагическую историю, связанную с этой вышкой.
«Несколько лет тому назад, когда вышка была ещё не такой ветхой, уже в начале весны, но еще лежал снег, и ходить приходилось на лыжах, один старый охотник пришёл сюда, поставил к сосне лыжи и ружьё, а сам залез на вышку. Услышав треск, он посмотрел вниз и вскрикнул. Огромный облезлый  медведь  с яростью  рвал  камус  на  лыжах.  От  крика  медведь  вздрогнул,  отскочил,  но, увидев  человека,  зарычал и полез на вышку. Безобидный, в другое время года, зверь превратился в злобного врага.
Медведь обнюхал лестницу и неуклюже полез наверх. Обхватив стойку, охотник заскользил вниз. Зверь зарычал и, с необычной для такой туши ловкостью, головой вперед побежал вниз. Последние метры охотник пролетел по воздуху, упал и больно ударился коленом. Прыгая на одной ноге, он бросился к дереву, схватил ружьё и, когда голова медведя показалась в проёме, выстрелил дробью ему по глазам. Превозмогая боль, охотник бросился бежать, торопливо перезаряжая ружьё. Запнулся, упал, но тот час повернулся и выставил ружье навстречу зверю. Резкая боль обожгла лицо. Теряя сознание, он дёрнул за спуск.
Очнулся от холода. Болела левая рука. Ощупал лицо и увидел на ладони кровь. Медведь бурой массой лежал рядом, сломанное ружьё, отброшенное зверем, валялось в стороне. До деревни было около десяти километров. Он добирался туда до утра и рассказал о том, что случилось. Медведя мужики  забрали,  но  старика  спасти  не  удалось – он простудился и вскоре умер от воспаления лёгких».
Этот сюжет я положил в основу рассказа «Схватка».
У парней не было фотопленок. У меня они были, но остались в лодке. Мы попросили Кузёмкина проводить нас, объяснив, как могли, где мы оставили лодку. Андрей, ориентируясь по понятным только ему приметам, вывел нас точно к ней. На вопрос: «Как это ему удаётся?» – он только пожал плечами: «Если я хоть один раз был на этом месте, как я его не найду». Забегая вперед, скажу, что мы еще не раз были у Андрея в гостях.
 

[[za30]KONG(RUS)]

Через две недели, пройдя в общей сложности около трехсот километров, вышли к Пелымскому Туману. Дует сильный встречный ветер. Весь день сидим на берегу и ждём погоды. Наконец, под вечер, решили рискнуть, показалось, что ветер стихает. За мотор посадили самого опытного – яхтсмена. Шли точно на ветер, чтобы не захлестнула боковая волна, ориентируясь по компасу – противоположный берег терялся в тумане. Боялись только одного: хватило бы бензина в баке, запас которого был рассчитан на час работы мотора. Нам повезло, преодолев десять километров, подошли к противоположному берегу и высадились в маленькой деревушке Урай. Местные жители все высыпали на берег, на нас смотрели, как на сумасшедших – они в такую погоду не плавают. Самое интересное, что ближе к ночи ветер стих, на озере – зеркальная гладь. И куда мы спешили? Действительно сумасшедшие!
В дальнейшем мы еще трижды побывали весной на озере Глубоком. Весна 69-го выдалась на редкость полноводной. Уровень воды в реках поднялся против среднего многолетнего на восемь-десять метров. Такое даже старожилы не припомнят. Всё вокруг залито водой. Мы плавали на моторе по бору между вековых сосен, при этом длинный шест местами до дна не доставал. Там, где нам не удалось в прошлый раз протащить лодку, мы свободно плыли по вершинам осин, от которых над водой торчали только веточки.
Зато на этот раз нам удалось поймать щуку-торпеду, длиною около полутора метров. Только икры в ней было почти два с половиной литра.
В мае 71-го года мы взяли с собой новичка. Звали его Виталий. Родом он из Пятигорска, охотой никогда не занимался. По прибытию после института на Урал приобрел ружье и стал ходить с нами на охоту, хотя больших успехов не имел. С ним произошёл интересный случай.
В конце октября выпал снег, пролежал он с неделю и растаял в течение суток. Зайцы побелели, лежали очень плотно и подпускали близко. Идеальный вариант для охоты «на узёрку». Виталий стрелял тринадцать раз по одиннадцати зайцам, но, ни разу не попал. Первый заяц даже не убежал после выстрела, а продолжал лежать. Решив, что заяц подбит, он отложил ружьё, присел на корточки и хотел взять зайца за уши, чтобы положить в рюкзак. Внезапно заяц подпрыгнул и ударил его в подбородок, отчего Виталий упал назад себя. Заяц сбил охотника! Всё это он рассказал нам при встрече после охоты на железнодорожной станции. В правдивости сомневаться не приходилось, так как настоящим охотником он не был.
 – Везёт же дуракам! – возмутился один из слушавших. – Мог бы одиннадцать зайцев добыть.
Мы остановились в красивом сосновом бору на берегу реки Большой Оус. Трое ушли на охоту, а я с Виталием решил прокатиться на лодке. Он прихватил с собой ружьё. Мы плыли большой залитой водой низиной, когда послышалось харканье и увидели, что со стороны солнца на нас летит огромная птица. Даже жутко стало! А птица, пролетев над нами, села на ближайшую осину и оказалась обыкновенной глухаркой. Она, похоже, выбилась из последних сил, перелетая низину.
– Виталий, стреляй! – закричал я.
Он выстрелил дуплетом – глухарка продолжала сидеть. Второй дуплет – глухарка сидит. Третий – глухарка сидит.
– Виталий, да ты можешь, наконец, попасть?
Седьмой выстрел – глухарка сидит.
– Ты попадешь или нет? – я не на шутку разозлился.
Восьмой выстрел – глухарка взлетела и упала недалеко в лесу.
Когда он вернулся с трофеем, я напустился на него:
– Что у тебя за патроны? Ты с расстояния тридцать метров птицу сбить не можешь.
– А я не видел ни птицы, ни мушки. Только заряжал ружье и дергал за спуски.
Вот тут стало понятно, почему он в прошлом году не попал ни в одного зайца.
Оставив лишние вещи под перевёрнутой лодкой, мы ушли на озеро Янытур, где рассчитывали поохотиться на уток. Уток на озере не было, об этом сообщил старый знакомый Андрей Куземкин. Через два дня они с приятелем возвращались домой, и я напросился с ними.
Мне хотелось проплыть по речке Яныя, вытекающей из озера, на которой жили бобры. Мы проплыли большую часть пути, когда Андрей предложил мне пойти по берегу до чистой воды, мотивируя тем, что дальше речка сильно захламлена бобрами, и втроём двигаться будет трудно.
Я довольно быстро вышел к назначенному месту, сфотографировал несколько погрызенных бобрами деревьев и, ожидая попутчиков, прилег за огромным поваленным деревом. Незаметно задремал и проснулся от звука запускаемого мотора. Привстал из-за ствола и стал смотреть, где из завалов выплывут лодки. Неожиданно на меня набросилась (так показалось) огромная черная птица. От страха я упал за дерево. А птица, прошуршав надо мной крыльями, села в сорока шагах и оказалась большим глухарем. После второго выстрела он затих. Я прикрепил его ножом за шею к сосне, сверху повесил ружьё и сфотографировал натюрморт.
– Вот и пусть так висит, пока не оборвется, – раздался сзади голос Андрея.
 – Зачем? Протухнет ведь.
– Вот и хорошо, будет мясо нежнее.
Я и раньше замечал, что рыба, которой нас угощали манси и ханты, немного припахивает. Выходит, они делают это специально. А знаменитый байкальский омуль «с душком»!
 

[[za30]KONG(RUS)]

На озеро Глубокое добрались без труда. На этот раз поймать щуку-торпеду не удалось, ограничились чебаками. Они хорошо клевали на комара, но вот беда: ещё холодно и их было мало.
– В другое время не знаешь, как от них избавиться, – сетовал Виталий, – а теперь ждёшь, когда укусит.
А вот я оказался «не на высоте». Пока ребята были на Глубоком, я на лодке пытался подобраться к уткам по залитой водой низине, но из этого ничего не вышло – утки на выстрел не подпускали. Пристав к берегу, я достал телеобъектив и стал их фотографировать. Внезапно моё внимание привлек какой-то предмет, который двигался недалеко от лодки. Вот он подплыл к лодке, проплыл под ней и вынырнул с другой стороны. Не понимая, что это за тварь, я взял большой сук и бросил в неё. Последовал сильный всплеск и от берега, как торпеда, унеслась огромная щука. Она искала место для икромёта. А ружьё лежало в нескольких шагах на носу лодки!
У нас был лодочный мотор «Стрела», который хорошо работал, но исключительно плохо заводился. Для каждого запуска приходилось спиливать небольшое деревце, делать затес, устанавливать на нём мотор, запускать и горячий ставить на лодку. Когда вернулись на станцию Пелым и устроили банкет по случаю окончания похода, я, шутя, предложил тост за мотор.
– Я об этот мотор все бутылки перебью! – в сердцах воскликнул один из группы.
– А ты, Витя, неправ. Если бы не он, мы бы вверх по течению не вернулись.
В сентябре 72-го года мы прибыли на железнодорожную станцию Приобье. К нам подошёл милиционер и бесцеремонно отобрал ружья. На вопрос: «Почему»? – спокойно ответил, что есть Постановление о запрете охоты в связи с пожарами.
– Поезжайте, ловите рыбу, на обратном пути я верну вам ружья.
Такой вариант нас не устраивал – мы приехали на охоту.
– Но в Постановлении сказано: «…до периода обильных дождей», – возразили мы, – а они идут уже две недели.
– А разве есть Постановление, отменяющее действие предыдущего?
Спорить было бесполезно, ясно, что милиционер выполнял чей-то заказ. Посовещавшись, решили вернуться на Пелым, там нам никто не помешает. Купили билеты на обратную дорогу и показали их милиционеру. На этом условии он вернул ружья. Когда все вышли, я спросил:
– Лейтенант, объясните нормально, в чем дело? Здесь воды больше, чем суши, какие пожары?
– Вы обратили внимание, сколько прибыло «вашего брата»?
– Человек двадцать.
– Так вот, я каждый день столько выпроваживаю. Здесь не только уток, всех чаек перестреляли.
На станции Пелым мы взяли напрокат две лодки и поплыли вниз. Начало сентября. На реке полно туристов:  байдарки, «резинки», лодки. Километров через двадцать догнали одну. На веслах сидит крепкий парень в штормовке, на корме небольшая девчушка. Попросили остановиться:
– Подскажите, где-то должна быть деревня Вершина.
– Вы её давно проплыли. Она стоит не на Пелыме, а на его притоке, с реки деревню не видно. А что вам там нужно? Там в живых осталось три старика.
– Мы хотели купить там хлеба.
– Вы же вышли со станции, почему там не купили?
– Магазин открывается в пять часов вечера, а нам не хотелось ждать.
– И чем же вы собираетесь питаться? Впереди сто восемьдесят километров и ни одного населённого пункта.
Хлеба у нас было немного, мы запаслись сухарями, они не плесневеют. Отдали всё, что купили на станции на первые дни. В шутку прозвали их «молодожёнами».
– Может быть, дадите сигарет и спичек, – попросил парень, – а то у меня кончились. Пришлось поделиться.
Остановились в избушке. Подниматься по реке Большой Оус не решились – мелко. Дня через два утром поплыли на рыбалку на небольшое озеро в десяти километрах. Возле озера пустырь, заросший кое-где ивняком. У берега лодка, на берегу возле костерка наши «молодожёны». Выглядят утомлёнными, видно, что ночь не спали. Парень туристическим топориком рубит сухие ивовые веточки на дрова, девушка, нахохлившись, сидит у костра.
– А  почему  не  остановились  на  противоположном  берегу?  –  спросил  я. – Там  есть  дрова  и лапник.
– Там было темно и страшно, а здесь ещё светило солнце, – проронила она голос.
Мы отдали им всё, что взяли на обед. Когда вернулись с рыбалки, их уже не было. Через неделю ночью выпал снег, днем, правда, он растаял. Как-то там наши «молодожены»?
Под вечер к нам подплыли местные лесники. Рассказали: «Плывут. Побираются у всех. Немного и у нас взяли».
Я  сходил  на  речку  Яныя,  которая  превратилась  в  маленький ручеёк. Нашел бобровые тропки, чистые, ни одного сучка. По ним вышел на хатку. Кинокамерой отснял бобра, он стоял на задних лапах и грыз ветку. К сожалению, при переходе через речку, камера упала в воду и плёнка испортилась.
При очередном посещении озера встретили там местных рыбаков. У них был большой невод, но мало людей. Попросили помочь. Ночевали на берегу у костра. Посмотрели, как они варят уху. В подсоленную воду бросили выпотрошенную и даже не мытую рыбу. Готовую выложили на полиэтилен. Вот и вся уха. Улов у них был небольшой. Мы рассчитывали, что они с нами поделятся, но, пока мы осматривали поставленные на ночь сети, они уплыли. Впрочем, мы не много потеряли. «Перепуганная» неводом рыба попала в сети. Улов был приличный.
Встретили знакомых туристов. Они вышли со станции Пелым на неделю позже нас. В дороге у них сломался мотор. Расстроившись, хозяин бросил его в реку. На берегу остался бензин. Они собираются подняться на шестах до деревни Массава, это около сорока пяти километров, откуда попутной машиной добраться до железной дороги. Я не поленился, сплавал, нашел бензин и мотор. Мой изрядно подносился, я из двух собрал один, который впоследствии подарил знакомому леснику.
А туристы потом рассказали, что им здорово повезло. Из-за малой воды по реке Большой Оус никто не плавал, поэтому там было много глухарей. Мы же видели всего двух, но они нас на выстрел не подпустили.
Последний раз на озере Глубоком мы были вдвоём в апреле 74-го года. На озере лёд, довольно крепкий. Пока прорубишь лунку, упаришься. Живём в избушке сборщиков живицы. Приятель ловит окуньков для приманки на щуку и выпускает их в просторную яму, которую я вырубил во льду и заполнил водой, соединив канавкой с лункой. Щука, однако, не клевала, поймали только одну не больше килограмма.
Как-то ночью ударил мороз, и яма покрылась льдом. Утром нашли всех окуньков мёртвыми и выбросили на лёд. «Вороны съедят», – бросил приятель. Меня такой вариант не устроил. Их 170 штук, это же – биомасса. Вычистил всех, отрезал головы, плавники и хвосты. В избушке нашлась мясорубка. Приготовил фарш и нажарил котлет. К вечеру пришли хозяева, муж с женой, привезли на санках продукты на лето. На ужин я предложил им котлеты и заливное из щуки.
– Вот видишь! – это муж жене. – Мужики – инженеры, а как умеют готовить! Учись.
– Ещё чего? Чтобы я сто семьдесят окуней чистила?
В лесу ещё лежит снег. Во время очередной прогулки я вспугнул бурундука. Он вскарабкался на сосну и уселся на нижнем суку. Я решил его сфотографировать и стал выбирать точку съёмки. Серая тень накрыла бурундука. Зверёк с писком бросился в снег, но тут, же с необычайной ловкостью взобрался на дерево и сел на прежнее место. Большая сова неясыть, пощёлкав от досады клювом, уселась на соседнее дерево. Держа фотоаппарат наготове, я наблюдал за происходящим.
Бесшумно скользнув между ветвями, сова снова бросилась на бурундука. Но в тот момент, когда, казалось, её когтистые лапы схватили зверька, он прыгнул вниз и тут же, спасаясь от нырнувшей за ним совы, взобрался на сук. Так повторялось несколько раз. Мне стало жаль зверька, и я стал прогонять хищницу. Вернувшись к сосне, я не застал бурундука, видимо он, всё-таки, скрылся в кроне.
Этот сюжет я положил в основу рассказа «Поединок».
К концу апреля снег в лесу растаял. Берег вокруг озера залило талой водой, но лёд на нём был ещё крепок. Приятель целый день сидит на льду, а я от безделья гуляю вокруг озера. Сильный всплеск привлёк моё внимание. Подхожу ближе. Огромная щука мечет икру. Переворачиваясь на спину, она выбрасывает её на прошлогоднюю траву. Вокруг крутятся семь самцов. При моём приближении они скрылись. Щука же подпустила меня метра на два и, вильнув хвостом, с сильным всплеском исчезла. Такое я видел впервые, да и вообще один раз в жизни. Как жаль, что кинокамера и фотоаппарат, остались в избушке. Правда, привязав охотничий нож к палке, вроде копья, я приколол им щуку весом около четырёх килограмм, но это было всё-таки не то. Кино и фотокадры были бы гораздо ценнее.
 

[[za30]KONG(RUS)]

ЧАСТЬ 2. Л О З Ь В А
В начале сентября 68-го года мы прибыли в Ивдель. Выяснилось, что отправиться дальше можно лишь завтра утром на попутной машине.
Устроились на постой к одной старушке. Удобства минимальные (спать на полу), а цены, как в Свердловской гостинице – полтора рубля в сутки. Обедали в столовой, на ужин зашли туда же. Оказалось, что вечером это ресторан «Кедр». Хотели вернуться, но официантка успокоила: «Проходите, мы привыкли к туристам».
Заняли два столика. За холодной закуской продолжался спор: куда пойти? Или в горы на реку Лозьва, или в болота на реку Пелым. Мнения разделились, что вылилось в горячий спор. На горячее принесли по большому куску жареной оленины, но ножей не дали. Пятеро пытались справиться вилками, а шестой, сунув руку за голенище, достал большой охотничий нож. Я в этот момент смотрел на официантку, глаза её сделались «квадратными» – она, видимо, решила, что сейчас начнётся поножовщина. А он спокойно, держа нож двумя пальчиками, стал резать мясо. Придя в себя, официантка сходила на кухню и, извинившись, подала нам ножи.
К обеду следующего дня прибыли в посёлок Вижай. Без труда взяли напрокат лодку, купили бензин и продукты. В лесничестве нам сказали, что получена телеграмма о пропаже восьми туристов из Куйбышева, которые проходили ещё летом. «Вы будете в тех же местах, возможно, что-то узнаете», – попросили нашего руководителя.
Сразу же выяснилось, что вшестером по малой воде плыть невозможно. Решили, что четверо налегке, с одними ружьями, пойдут по берегу, а двое поплывут на лодке. На плёсах плыть хорошо. Вода настолько прозрачная, что, кажется, дно совсем близко. Я сидел на моторе и, вначале, всё время боялся, что винт заденет за камни,  хотя глубина была не менее метра. Один раз видели, как огромный таймень гнался за рыбиной. Остановились, долго бросали спиннинг, но он блесной не прельстился.
Совсем другое дело было при прохождении перекатов, которые появлялись всё чаще и чаще. Мощности мотора не хватало, чтобы преодолеть течение. Приходилось подходить к берегу и вручную буксировать лодку. Скорость движения ничтожная, за день удавалось продвинуться едва ли на десять километров.
К исходу третьего дня добрались до озера Клесынское, которое находится примерно в полукилометре от реки. Вначале, за два перехода, перенесли груз, затем волоком перетащили лодку
 

[[za30]KONG(RUS)]

Озеро небольшое, около километра в диаметре. На берегу две избушки. Одна, на северном берегу, явно предназначалась для охоты на пролётных уток. Размером с четырёхместную палатку, она была такой высоты, что в ней можно было стоять только на коленях. В стене, в сторону озера, прорублена бойница. При северном ветре у берега было затишье, что привлекало уток. Пригоршни не толстых сучьев, брошенных в печурку, было достаточно, чтобы в избушке становилось душно.
Вторая изба была большая, но без крыши, а только с потолком. Мы, было, расположились в ней, но когда начались дожди, пришлось вернуться в прежнюю избушку. Спали так: четверо в ней на боку, поворачиваясь по команде, а я и Анатолий в палатке. В нашем распоряжении были шесть спальных мешков и много свежего воздуха. Вечерами, когда четверо уже укладывались спать, мы долго сидели на берегу у костра с кружкой горячего чая.
Дичи на озере и в окружающих лесах оказалось мало. Не лучше было и с рыбалкой. Взятые в Вижае продукты, быстро закончились. Не очень далеко в северном направлении постоянно слышался звук работающего мотора. Решили сходить и, при возможности, приобрести продукты. Пошли вдвоём. Взяли денег и бутылку водки. На Лозьве обнаружили просторную избу в прекрасном состоянии. Огромная железная печь. На другом берегу реки сидели люди. На подвернувшемся плоту мы переправились к ним.
Их шесть человек, условно освобождённые. Живут в посёлке Ушма. Сейчас они укладывают в штабеля брёвна. 
У них сломался трактор. Скоро придёт автобус,который отвезёт их в посёлок и вернётся с ремонтниками. На нём мы сможем съездить к ним в магазин.
Решив пообедать, мы вскипятили чай. Увидев пачку, лесорубы попросили отдать её, мотивируя тем, что чай мы сможем купить в магазине. Я впервые увидел, как заваривают чифирь. В специально приспособленной для этого кружке, с длинной ручкой, вскипятили воду и высыпали туда всю пачку чая. Кружку несколько раз поднесли к костру, давая воде вскипеть. Содержимое слили в стеклянную банку, которую передавали друг дружке, отпивая поочерёдно по маленькому глоточку.
У меня в кармане была колода карт, которую мы взяли для игры на досуге, да так и не воспользовались. Увидев карты, они попросили их поиграть в подкидного дурака. К концу игры под действием чифиря они развеселились, да так, как будто крепко выпили. Я предложил забрать карты, но они отказались – азартные игры им запрещены. «Если найдут, отправят обратно в лагерь досиживать», – заметил один. Запрещено им также иметь транспортные средства и охотничьи ружья.
-Как же вы по лесу ходите и не боитесь? – спросил я.
– Было дело, – промолвил один. – Мы с приятелем за малиной ходили. Собираю и слышу, что рядом кто-то чавкает. Думал приятель, раздвинул куст, а оказалось небольшой медведь. У меня ноги и руки сразу ватными стали. Смотрим друг на друга. Понемногу я пришёл в себя, нащупал сзади дерево. Как на него забрался – не помню. А медведь стоит и на меня с любопытством смотрит. Я стал кричать, слышу, приятель отозвался. Подошёл и спрашивает:
– А чего это ты на дерево залез?
– Медведь! Вот здесь стоял.
– Какой медведь, это я. Слезай, давай.
Я спросил, знают ли они что-нибудь о туристах? Оказывается, знают. По их словам восемь человек, пять мальчиков и три девочки еще в июле вышли к ним. Были усталые и голодные. Сказали, что попали в болото, из которого с трудом выбрались. На автобусе их увезли в посёлок, где они сразу же в столовую пошли. Потом взяли проводника и ушли. Собирались перейти через Уральские горы и сплавиться на плоту по реке Вишера.
В магазине полно народу. На нас смотрят с удивлением (мы были с ружьями). Продавщица одна, обслуживает медленно. Бросилось в глаза, что чай продаётся без очереди и ни кто при этом не возмущается. Спиртное в посёлке не продаётся. Так как денег у нас было мало, я спросил, когда очередь дошла до нас: «Кто купит водку»? «Я куплю!» – быстро сказала продавщица и отпустила нам полный рюкзак продуктов, явно больше стоимости бутылки.
Автобус довёз нас до лесосеки. По пути подстрелили случайно выскочившего на дорогу зайца. Через пару часов мы были на озере.
 

[[za30]KONG(RUS)]

Ночью выпал снег, правда, к обеду растаял. Погода портилась с каждым днём, дул пронизывающий северный ветер. Находиться целый день у костра стало «неуютно». Решили перебраться в избу, найденную нами на Лозьве. День выдался на редкость неудачным. С утра зарядил мелкий дождь и не переставал до ночи. Двигались прежним порядком, к избе приплыли только к обеду. Там были два геолога, которые добирались в заброшенный поселок, где находилась их партия, но, как и мы, оказались застигнутыми непогодой. Мы все вымокли до нитки. Одежду развесили под потолком, печь раскочегарили так, что из открытой двери валил, как из бани, пар.
Как будто в насмешку, на следующий день установилась прекрасная погода. Солнечно, тихо. Тайга засияла осенними красками: жёлтая листва берёз перемежалась с красными листьями осин. И куда мы спешили? Могли бы свободно просидеть ещё сутки на озере и не мокнуть. Однако нет худа без добра. Геологи научили нашего «главного рыбака» ловить на искусственную мушку хариуса, и он побаловал нас ароматной ухой.
Решили сходить в горы, подняться на вершину Чистопа, высотою1380 метров. Спросили у геологов о ней. Оказалось, в предгорьях ранее располагалась их база, там еще сохранилась изба. Рассказали они и о дороге.
– А вы сами были на Чистопе?
– Нет, не были. А что там делать? Интересного на горах ничего нет.
Я поинтересовался, слышали ли они о туристах, погибших в этих краях зимой 1959 года на перевале, известном теперь, как «Перевал Дятлова». Оказалось, не слышали. Оно и не мудрено. Прошло девять лет, они тогда ещё школьниками были. Геологи, в свою очередь, удивились, как хорошо мы экипированы: двуручная пила, большой топор, у всех ружья. Рассказали, что этим летом к ним на базу попутным вертолётом прилетели туристы-студенты, чтобы сплавиться по Лозьве на плоту. У них были  только  туристические топорики, пригодные, разве что, для рубки веток. Один посек топориком ногу, пришлось на тракторе прямо по дну реки вывозить его на вертолётную площадку и отправлять в Ивдель.
После ухода геологов, сходили на охоту, которая оказалась удачной – добыли четырнадцать рябчиков. На следующий день пошли в горы. Дорога оказалась вполне приличной, завалов не было. Обнаружили следы медведицы с медвежонком. Следы свежие, не залитые водой. Нужно быть начеку. До избы дошли к вечеру и заночевали.
В горы шли по руслу речки Тосемья, на берегу которой стояла изба геологов. Речка интересная: русло завалено камнями, под которыми течёт вода. Такие речки называются Пропадающие. Пытались ориентироваться по компасу, ничего не вышло – стрелка крутилась, как сумасшедшая. Магнитная аномалия. Шли, рассредоточившись, охотясь по пути на рябчиков.
В  какой-то  момент  обнаружили,  что  нет  Анатолия. Несколько раз окликнули, ответа нет. Сразу вспомнились следы медведицы. Разомкнувшись цепью, пошли назад. А он спокойно сидит на валёжине и манит рябчиков.
– Почему не откликаешься? Ты не один.
– А зачем? – высокомерно ответил он. – Вы сами по себе, а я сам по себе.
– Всё, Толя. Ты с нами больше не пойдешь, нам такая «самостоятельность» не нужна.
Появился снег, вначале в виде небольших пятен, которые увеличивались по мере подъёма. Потом снежный покров стал сплошным. Лес поредел и напоминал фруктовый сад: изогнутые стволы берез и ольхи странно походили на яблони и груши.
Вышли к ручью, за ним белели горы. Дальше были только снег и камни. Оставив вещи, примерно через час взобрались на вершину. Пошёл мелкий снег, видимость упала метров до тридцати. Правы были геологи – ничего интересного на горах нет. Из пяти ружей дали салют, я отснял всё это на кино и фото. В пустую бутылку засунули записку, извещающую о том, что 15 сентября 1968 года на гору Чистоп поднялась группа туристов в составе шести человек из города Нижняя Тура. Бутылку запечатали и спрятали между камней. Интересно, кто её там найдёт?
Ночевали на берегу ручья. Ужинали рябчиками с остатками хлеба. Спали плохо. Было сыро и холодно, дров хватило только на маленький костерок. Ночью потеплело и началось буйное таяние снега. Утром мелкий ручеёк, из которого воду приходилось черпать кружкой, разлился так, что его пришлось переходить вброд. Пропадающая речка Тосемья превратилась в поток. Алексей, у которого не было болотных сапог, переправился через неё на моей спине.
В избу на Лозьве добрались только к вечеру. Все так устали, что не было сил готовить ужин. Ограничились сладким чаем с брусникой и завалились спать. Назавтра все ходят, «как варёные», пора в обратный путь. Вода в Лозьве поднялась почти на метр. То, на что ушло четыре дня, мы проплыли за два часа.
 

[[za30]KONG(RUS)]

ЧАСТЬ 3. О Б Ь
Впервые на реку Обь мы попали в августе 70-го года. Нас четверо, двое новичков. Рано утром высадились на тогда ещё конечной станции железной дороги СергинО. До Оби оставалось двенадцать километров. Завтракали на улице, разложив продукты на железобетонных плитах. На запах тут же сбежались бездомные собаки. Алексей, мой напарник по прошлым походам, отдавая кожуру колбасы небольшой собачке с симпатичной мордашкой, погрозил ей пальцем: «Только не воруй»! Но стоило ему отвернуться, как собачка схватила палку копчёной колбасы и дала дёру.
Добравшись  на  попутной  машине  до  деревни  СергинЫ,  расположенной  на  одной  из многочисленных Обских проток, взяли напрокат лодку, запаслись бензином и продуктами. Плывём на озеро Унтор, в переводе с языка хантов «Большое озеро». Собственно озера, как такового, нет. Это заливные луга, раскинувшиеся на огромном пространстве. При малой воде – это совокупность озерков разной величины. Этот год был полноводным, озеро разлилось так, что противоположный берег был не виден.
Место  для  стоянки  нашли  не  сразу.  Дело  в  том,  что берега озера на десятки, а местами и сотни метров заросли осокой. Наконец увидели полуразвалившийся сруб избушки, возле которой на протяжении примерно двадцати метров берег был свободен от осоки. Похоже, это было единственное место, пригодное для забрасывания спиннинга. Но главное – были дрова (вокруг росли только кусты ивняка).
Я собрал спиннинг и показал ребятам как им пользоваться. Они так увлеклись, что устроили соревнования.
Каждому отводилось 15 минут. Показателем было количество пойманных щук. Выловленную рыбу отпускали, оставляли только ту, которую приходилось разрезать, чтобы достать блесну. Таких в итоге оказалось семь штук, в то время как счёт пойманных шёл на десятки. В дальнейшем на еду шла только пелядь, по-местному сырок.
Как-то к нам приплыл на катере директор местного промыслового хозяйства. Поинтересовавшись, кто мы такие, попросил чаю. Предложили кофе с коньяком. Напившись, он спросил водителя катера:
– Осетрина у тебя ещё осталась? – На что тот утвердительно кивнул. – Угости мужиков.
Мы было с аппетитом, набросились на рыбу. Осетрина была свежей, вкусной, но очень жирной. Съели по кусочку, больше не хотелось. Председатель и водитель с улыбкой смотрели на нас. Они-то знали, что много осетрины не съесть.
Первое, что мы сделали после установки палатки, вытащили на берег лодку – она нуждалась в ремонте. На то, чтобы просушить лодку, проконопатить и просмолить, ушло несколько дней.
 

[[za30]KONG(RUS)]

Погода стояла солнечная и, что необычно для конца августа в этих широтах, теплая. Так и хотелось искупаться, но вода была холодной. В конце появилась и очень мешала мошка, особенно, мокрецы, которые лезли в глаза, нос и уши. Репеллент их не отпугивал. Единственной защитой был кусок марли, предусмотрительно взятый из дома, который натягивался на голову и завязывался на шее. И так ходили целый день. Даже пили и курили через марлю. Мошка появлялась, как только высыхала роса, и кусала везде, особенно уши, у всех они опухли и стали толстыми.
Интересно, что в палатке она не мешала, хотя потолок был буквально ею усеян. Поэтому ели в палатке по очереди. Но вот напасть! Мошка валилась в чашки. Вначале пытались её счерпывать, но потом махнули и ели прямо с мошкой. «Всё одно – мясо» – заключил философски Алексей.
Исчезала она внезапно, где-то часов в десять вечера. Это было время блаженства. Мы садились вокруг костра и наслаждались теплом осенней ночи.
Так продолжалось три дня. Не выдержав, на четвёртый день сели в лодку и поплыли вдоль берега. Уток было много, непрерывно из осоки вылетали стаи, но на выстрел не подпускали. Пользуясь телеобъективом, я отснял ряд интересных кадров. Пытались подойти ближе к берегу, но как только входили в осоку, на нас набрасывались полчища мошки. Под конец, отказавшись от охоты, ушли подальше в озеро на чистую воду. Блаженствовали до вечера, но пора было возвращаться и готовить еду. «Война войной, а обед по расписанию»!
На следующий день переплыли Обь, и зашли в речку Шеркалку. Надеялись, что там, среди увалов, мошки будет меньше, но ошиблись. Километров через двадцать увидели на берегу одинокую избу и сидящего у костерка старика. Разговорились. «Мошки много, – сказал он, – потому, что много воды. Надо идти на пески». Обратили внимание, что на голову старика наброшен кусок сети, от которого исходил неприятный запах тухлой рыбы. Оказалось, он отпугивает мошку. В дальнейшем, взяв это на вооружение, я вязал специально сетки в виде мешков, которые пропитывались репеллентом и одевались  на  голову.  Это  спасало нас от кровососущих насекомых во время всех последующих походов.

[[za30]KONG(RUS)]

Вернулись на  левый  берег  и  остановились на огромной песчаной отмели. Мошки нет, но только стоило зайти в кусты, чтобы нарубить кольев для палатки, как, тут же, начинался кошмар. Мошки было столько, что чувствовалось, как она ползает по лицу. Палатку поставили прямо на песке, рубить ветки для подстилки уже не было сил.
На следующее утро подул северный ветер, погода явно портилась. Но зато не стало мошки. Я неоднократно наблюдал, что кровососущие насекомые особенно свирепствуют перед ухудшением погоды, так было и на этот раз. На моё предложение вернуться на озеро, напарники ответили дружным отказом. Все устали, особенно двое новичков, которым захотелось домой.
На обратном пути остановились в селе Алёшкинское. Утром хозяйка попросила сплавать с ней на протоку, вытекающую из озера, чтобы проверить сети. Я взял только кинокамеру, которую от дождя спрятал под куртку. В одном месте протоку пересекала зимняя дорога и, поэтому, осоки на берегах не было. Внезапно я увидел, что берег шевелится. Протёр даже глаза. И только тут сообразил, что это утки. Они сидели плотно и рылись в иле. На нас они не обратили внимания, во всяком случае, ни одна не взлетела. На обратном пути я приготовил кинокамеру и, когда подошли, громко крикнул. Это надо видеть! С обеих сторон поднялись десятки уток и закружились в испуге вокруг нас. Я только успевал снимать. «Осень скоро, к отлёту готовятся», – спокойно отреагировала хозяйка. На прощание она угостила нас топлёным молоком и свежей жареной рыбой.
Второй раз я попал на Унтор в сентябре 74-го года вместе со старым приятелем по туристическим походам. Год был на редкость маловодным, озеро почти полностью вытекло, остались небольшие озерки, густо заросшие осокой. Остановились возле заброшенной деревни Сооткурт, в которой этим летом жила супружеская пара, пасли стадо телят. Преимуществом было то, что полностью отсутствовала мошка. Утки было несравнимо меньше, но для нашей охоты этого вполне хватало.
На этот раз мы стали свидетелями интересного явления из жизни лебедей. Наша палатка стояла на берегу протоки. Дальше простиралось болотистая низина, поросшая осокой, а за ней небольшое озеро. В озеро выдавалась узкая коса, излюбленное место чаек и уток. Лебедей я увидел в первый же вечер на краю косы, их было двое. Иногда они взлетали и делали круги над озером. Интересно, что с ними не было молодняка. Я устроил скрадок у основания косы и охотился из него на уток. В тот вечер я вышел пораньше. Небо на севере затягивалось тучами, приближалось ненастье, и только на западе алела заря.
Внезапно я увидел летящую прямо на меня со стороны озера крупную птицу. На фоне неба она казалась темной. Увидев вытянутую длинную шею, я принял её за гуся, вскинул ружьё, приготовившись к выстрелу, и только тут понял, что это лебедь. Он летел так низко, что ощущалось движение воздуха от взмахов его могучих крыльев. Он, конечно, видел меня, но, не сделал ни одного лишнего движения. «Куда же девался второй лебедь»? – невольно подумал я.
 

[[za30]KONG(RUS)]

Осторожно забрался в скрадок и осмотрелся. В конце косы, низко опустив голову, сидел второй лебедь. В последующие дни мы неоднократно видели на озере одинокого лебедя, теряясь в догадках: что же с ними случилось? Ясность внес пастух, который пас телят и завернул к нам «на огонёк». «На дальнем озере держится ещё одна пара лебедей, – сказал он. – «Ваш» лебедь прибился к ним, похоже, хочет разбить пару. Один из лебедей дерется с ним, прогоняет соперника». «Всё как у людей», – заключил приятель. В тот вечер мы долго сидели у костра, размышляя о поведении птиц.
Кончался сентябрь, кончалась и хорошая погода. Всё чаще дул холодный северный ветер. Это утро выдалось ясным и холодным. Вот тогда я и увидел лебедей в последний раз. Они летели все вместе, разбившись на пары. Выходит, помирились и снова в дальний путь. Их оперение сверкало белизной. И вся эта картина: зеркальная гладь озера, туман над ним, розовые облака и плывущие на их фоне лебеди – казалась сказочной.
Этот сюжет я положил в основу рассказа «Ссора».
Наловив карасей, я возвращался на стан с полным рюкзаком. Путь пересекала небольшая протока, которую мы неоднократно пересекали, даже не особенно и замечая. Я уже перешёл ручей, когда ноги стали вязнуть в иле. Я погружаюсь всё глубже и глубже. Вот уже грязь доходит до верха болотных сапог. Невольно подумалось: «Вот так, наверно, медленно и тонут в трясине». Пришлось сбросить рюкзак, лечь на него, поочередно вытащить ноги, очищая сапоги от ила прикладом ружья. Выбравшись на сухое место, я нарезал веток ивняка, выложил ими путь до рюкзака и вытащил его.
Возвращаясь с клюквенного болота, мы, чтобы срезать путь, решили пойти напрямик через заросший осокой заливной луг. По кромке болота росли карликовые березы, а под ними на высоких кустах красные ягоды грушевидной формы. Такие мы никогда не видели. Попробовали на вкус, оказалось клюква. Ягода крупная, величиной с вишню. Собирать легко, не то, что выковыривать её из моховых кочек. Быстро набрали по полведра. Решили, остальные соберём завтра. Но утром приплыли две лодки с ягодниками. Увидев нашу тропу, они пошли по ней и собрали всё, что можно, тем более что клюквенных кустов было не так уж много.
Вместе с ягодниками приплыл старик-хант. С женщинами он не пошёл, а остался с нами. Просто старику хотелось выпить. Опохмелившись, он разоткровенничался:
– Как же так получается? Раньше нас купцы грабили, теперь туристы грабят.
– Кто же вас ограбил? – с удивлением спросил я.
– А вон те туристы, что стоят в деревне.
– И как же они вас ограбили?
– Да просто. Приплыли, выставили четыре бутылки водки и забрали всю рыбу из невода.
– Так вы, небось, сами им рыбу отдали.
– Так оно! Но ведь всего за четыре бутылки.
– И много рыбы они взяли?
– Да всю, что вытащили. Центнера два, однако, было. И куда им столько?
Забегая вперёд, скажу, что когда мы садились в поезд, в нерабочем тамбуре вагона четверо парней везли семь больших мешков солёной рыбы.
Мы угостили старика жареными карасями. «Завтра я привезу вам сырка», – пообещал он и привёз. Но рыба припахивала, и я от неё отказался. Приятель взял и провялил. Сказал, что под пиво есть можно.
Как-то на вечерней зорьке я увидел на севере два белых ярких столба, которые поднимались высоко вверх. Вначале подумалось, что это пар, но откуда он? В том направлении на сотни километров нет ни одного крупного населённого пункта. А это было северное сияние. Вернувшись, я рассказал об увиденном приятелю. «Откуда здесь северное сияние? Мы где-то на 63-ей широте, до Северного полярного круга сотни километров», – возразил он.
Ночью меня что-то разбудило. Голова была тяжёлой. Я вылез из палатки и увидел телят, которые окружили нас, выставив вперед рожки. Телята посещали нас часто, если мы отсутствовали, переворачивали вещи, роняли палатку. При этом нужно было приложить усилие, чтобы их отогнать. Они не боялись даже выстрелов в воздух. Сейчас я просто закричал на них. Надо было видеть, как они бросились врассыпную, сбивая, друг дружку с ног.
По всему небу полыхали сполохи северного сияния, они были красного цвета. Я попытался разбудить приятеля, но он только мычал. Утром я рассказал ему об увиденном ночью природном явлении, таким редким в этих широтах. «Что ж ты меня не разбудил»? – обиделся он. «Будил, но ты не проснулся».
А напуганные телята так далеко разбежались, что пастух, ругаясь, долго собирал их.
Хозяин лодки, которую мы взяли в Сергиных напрокат, согласился продать её, вернее обменять на сеть. Лодочный мотор оставили у него. На моторной лодке по протокам он подбросил нас к железнодорожной станции. Высадились возле какой-то базы. «Тут недалеко, – сказал он, – осталось, не более шести километров».
 

[[za30]KONG(RUS)]

В 75-ом году мы снова прибыли в Приобье. Памятуя, что в 72-ом у нас милиционер отобрал ружья, я, предусмотрительно, сложил их в большой чемодан. На этот раз запланирован большой маршрут: по Оби до слияния с рекой Северная Сосьва и далее по ней до посёлка Сосьвинский. А это около пятисот километров. Погода стояла отличная, за всё время был только один дождливый день. Осенняя тайга сияет красками. Я отснял цветной фильм, который так и назвал: «Золотая осень».
Плывём по одной из бесчисленных проток. Местами недалеко от берега видны заросшие осокой озерки, на которых сидят утки. Мы называли их «Мясные лавки». Протока мелкая, часто приходится тащить лодку волоком. Дно реки – мелкий песок. Стоять нельзя – засасывает, приходится всё время  переступать  ногами.  В  мутной  воде щука  бьётся о  ноги,  иногда даже очень чувствительно.
На пятый день остановились на ночлег возле небольшой возвышенности. Когда разгружали лодку, я увидел на песке свежие лисьи следы. В этот вечер наварили в большом количестве уток и нажарили рыбы. Когда ложились спать, я повесил котел с утками на дерево.
– Что  ты  делаешь?  А вдруг ночью дождь пойдёт! – заявил приятель. – Поставь в изголовье под палатку, никуда не денется.
Каково же было наше удивление, когда утром мы обнаружили котёл пустым. Лисица, а её следы были видны около палатки, не побоялась тлеющего всю ночь костра и нашего богатырского храпа в буквальном смысле из-под носа украла утятину, вылизав котёл дочиста.
Этот сюжет я положил в основу рассказа «Вор».
На выходе из протоки увидели рыболовецкий стан. Несколько лодок, палатки, бочки с бензином. У костра дремлют двое. Протока перегорожена сеткой с крупной ячеёй, которая поднимается над водой метров на пять, видимо, таков был уровень воды весной. В сетке много рыбы, над водой висят высохшие и расклеванные воронами скелеты. Когда протаскивали лодку возле сети, она ходила ходуном. Я подошёл к рыбакам:
– А почему вы не ловите рыбу?
– Вот подойдёт баржа со льдом, забросим невод, выловим ту, что скопилась у сетки.
– А почему из сетки рыбу не выбираете?
– Мало её.
– Можно мы возьмём немного?
– Берите, только если встретится рыбнадзор, на нас не ссылайтесь. Сырка любителям ловить запрещено.
Я приподнял сетку, она была забита рыбой: сырок и щука. Много мёртвой. Взяли пяток сырков – больше рыбаки не разрешили – и несколько щук. Противоречивая ситуация: любителям ловить запрещено, а промысловики губят её тоннами!
На этом плавание по Оби закончилось. Мы вошли в реку Северная Сосьва.

ЧАСТЬ 4.  С Е В Е Р Н А Я   С О С Ь В А
Эта река, берущая своё начало в Уральских горах, протекает по Приполярному Зауралью почти тысячу километров. В устье реки находится старинный посёлок Берёзово, последнее пристанище некогда могущественного сподвижника Петра I генералиссимуса Александра Меньшикова. Выше по течению стоит город Игрим, основанный ещё во времена Ивана Грозного. Река является местом нереста тугуна, небольшой рыбки из семейства сигов, которую здесь называют сосьвинской селёдкой. Интересно, что попытка заставить её нереститься в другой реке, не увенчалась успехом. Когда сняли заградительные сети, рыба вернулась на свои исконные места.
 

[[za30]KONG(RUS)]

Ходят слухи, что селёдку в дубовых бочонках поставляли к царскому столу. Рядом с современным городом сохранились амбары, некогда существовавшего здесь рыбного завода.
На берегу реки увидели рыбаков и подплыли к ним. Нам хотелось пополнить запас бензина, а мне – отснять ловлю рыбы. Из невода выбирали рыбу: ценную – «красную» – в одно место, малоценную – «чёрную», в другое. В сторону отбрасывали ершей, толстых, величиной со столовую ложку. Я поинтересовался, для чего это.
– Собакам на корм, – был ответ. – Кому хочется возиться с колючими да сопливыми?
 – Из них же варится прекрасная уха!
– Берите, если хотите.
Я взял десятка два. Ох, и вкусная была уха!
Вошли в приток Северной Сосьвы, речку с длинным название Сыскосынгъя. Недалеко от берега увидели озеро и решили посмотреть уток. Озеро оказалось «мертвым». Вода в нём насыщена продуктами гниения торфа, что делает её безжизненной. Вокруг озера клюквенное болото, красное от ягод. Втроём за два часа мы набрали не менее четырех ведер, ягоды сложили в чемодан.
Целый день дул сильный ветер. На ночь зашли в небольшой залив. Я отснял интересное природное явление: кедр вырос на сосне. Так бывает, когда кедровка или белка складывают орехи в дупло сосны. Туда попадает дождевая вода, и они прорастают. Когда, назавтра, ветер стих, в кедровнике земля оказалась усыпана кедровыми шишками. Мы собирали их, как грибы. Орехов набралось больше ведра.
Нам хотелось зайти в речку Ялбынья. Плывём долго, а речки всё нет. На высоком берегу показалась избушка, возле неё у костра сидит охотник. Я подошел к нему. На меня набросилась небольшая мансийская лайка. Старик на это, не обратил ни какого внимания. «Ты что на меня лаешь? – прикрикнул я на собаку. – Я, что, медведь»! На удивление, собака успокоилась и легла у ног хозяина. Я поздоровался и обратился к старику:
– Где-то здесь должна быть речка Ялбынья.
– А  что  вам  там  нужно?  Это  святое  место,  чужим  туда ходить нельзя. Да и вы её давно проплыли.
– Как это так? Мы внимательно смотрели.
– В устье реки остров, её, поэтому, сразу и не увидишь.
Всю ночь и весь день шёл дождь, и мы несказанно обрадовались избушке, показавшейся на берегу. К утру тучи рассеялись, а когда взошло солнце, лес засиял мириадами огоньков. Ярко светило солнце. Голубизна неба и золото осеннего леса отражались в спокойной глади реки. После ненастья тайга ожила. Пищали синицы, переругивались между собой кедровки.
Сильное хлопанье крыльев и стук когтей о крышу прервал моё любование природой. Ясно, что на избу села большая птица. Беру кинокамеру и, пятясь, тихо выхожу из избы. На крыше сидит глухарка. До неё всего несколько метров, видно, как ветер шевелит перышки на шее. Как бы позируя, она прошлась по крыше, вытянув шею и поворачивая голову то в одну, то в другую сторону. Торопливо снимаю, боюсь, что она вот-вот улетит. А она спокойно ходит по крыше, разглядывая меня. Возможно, она впервые видит человека! Плёнка кончилась. Делаю шаг в сторону избы, глухарка с шумом срывается и плавно скрывается в лесу. Долго размышлял о поведении птицы. Почему она села на крышу избы? Ведь она видела выходящий из трубы дым.
Этот сюжет я положил в основу рассказа «Гостья».
А один раз дошло до смешного. На берегу реки мы коптили рыбу. Утром на лодке долго плавали в поисках глухарей, а когда вернулись обратно, сидящий в носу лодки приятель, повесив оба ружья на плечи, вышел на берег и опешил. На деревьях над нашей «коптильней» сидели шесть глухарей. Он растерялся и пока раздумывал, из которого ружья стрелять, глухари улетели. В последующие годы мы неоднократно встречались с этим явлением.
Пришли в посёлок Сосьвинский. В посёлке школа-интернат для детей местных народов манси и коми, ребята получают среднее образование. Познакомились с местным учителем и оставили у него лодку, мотор и прочее снаряжение. Попросили отремонтировать её к следующему году. Взамен пообещали достать ему бензопилу. На прощание он угостил нас только что пойманным сырком горячего копчения.
Ночью сели на проходящий теплоход и через сутки прибыли в посёлок Берёзово. Ночь провели на дебаркадере вместе с пятью туристами из Москвы. Они на трёх байдарках поднялись по притоку Оби речке Сыня, затем перетащили весь скарб в речку Хулга. По их словам операция заняла неделю: четыре дня туда, три – обратно. На обратном пути и отдыхали. Хорош отдых – шагать по разбитой дороге тридцать километров! Настоящие фанатики туризма. Вещей у них было так много, что они переносили их за три ходки, причём каждый, помимо рюкзака, нёс в каждой руке мешок или чемодан. Как это всё могло поместиться в трёх байдарках?
Я полюбопытствовал: «Как вы поднимались по речке Сыня»? «Вначале плыли на маленьком самодельном моторе, – пояснили они. – Весло-мотор держал в руках сидящий на первой байдарке, две остальные шли на буксире, при этом сидящие в них гребли. Потом, когда река стала мелкой, шли на шестах, а окончательно тянули байдарки бечевой». Поинтересовался: «Что видели интересного»? «В большом количестве ловился хариус, которого в Хулге не встречали».
На «Метеоре» прибыли в посёлок Октябрьский на правом берегу Оби и речным трамваем переправились в Приобье. Трамвай сел на мель, из-за чего мы опоздали к мотовозу, который здесь называют «Подкидыш», и на котором пассажиры добираются до станции СергинО, где их дожидается пассажирский поезд. До отхода поезда оставалось около двух с половиной часов. «Москвичи» остались на платформе дожидаться следующего рейса «Подкидыша», а это двенадцать часов. В прошлом году нас подбросил на лодке знакомый, сказав, что от этого места до станции осталось не более шести километров. Памятуя об этом, я предложил пойти пешком.
Нашли обрезок доски, сунули под ручку чемодана с клюквой и пошли по шпалам. Была уже ночь, дорога слабо освещалась горящими впереди фонарями. Когда же дошли до них, я узнал место, куда нас довез знакомый в прошлом году. Оставались «не более шести километров» и час до отхода поезда. На станцию пришли, когда объявили посадку. Уже в вагоне, отдышавшись, старший из нас  изрёк: «Вот, если бы ты сразу сказал, что идти двенадцать  километров, пожалуй, мы бы не согласились. А так, обман пошёл на пользу».
Сентябрь 76-го года. На этот раз в Сосьвинский добирались из Берёзово самолётом АН-2. Рейс завтра утром. Только заняли место в углу аэропорта, как к нам подошёл милиционер, попросил меня собрать у всех документы и зайти к нему в служебную комнату. Поинтересовавшись маршрутом, переписал фамилии всех участников группы и номера разрешений на хранение охотничьих ружей. Достал из сейфа коробку патронов.
– Боеприпасы провозить только в таких коробках, – сказал он, при этом достал инструкцию, открыл на нужной странице и положил передо мной. – Патроны в металлических гильзах к провозу на самолёте не допускаются.
– Но в инструкции ничего не сказано про гильзы, – возразил я.
– А вы назовите мне завод, который выпускает патроны, снаряженные в металлические гильзы?
– В инструкции не сказано, что патроны должны быть только заводские.
Не найдя, что сказать, милиционер недовольно буркнул: – Если не выполните все условия, я вас в самолёт не посажу.
Только у двоих патроны были в коробках, а у троих просто в мешках. Но нам повезло – милиционер опоздал, а мы улетели первым, же рейсом.
Лодку нам отремонтировали, (бензопила была отправлена ещё зимой посылкой), но встал вопрос с бензином. Я побывал на рыбоприёмном пункте, звероферме, у заготовителя пушнины. Везде получил отказ. Заготовитель предложил обратиться к председателю поссовета, сказал, что тот недавно привёз четыреста литров. Председателя я застал вместе с дочерью за копкой картошки.
– А что я буду иметь от продажи бензина? – спросил он.
– У нас есть только деньги, – сказал я.
– А что толку? Бензин сейчас не купишь.
Я заметил, что он волнуется. С запада наступала большая туча. С уборкой картошки они явно не успевали, да и дочь порядком устала.
– А хотите, мы выкопаем вам картошку? – предложил я.
Он посмотрел на оставшийся неубранный огород, на приближающуюся тучу и согласился. За час, без единого перекура, мы выкопали и убрали в погреб весь урожай. Только закончили работу, начался дождь.
– И чем же вас отблагодарить? – председатель облегчённо вздохнул.
– Нам нужно сто сорок литров бензина.
Переночевав у председателя на сеновале, на следующее утро двинулись вверх по реке. Через три дня достигли устья реки Волья, но из-за малой воды смогли подняться только на двенадцать километров. Нам хотелось набрать ягод, но клюквенное болото всё не попадалось. Выручил местный охотник-манси: «Вернитесь на Сосьву, поднимитесь примерно на два километра, на правом берегу увидите белый яр, это выход кварцевого песка, там есть клюквенное болото».
Белый яр нашли быстро. При выборе места для стоянки увидели глухарку, которая, по-видимому, клевала гальку на берегу. Значит, глухари здесь есть.
 

[[za30]KONG(RUS)]

Утром я проснулся от хлопанья крыльев, понял, что над нами пролетел крупный петух. Вылез из палатки, захватив ружьё, и осторожно осмотрел берег. Глухаря нигде не было видно. Вернулся к тлеющему костру, подбросил дров, стало тепло и уютно. Велика сила огня! Незаметно задремал. Проснулся от хлопанья крыльев – метрах в пятидесяти на наклонившейся над рекой берёзе сидел глухарь. С замиранием сердца осторожно подкрадываюсь. После выстрела глухарь взлетел и скрылся, планируя над берегом. Понимая, что мелкой дробью глухаря не возьмёшь, я зарядил ружьё пулей и пошёл его искать. Поиски, однако, успехом не увенчались, и я повернул обратно.
Внезапно вижу летящую над рекой большую стаю птиц. Поначалу показалось, что это утки, но, когда они подлетели, понял, что это глухари. Сгоряча стреляю пулей и, естественно, промахиваюсь. А они подлетают, и один глухарь садится на ель прямо надо мной. И тут понимаю, что патроны я оставил в палатке. Разбуженные выстрелами, из палатки вылезают напарники.
– Ты что это расстрелялся?
– Так глухари налетают, – признался я.
Похватав ружья, четверо разбежались по берегу, а один, Владимир, остался лежать возле костра, решив, что охотников хватит и без него. Когда же мы вернулись, он небрежно бросил: «Там, под елкой, мой глухарь лежит, принесите»! В последующие дни глухари несколько раз прилетали и садились над костром. Это было, по меньшей мере, странно.
А потом мы стали свидетелями вообще непонятного явления. На берегу реки тлел торф. Выгорела площадка метров в тридцать. Мы решили потушить пожар. Каково же было удивление, когда из золы, казалось из самого огня, вылетело около полутора десятков глухарей. Позднее местный охотник объяснил: купаясь в сухой золе, глухари, как и другие куриные, освобождаются от блох-пухоедов, а золу они, по-видимому, находят по запаху дыма.
Клюквы  было  мало, так  что собирать её пришлось несколько дней. А вскоре выпал снег. Пришлось вернуться в посёлок Сосьвинский. Нет худа без добра. Непогода стронула на севере уток, и они большими стаями летели над рекой. Я отснял несколько интересных кинокадров, а ребята неплохо поохотились.
На последней ночёвке к нам «на огонёк» пристали три лодки. В одной сидел старик-манси Тихон Номин. Я спросил: может ли он сводить нас на глухариный ток? Он согласился и пригласил весной на следующий год в гости.
В Сосьвинском остановились у председателя поссовета. Его зовут Михаил Павлович, по специальности киномеханик. Он местный житель, его дед в тридцатом году строил этот посёлок. Жена, Лидия Афанасьевна, приехала в начале пятидесятых годов после пединститута. Хотела уехать сразу же после обязательной отработки, но вышла замуж и осталась. «Два интеллигентных человека не могли не найти друг дружку», – констатировал Владимир.
Хозяйка угостила нас вкусными котлетами. Она купила у рыбаков половину щуки, накрутила ведро фарша и теперь не знает, куда его девать. Хорошо, если холодная погода продержится долго. Ведро фарша – это не менее пятнадцати килограмм рыбины. Какова же была вся щука? Лидия Афанасьевна показала скелет её головы. Я смерил: длина челюстей около пятидесяти сантиметров, зубы – около восьми. Поинтересовался: «Зачем ей такое чудовище»? «Племянник попросил, – ответила она, – хочет абажур сделать». Я попытался представить, как это будет выглядеть? Стало жутко.
 

[[za30]KONG(RUS)]

– Почему на старых картах посёлок Сосьвинский называется «Сосьвинская культбаза? – спросил я Михаила Павловича.
– Эти базу построили для привлечения к культуре национальные меньшинства: коми, хантов, манси. Шаманы мешали, базы подрывали их авторитет. На мансийском языке «куль» значит «чёрт», вот они и пугали местных жителей. Пришлось слово «культбаза» из названия посёлка убрать.
– А чем сейчас занимаются манси?
– Как и прежде, охотятся и ловят рыбу. Пытались привлечь их к разведению коров и выращиванию картофеля – не получается. Нет рыбы – сидят голодом. Кстати, – продолжал он, – милиционер в Берёзово интересовался вашей группой. Если добыли пушнину, спрячьте.
В аэропорту Берёзово в очереди за билетами меня взял за плечо милиционер.
– Предъявите результаты охоты, – потребовал он.
– А результатов нет, всё, что добыло, съели.
– Тем не менее, предъявите. Зайдите ко мне по одному в дежурную с вещами.
Я зашёл первым. Он внимательно просмотрел рюкзак. Буркнул: – Пусть зайдёт следующий.
– А вы напрасно придираетесь к нам, – сказал я, – пушниной мы не интересуемся, да и народ у нас солидный: главный энергетик, начальник цеха…
– Я тут, недавно, кандидата сельскохозяйственных наук задержал, – возразил милиционер, – вёз двадцать шкурок ондатры.
– Так ведь купил на шапку, не сам же он их добыл.
– А вы что не знаете, что этого нельзя делать?
– Нет! Ондатровые шапки в магазинах не продаются, а многие их носят, причём, далеко не охотники.
Третьим зашёл Владимир. Он так уболтал милиционера, что тот отказался от досмотра остальных.
Объявили о продаже билетов на проходящий самолёт. Мест всего восемь. Передо мной человек двадцать, надежды, явно, никакой. «Всем пройти досмотр у милиционера», – объявила кассирша. Все бросились в дежурную. «Девушка, – сказал я, – а мы уже прошли». И проходящему мимо милиционеру: «Товарищ старший лейтенант, подтвердите, что мы прошли». «Да»! – буркнул он. Я купил пять билетов. Через два часа мы приземлились в Свердловске.
К Тихону Номину мы вдвоём прибыли в мае 77-го года. Мой напарник по прошлым турпоходам Алексей «вооружился» профессиональной кинокамерой, я любительской. Тихон во главе бригады ловит наплавной сетью язя. На двух лодках заплывают вверх по реке примерно на восемь километров, растягивают длинную сеть поперёк реки и плывут по течению вместе с ней. Язь, попадается, поднимаясь вверх по реке. В конце плёса сеть вытаскивают, рыбу выбирают, и повторяют операцию. За ночь, по словам Тихона, добывают до полутора тонн. Мужчины ловят рыбу, женщины потрошат, солят и вывешивают, чтобы она провялилась. Сразу вспомнились слова Михаила Павловича: «Нет рыбы, сидят голодом». Этот год выдался «урожайным», а значит, манси голодать не будут.
Тихон, отдав распоряжение сыновьям, повёл нас вечером на ток. Остановились на кромке болота. «Вот тут он и токует, – сказал Тихон, – до двух часов отдыхаем, потом пойдём». Попили чайку и прикорнули возле костра. Проснулись с Алексеем как-то неожиданно. Тихона не было. Отчётливо слышалось «щёлканье» глухарей. Определились, кто к кому пойдёт и разошлись. У меня ружьё – Тихон разрешил взять одного петуха. Иду тихо, внимательно присматриваюсь, и всё равно глухаря увидел неожиданно. Он сидит высоко на сосне, меня заметил и замолк. Опасаясь, что он улетит, стреляю. Глухарь срывается и улетает. Промах. И тут только понимаю, что патроны я оставил в рюкзаке у костра. Остался только один во втором стволе ружья.
А глухари токуют и слева, и справа. Выбираю того, который поближе, и начинаю подкрадываться. Неожиданно услышал кашель. Внимательно осматриваюсь, ищу Тихона – а кто еще может кашлять? – но никого не вижу. И тут кашель раздаётся откуда-то сверху. Поднимаю голову и вижу расправленный веером хвост глухаря. После выстрела он камнем свалился с дерева. Бросаю ружьё и с кинокамерой наготове крадусь к токующему глухарю. Светает и глухарь виден издалека.
Он сидит на вершине невысокой сосны. Прислушивается и начинает токовать. При каждом «щёлканьи» он поднимает голову, вытягивая шею. Во время «точения» трясёт головой, затем замирает и прислушивается. Так повторяется каждую минуту. Торопливо снимаю. Плёнка кончилась. Перезаряжаю кинокамеру и постепенно успокаиваюсь. Уже рассвело, он меня, наверняка, видит, но не проявляет признаков беспокойства. Обнаглев, включаю камеру и иду прямо на него. Глухарь – вот ведь наглость – набрал в клюв хвои, плюнул в меня и улетел. Опустив кинокамеру, вижу, что приблизился к глухарю не более чем на пять метров.
Недалеко токует ещё один глухарь. Не маскируясь, иду к нему. Он, увидев меня, улетает. И тут из-под дерева встаёт Алексей.
– Ты зачем вспугнул «моего» глухаря?
– Я не знал, что ты тут сидишь. А что у тебя случилось?
– Пленка кончилась, сижу вот, перезаряжаю, любуюсь. Он ходит по ветке, смотрит на меня. А то ещё, сломит веточку и бросит.
Пока искали брошенное мною ружьё, подошёл Тихон. Взяв добытого глухаря за клюв, заключил: «Ойка мансин (старый глухарь), потому не токовал, а «кашлял». Трофей я отдал ему.
 

[[za30]KONG(RUS)]

После охоты за завтраком Тихон показал нам серебряный стаканчик, подаренный его деду, мансийскому князьку, Тобольским губернатором. Я спросил:
– Тихон, сколько тебе лет?
– Я родился, когда началась первая Германская война, то ли за два года до неё, то ли после. Посчитайте.
Выходит, Тихону было 61 или 65 лет. Был он ещё довольно крепок, несколько лет тому назад работал лоцманом, водил лодки по рекам Волья и Толья, снабжая геологическую партию. Тихон показал нам несколько фотографий. На одной из них были изображены двое рыбаков, которые держали на плечах шесть тайменей, нанизанных на жердь, причём хвосты рыбин касались земли. Судя по всему, таймени были пойманы в один день.
– И где это было? – я кивнул на фотографию.
– В 75-ом году водил я двоих на Талью, – ответил Тихон. – Там  есть  отвесная  гора  высотою  метров  пятьдесят,  сложенная  из  белой  глины,  под ней яма. В солнечный день с горы видно, как в реке плавают таймени. Приезжайте на будущий год, свожу.
Тихону понравился мой ножик, сделанный из большого медицинского скальпеля. Предложил поменяться и принёс большой кухонный нож, от которого я сразу отказался.
– Зачем тебе мой ножик? Он узкий, короткий, с таким на медведя не пойдёшь.
– А я ни с каким ножом на медведя не пойду. А твоим удобно выскребать закруглённые края в пазах на нартах, чтобы дерево не раскалывалось.
Поразительно: безграмотный старик так точно понимал теорию концентрации напряжёния. Нож я ему, конечно, подарил.
От Тихона наш путь лежит в посёлок Няксимволь, расположенный в верхнем течении Северной Сосьвы, откуда летают самолёты АН-2 и транспортные вертолёты.
Как изменчива погода на Севере! Восемнадцатое мая, а температура около 30 градусов. У меня на два раза облез нос. Плывём голые по пояс. В один из дней нас настигла гроза. Дождь лил такой, что видимость была не более тридцати метров. Ослепительно сверкали молнии. Два раза они ударялись в воду впереди лодки (по крайней мере, так казалось). Мы накрылись плащами и продолжали плыть. А что было делать?
Под вечер с севера надвинулась туча. Решили не искушать судьбу и встать на привал. Пока Алексей занимался костром, я поставил палатку, лёг в неё и – бывает же так – мгновенно уснул. Проснулся от шума ветра. Выглянул из палатки – Алексей хлопотал у костра тепло одетый. Подумалось, что это с ним? На улице жара, а он в ватнике. Выскочил и понял, почему? Дул северный ветер, в воздухе кружились снежинки. За каких-то полчаса жара сменилась холодом. Рысцой побежал к лодке за одеждой.
В Няксимволе у знакомого оставили лодку, мотор и прочую утварь и, чтобы каждый раз не возиться, ружьё и 80 штук патронов. Как я пожалел об этом через год!
В двадцатых числах мая 80-го года мы с Владимиром приехали в аэропорт города Ивдель. Погода ненастная, ночью выпал снег, правда, сейчас он интенсивно тает. Дежурный аэропорта на наш вопрос: «Можно ли сегодня улететь в Няксимволь»? грубо бросил: «А кто вы такие»? Я подал ему письмо на бланке нашего предприятия, где указывалось, что мы творческая группа, которая направляется на реку Северная Сосьва для съёмки фильма. Эту уловку подсказал нам бывалый турист, который ещё в студенческие годы исходил Северный Урал. Впрочем, мы были не далеки от истины – у меня с собой было две кинокамеры.
Прочитав письмо, дежурный, уже более спокойно, спросил:
– Разрешение на съёмку у вас есть?
– А какое нужно разрешение на съёмку фильма?
– Ну, какие-то документы у вас есть?
– Конечно, есть, – ответил я и подал ему охотничий билет и разрешение милиции на право хранения ружья. – Вот разрешение Главохоты, а вот Министерства внутренних дел.
Увидев аббревиатуру «МВД», дежурный поспешно схватил полётный лист и вписал в него наши фамилии.
Вертолёт приземлился в посёлке Усть-Манья, расположенном в предгорьях Урала, где высадилась заведующая здравпункта. У неё было много груза, мы помогали погрузить его в Ивделе, помогли и выгрузить. Я выскочил из вертолёта и по колено погрузился в рыхлый снег. И это почти в конце мая. Поистине, север есть север.
В Няксимволе снега было меньше, около двадцати сантиметров. «Днём тает, ночью валит», – сказал мой знакомый, Леонид Гаврилович, обрадованный нашему приезду. «Направь мне моторы, – поспешно попросил он, – надо на рыбалку ехать, а у меня ни один не заводится». Два дня я занимался ремонтом лодочных моторов. Отремонтированный двигатель носил на реку и испытывал на воде. Это не могло не броситься в глаза местным жителям.
– Сколько же у тебя моторов? – спросил один.
– А это не мои, это Леонида Гавриловича, у него их пять.
– Повезло Лёньке! Все моторы ему направишь.
Для ремонта последнего двигателя потребовались запчасти. «Походи по посёлку, поспрашивай, наверняка у кого-нибудь есть», – сказал Гаврилыч  (так мы стали звать Леонида). Нужные детали я нашёл у одного старика, который завёл меня в сарай.
– Выбирай то, что надо, – предложил он и показал на висевшие пять моторов.
– Почему у вас так много неработающих моторов? – спросил я. – Из них, наверняка, можно не один исправный собрать.
– Вот вы умеете, а мы нет. Движок перестаёт работать – покупаем новый, а старый используем на запчасти. Договариваемся, чтобы у всех они были одной марки, так удобней деталями обмениваться.
 

[[za30]KONG(RUS)]

Гаврилыч вышел в отпуск, собирается ловить язя наплавной сетью, берёт и нас с собой. Впрочем, на этот раз с  рыбалкой нам не повезло – из-за плохой погоды язь на нерест не шёл. Чтобы не терять время, зашли в урай, так на языке манси называется старица, соединённая с рекой. Кольцевая заводь, заросшая по кромке кустами ивняка, за ними сосновый бор. Гаврилыч расставил сети с внешней стороны кустов. Утром мы с Владимиром шли по бору и шестами били по воде. Вспугнутые щуки, как торпеды, уносились от берега. Через секунды, где-то метров за сто, были слышны сильные всплески – щука попала в сеть. Владимир, а он был мастак на выдумки, называл это занятие – «зайцев гонять».
Он вообще был большой оригинал. Все неодушевлённые вещи он называл «предмет», одушевлённые мужского пола – «клиент», женского – «тётка». «Ох уж эти тётки»! – восклицал он каждый раз, когда щука с шумом уносилась от берега. Как-то Гаврилыч тайком спросил меня: «О каких бабах Вовка всё время говорит»? «О щуках»! – рассмеялся я.
Потеплело.  Появились  комары,  правда,  сильно  ещё  не  докучают.  «Вот  наладится  погода, – сказал Гаврилыч, – эта тварь не опоздает». Так оно и вышло. Днём ещё ничего, а ночью спать невозможно. Решили: днём спать, а ночью ловить рыбу – на воде комаров меньше. Распустилась черёмуха, берега заводи покрылись белым цветом. А запах! Ночью, когда перебираем сети, он просто пьянит.
Рыбы попадает много, но, в основном, щука, язя мало. Питаемся ею. Гаврилыч варит уху, но больше похожую на болтушку для собак. На моё замечание он обиделся: «Вари сам»! Пока они перебирали сети, я сварил двойную уху. Этому меня научил хант, с которым мы жили вместе в общежитии на строящейся электростанции в Западной Сибири. Нужно варить головы рыбы в течение часа. Затем разобрать и удалить, по возможности, большие кости. В полученном бульоне сварить кусочки рыбы, добавив соль и специи. Уха получилась отменной. Даже Гаврилыч, который вырос на рыбе, заявил, что ничего подобного не ел. Впрочем, мы больше питались жареной максой, так на Севере называют «ливер» щук.
Гаврилыч хорошо знал язык манси. На вопрос: «Откуда»? – ответил просто: «Я рос среди мансийских ребятишек, играл с ними, учился в школе, вот так и выучил».
– Как переводится название вашего посёлка, Няксимволь? – спросил я.
– Грязное плёсо. – ответил он.
– А Волья?
– Плёсовая река.
– А Хулимсунт?
– Устье реки, где нерестится язь.
Как длинно по-русски, и как кратко по-мансийски.
– Почему так много речек с название «Ялбынья»?
– Ялбынья в переводе – святая река. Там хорошие охотничьи угодья, вот шаманы и объявляли их святыми. Сами охотились, а других не пускали.
– А Саранпауль?
– Зырянский посёлок. Зыряне – прежнее название коми – на языке манси «сараны».
Гаврилыч рассказал, что родился он не здесь, его отец, охотник-промысловик, перебрался в эти края перед войной, когда мальчику было девять лет. Жили охотой и рыбалкой, во время войны даже сеяли хлеб. Пушнину сдавали на приёмный пункт в Культбазе, так он назвал посёлок Сосьвинский. «Как-то отец вернулся с рюкзаком, полным денег, – рассказал он. – Вывалил их на пол, сел и заплакал. Купить-то на них было нечего». После школы Гаврилыч окончил курсы и работал на гидрометеостанции водомером, участвовал в обмере реки. Сейчас он на пенсии, но работает истопником в детском саду.
– Вот если так срезать, можно около десяти километров выиграть, – рассказал как-то он. – У нас старик жил, так он шитик протаскивал по сухому месту и плыл дальше.
– Скажи, а что вы называете шитиком, на Пелыме так долблёнки зовут.
– Из прутьев черёмухи делается каркас, который обтягивается сшитой из кусков берестой. Отсюда и название. Чтобы лодка не «бежала», бересту смазывают смолой. Сейчас их уже нет, а раньше были «в ходу». Лесопилки не было, где досок на лодку достанешь?
– Скажи, а почему так много рек с названием Сосьва: просто Сосьва, Малая Сосьва, Большая Сосьва, Северная Сосьва?
– «Сос» на языке манси – «ручей», «ва» на языке зырян – «вода», – продолжал Гаврилыч. – Зыряне, переселившиеся в Зауралье, объединили эти два понятия, так появилась «Сосьва».
Остановились в мансийском посёлке, где он познакомил нас с шаманом.
– Ты действительно шаман? – спросил я его.
– Да какой я шаман? Настоящих шаманов давно уже нет. Просто старики просят покамлевать (погадать), ну и приходится их уважить.
– Обманывает он, – сказал Гаврилыч. – Я как-то раз на соболя охотился. Собаки загнали его в густой ельник. Вышел на небольшую вырубку. На ней лобаз. Любопытно стало, заглянул. Там разные подношения духам лежат: части моторов, поделки всякие, даже «штуки» материалов, порядком истлевшие. Собаки дальше соболя погнали, решил, что потом приду и посмотрю. Но сколько потом не искал, не нашёл. Умеют манси скрывать свои святые места.
Рыбалка удалась, мы наловили более двухсот килограммов рыбы, правда язей только шестьдесят штук. Десяток взяли с собой. На прощание я подари Леониду свой охотничий нож.
В сентябре 80-го года, взяв у Гаврилыча лодку и мотор, втроём отправились вниз по реке. Воды мало, часто встречаются перекаты. Мотор старый, работает, вроде бы исправно, но неожиданно глохнет на полном ходу. «Маюсь всё лето, – сказал он, – может, ты исправишь». Я возился с мотором весь поход, перебрал всё, что можно перебрать, исправил всё, что можно исправить, но дефект обнаружил только на обратном пути. Чтобы сэкономить бензин, шли на «малом» ходу. Мотор при этом работал исправно. Но стоило перейти на полную мощность, как он глох примерно через минуту. Стало ясно, что ему не хватает бензина. Я разобрал карбюратор – миллиметровое отверстие, через которое поступал бензин, было наполовину перекрыто. Сунув туда проволочку, я увидел на её кончике кусочек резины от бензопровода величиной чуть больше макового зёрнышка. Вот, что мучило и меня, и Гаврилыча столько месяцев! А ещё говорят, что нет чудес!
На одном из перекатов сломался кронштейн крепления мотора к лодке. Уже собрались плыть на вёслах до ближайшей деревни, когда возле нас остановился охотник-манси и поинтересовался, в чём дело. Я показал поломку и попросил отбуксировать нас до деревни. «Я везу ягоды, когда вернусь обратно, привезу его вам», – пообещал он. Вечером за чаем познакомились. Он местный лесник, Анямгуров Виктор. Нас на долгие годы связала крепкая дружба.
 

[[za30]KONG(RUS)]

В конце похода остановились в заброшенной деревушке в устье реки Тапсуй. Хотелось дождаться пролёта северной  утки. В деревне  временно  живут несколько охотников-манси. Чтобы их собаки не залезли в лодку, я оттолкнул её от берега и поставил на якорь. Выйдя утром умыться, я с ужасом увидел, что лодки нет. Шестом прошарил дно – якоря не было. Выходит лодку угнали. По местным понятиям неслыханное дело. Пошёл к охотникам.
– Ночью никто не проплывал, – сказал один. – Я всю ночь не спал, болела сломанная рука.
 – А может, кто-нибудь проходил пешком?
– Пешком никто не ходит, болота же кругом.
Я  предложил  проплыть  на  их  лодке вниз по реке, возможно, наша где-нибудь застряла. Отказались, сославшись на нехватку бензина. Я пообещал вернуть бензин из наших запасов, но это не подействовало. «Вот, если лодку прибило к противоположному берегу, – сказали они, – мы вас переправим». Их поведение выглядело подозрительно, но делать было нечего, лодку надо было искать. Пошли вдвоём. Нам несказанно повезло: лодку обнаружили километра через полтора в кустах на противоположном берегу, и, главное, услышали шум мотора, плывущего снизу катера. Попросили пристать.
– Что у вас случилось? – был вопрос.
Я показал на нашу лодку и попросил переправить.
– Как её унесло, на ней что якоря не было?
– Был, а почему унесло, сейчас выясним.
Шнур вместе с якорем был отвязан. По всей видимости, кому-то из охотников он очень понравился. Поэтому они и «темнили». Выяснять не стали, но в тот, же день из деревни уплыли.
В сентябре 81-го года вместе с Владимиром, давним компаньоном по турпоходам, мы остановились на Северной Сосьве в таёжной избе. Хозяйка – Дунаева Мария Степановна, по-местному бабка Марья, бодрая старушка, хотя и преклонного возраста. Живёт одна в избе, построенной её мужем. На вопрос: сколько ей лет? Ответила вопросом:
  – Вот шестьдесят, а какая следующая цифра?
– Семьдесят, – наобум ответил я.
– Так вот, мне семьдесят.
Потом я узнал, что она всем называет эту цифру, хотя истинный её возраст неизвестен – документов нет. У неё две собаки и любимец кот. Есть даже ружьё.
– А почему не живёшь в деревне, с людьми? А вдруг занеможишь?
– Кем я там буду? Приживалкой. А здесь я хозяйка. Летом часто лодки мимо проплывают, навещают. Если что случится, помогут. А зимой здесь в трёх километрах зимник проходит, машины часто ездят, шофера подвезут до деревни.
Я спросил, были ли у неё дети?
– Были, одиннадцать детей родила, все умерли. Старшая дочь семнадцать лет прожила, остальные умерли в младенчестве. Медицины тогда здесь не было. Муж, вот, не так давно утонул, так и живу одна.
За избой кладбище. Такой у манси обычай – хоронить возле жилья. Над могилой они ставят сруб, вроде небольшого домика. Кроют берестой. В торце маленькое окошечко, заткнутое красиво вырезанной затычкой. На вопрос: зачем это? Марья ответила:
– Когда поминаем покойного, ставим в окошечко стаканчик с водкой, а затычка, чтобы дух не выходил.
Рядом клюквенное болото. Марья, однако, клюкву не берёт, предпочитает бруснику. «Для клюквы много сахара надо, а бруснику можно и так есть», – заявила она.
Владимир с Марьей собирали ягоды, а я «домовничал», сварил суп к обеду. Подошла лодка, в ней отец с сыном, приплыли за ягодами. На предложение отобедать, отказались. «Мы по дороге двух щучек поймали, сейчас уху сварим», – ответил мужчина. Наблюдаю, как манси варят уху. Разрезав щук со спины и выпотрошив, он бросил их в подсоленную кипящую воду. Сваренную рыбу выложил на полиэтилен. Вот и вся уха. «А как же бульон? – спросил я. – Ведь уха – это, по-сути, рыбный суп». «А зачем мне вода? – ответил он. – Я лучше чаю попью».
Мы наловили окуней. Мелочь отдали Марье, она их вялит на корм собакам, а крупные я зажарил. Жареная рыба старушке очень понравилась.
– Никогда такое вкусное не ела, – призналась она.
– А почему не готовишь? Рыба-то рядом плавает.
– Не умеем мы, потому и не готовим. Сварим и всё.
У Марьи был переносной радиоприёмник, но у него сели батарейки. Помочь ей мы не могли, у нашего приёмника были другие элементы. Я гвоздём пробил несколько отверстий в торцах батареек и опустил их в горячую солёную воду. Дождавшись, когда выйдет водород, горячим гвоздём заплавил отверстия и вставил батарейки в приёмник. Он заработал и очень даже громко. Самое интересное: через год старушка-манси Агафья, со ссылкой на Марью, продемонстрировала нам наш же метод восстановления гальванических элементов.
Мы перевезли Марью в избу, расположенную недалеко от устья реки Висим. Она больше и уютней предыдущей. К Марье приплыл внучатый племянник с приятелем Антоном, работником газокомпрессорной станции, которых здесь зовут кратко «газовики». Как-то вечером мимо избы проплыл и не остановился охотник с двумя добытыми лосями. «Ай, Ванька, жадный стал, – запричитала бабка, – не дал Марье мяса». «Её тут все понемногу подкармливают, – сказал Антон, – привыкла. А Иван торопится, пока мясо не «завяло», иначе «газовики» не купят».
Возле избы остановилась лодка, вышли двое.
– Кто такие? – это вопрос к нам.
– Да так, люди, – небрежно бросил я. – А ты кто?
– Это Андрей Ветлугин, его отец, Коля Носов, арендовал эти охотничьи угодья, – сказал тихонько Антон.
– Вот оно что! Хозяин здешних мест! – я картинно предложил ему место рядом на бревне.
– Да нет, торопимся, – бросил он уже спокойнее.
Дня через три он снова приплыл, угостил лосятиной, попросил достать ему незарегистрированное ружьё.
– Я не смогу купить тебе его без разрешения милиции, сейчас с этим строго. Получи лицензию, вышли мне её с доверенностью, тогда куплю.
– Мне нужно ружьё, которое нигде не числится.
– Зачем тебе такое? Ты же охотник-промысловик.
– А я вот иду в тайгу, все видят, что я без ружья, а оно у меня в лесу хранится.
 

[[za30]KONG(RUS)]

Удовлетворить его просьбу я не мог, да и не старался.
На прощание накололи Марье дров, и ушли в её прежнюю избу на Северной Сосьве.
Была уже средина октября, погода стояла отличная. Мы жили в избушке на берегу реки. Каждое утро выплывали в поисках глухарей, иногда  одного-двух удавалось добыть. Рядом с избой небольшая отмель, заросшая болотной травой. В наступившей темноте на отмель одна за другой садились стаи уток. Хлопанье крыльев и кряканье продолжались всю ночь, а утром ни одной утки не было. Так продолжалось три дня.
Я сидел на улице в майке и брился. «Кто бы мог подумать, – сказал Владимир, – что на севере 18 октября стоит такая теплынь, и ещё кусаются комары». Через несколько минут он прибежал взволнованный.
– Есть у тебя крупная дробь?
– Есть, а что случилось?
– Гуси летят. – Вдали послышалось приближающее гоготание.
– Они идут так высоко, что никакая дробь не достанет.
Как бы в подтверждение моих слов, из-за леса показался гусиный клин. До них было не менее двухсот метров. Гуси летели всю вторую половину дня, один клин сменял другой. Стало ясно – с севера движется холодный фронт. Прощай тепло.
Следующее  утро  было ясным и морозным. Мы плавали уже больше часа, но глухарей не видели. Порядком замёрзли. Высадились на каменной отмели, далеко выдающейся в реку, разожгли костёр. Около девяти часов, когда уже собирались вернуться в избу, увидели большие стаи птиц. Поначалу приняли их за ворон, но, приглядевшись, по характерному полёту, поняли – это глухари. Такое мы видели впервые. Они перелетали через реку и скрывались за кромкой леса. Некоторые, впрочем, садились на ближайшие деревья. Двоих удалось добыть, а я отснял несколько интересных кинокадров.
Мы решили перебазироваться в посёлок Хулимсунт рядом с газокомпрессорной станцией, на которую по нескольку раз в день прилетают вертолёты. Обратно они летят пустые и бесплатно берут пассажиров. В Няксимволь же вертолёты летают много реже, да и берут посторонних неохотно, в чём мы уже неоднократно убедились. Лодку и моторы оставили у Виктора Анямгурова.
В следующий раз мы попали на Северную Сосьву в 84-ом году. С нами был сын одного из участников группы Юрия, Андрей. Он ученик, поэтому время похода сдвинули на август. Виктор подарил нам свою старенькую лодку, взамен сгнившей. Три дня ушло на ремонт. Сплавали с ним и его соседом на ночную рыбалку, посмотрели, как они ловят сосьвинскую селёдку. Рыбы поймали много – мы принесли четверо носилок, – но селёдки оказалось мало. Хозяйка засолила нам в дорогу двухлитровую банку. На этот раз мы решили пройти всю реку до города Игрим, с заходом во все притоки.
Первый приток – река Волья, на которой наш юный друг спиннингом поймал двенадцатикилограммовую щуку. Такая рыбина нам ещё не попадалась. Ниже Вольи неширокий перешеек был взорван с целью спрямления русла. Образовалась петля длиною около двенадцати километров, по которой мало кто плавал. Там мы встретили стаю серых гусей. Они сидели на отмели. При виде нас все, как по команде, вытянули шеи, но не улетели. Охота ещё не открылась, и гусей не беспокоили.
 

[[za30]KONG(RUS)]

Второй приток – речка Кырсым. На ней нам удалось увидеть десяток глухарей, которые сидели на отмели и клевали гальку. Глухари были не пуганы, взлетел только один старый петух, остальные, когда мы приблизились, просто ушли в лес. Юрий с сыном, впервые видевшие глухарей так близко, были в восторге.
На этот раз мы были внимательны и не проплыли Ялбынью. Речка неширокая, петляет среди соснового бора. Рано утром наблюдали, как купается лосёнок, переворачиваясь на спину. За этой процедурой внимательно наблюдала мать-лосиха.
На реке встретили охотника, который не разрешил подняться выше его избы. «Вы всю дичь перестреляете, а мне здесь зимовать», – заявил он. Остановились на красивой песчаной отмели недалеко от избы. Через день он приплыл к нам. Познакомились. Его зовут Николай. После армии вместе с другом подались на Ямал, но доплыли только до Ханты-Мансийска, дальше не пустили льды. Устроились грузчиками в порту, проработали три года. Друг уехал, а Николай направился вниз по Оби, как он сказал: «Счастье пытать». Вначале работал бакенщиком, а потом, когда включение бакенов автоматизировали, стал охотником-промысловиком. У него есть изба в деревне, но живёт он больше в лесу. Семьи нет и, судя по-всему, не было. На вопрос: «Не скучно ли одному»? Ответил: «Некогда скучать, работы много». Собирает и сдаёт ягоды, кедровые орехи, делает черенки для лопат и топорища. На память подарил нам одно. Ловит рыбу, в основном на корм собакам, зимой, пока длится охотничий сезон, добывает пушнину и мясо.
На речке почти с каждого заброса на спиннинг брала щука. Вначале Андрей её снимал и выбрасывал. Одна даже попалась дважды, он узнал её по разорванной губе. На вопрос: «Зачем он это делает»? Ответил: «Интересно, как она берёт»! Потом стали отдавать рыбу Николаю. Он сделал садок и держал её там живую про запас.
Четвёртый приток – река Сыскосынгъя, на ней мы уже были. В устье реки много утки, видели даже стаю лебедей. Набрали клюквы и благополучно доплыли до Игрима.
В последующие два года проделали тот же путь, но только в обратном направлении. В 85-ом году погода стояла сносная, было тепло, дождь шёл не часто. Собирали клюкву, охотились на уток и тетеревов, ловили рыбу. В общем, всё, как прежде. В 86-ом погода была на редкость дряная – погожие дни часто сменялись дождём и снегом. Вода была большая, но рыбы не было вообще. Довольствовались охотой.
Остановились в деревне из трёх домов у знакомого охотника-манси. Хотелось отогреться и помыться. Банька – избушка два на два метра, больше похожая на конуру. Небольшая железная печка, на ней ведро воды, другое рядом на полу. Парилки нет. Пока печь топится, в баньке тепло, прогорела – холодина. Но главное, дверь – люк размером 60 на60 сантиметров, «входить» можно было только на четвереньках. Юра, а он был грузный человек, распарившись, пролезть в люк не смог, пришлось нам с Андреем его вытаскивать. Я спросил у хозяина: «Почему такая маленькая баня»? «Дров на большую много надо, а я уже старый».
Изба просторная, но печка тоже железная – нет кирпича. Обратил внимание: между оконных рам наложена серая вата. На вопрос, где он достал такую? Ответил: «А это не вата, а мёртвые комары. Лето было прохладное, внутренние рамы выставлять не стали. Комары заползли через щели в наружной раме, да так и остались». Я попытался представить: сколько миллиардов насекомых нужно, чтобы получился слой, хотя и рыхлый, длиною около метра, шириною десять и высотою пять сантиметров.
В посёлке Сосьвинский нам подарили щенка мансийской лайки. Взрослые собаки не подпускали её к кормушке, была она худой и вечно голодной. Поначалу ела всё, особенно любила сухари, а к концу похода ела только рябчиков. Юра назвал её Ольва, в честь горы Ольвинский Камень, в районе которого он путешествовал в студенческие годы. Через год собака приняла «боевое крещение», обнаружив глухаря, которого я сбил с верхушки дерева. В другой раз она проявила внимание к старым вырубам. Там оказался выводок рябчиков, и мы неплохо поохотились. Стало ясно: появилась надёжная помощница.

У нас было два, порядком изношенных лодочных моторов. Их приходилось постоянно чинить. К тому же старая лодка дала течь, так что мне – а я сидел за мотором – постоянно приходилось отчерпывать воду. Примерно за тридцать километров до Хулимсунта оба мотора отказали. Я возился с ними два дня – безрезультатно. На берегу работают, но стоит опустить в воду – глохнут. И как на грех – ни одной попутной лодки. Наконец под вечер показался катер с двумя «газовиками». Я выстрелил в воздух и замахал руками. Подплыли.
– Что у вас случилось?
– Сломались моторы, отбуксируйте нас, пожалуйста, до Хулимсунта. Бензина дадим.
– Может вам помочь?
– Мы здесь стоим уже двое суток, не стоит терять время, тем более что уже темнеет.
– А где вы ночевали?
– Вот здесь, в палатке.
– Как не замёрзли? Ночью было минус тринадцать градусов.
Они взяли нас на буксир и через час-полтора доставили в Хулимсунт, даже не взяв бензин. Моторы я подарил Виктору, лодку пришлось бросить.
 

[[za30]KONG(RUS)]

ЧАСТЬ 5.  В И С И М
В сентябре 80-го года нами была предпринята попытка подняться по Висиму на моторной лодке. Нас трое. Старый приятель по турпоходам, которого мы ласково зовём Сергеич, и его сын. Недалеко от устья реки нам встретились двое «газовиков», которые приплыли на охоту на моторном катере. Я уговорил их взять меня в качестве пассажира, рассчитывая отснять сцены охоты. Они гнали катер на полной скорости, такое впечатление, как будто едешь в легковой машине. Ни одного глухаря мы не увидели. Кончилось тем, что на одном из перекатов сломался винт мотора. Пришлось вернуться.
Мои попутчики расстроились – им хотелось, особенно сыну, поохотиться на глухарей. Я успокоил: птица есть, просто на такой скорости мы проскочили мимо них. Так оно и вышло. Уже в первый день встретились глухари, дальше их стало ещё больше. Сын любил понежиться. Мы оставляли его в палатке, а сами рано утром поднимались вверх по реке километров на пять-семь, затем спускались по течению. Глухарей видели по нескольку штук в день, Сергеич охотился, я снимал кинокамерой.
Вторая попытка была предпринята в сентябре 81-го года, но из-за малой воды поднялись всего на пятьдесят километров, хотя глухарей, тетеревов и рябчиков встретили немало. Попробовали коптить рыбу. Развесили её в заброшенной избушке и разожгли дымный костёр из корней черёмухи, ольхи, рябины. Получилось неплохо. Приятель был доволен: «Дали ребёнку игрушку»!
Третью попытку мы с Юрием предприняли в 82-ом году. Май выдался холодный и снежный. Когда вышли из Хулимсунта, снег повалил такими хлопьями, что, чтобы не проплыть мимо избы, я шёл на расстоянии несколько метров от берега, рискуя налететь на топляки. Остановились на «зимнике». Мне подсказали, что на нём есть тетеревиный ток, и я решил отснять интереснейшую картину из их жизни. Место тока нашёл быстро по обилию тетеревиного помёта, устроил скрадок в виде шалаша, ночевать решил метрах в ста от него.
Ночь. Тихо. Только слышно, как потрескивают дрова в костре. Жарко горит смольё, освещая кривые болотные сосны. Не хочется уходить от костра, но скоро рассвет, пора на ток.  Осторожно бреду по зимнику. Вот и скрадок. Завернувшись в плащ-палатку, ложусь на толстый слой хвои, до рассвета далеко, можно будет даже поспать.
Странные птицы тетерева. Из года в год, иногда столетиями, они токуют на одном и том же месте.  Не слышно ни единого звука. Справа от меня кто-то прошлёпал по болоту. Стараюсь разглядеть, но ещё темно. Вскоре, однако, всё стихло.
Где-то пискнула пичуга, пронеслись в вышине утки. На севере просветлело небо. И вдруг: «Чуф-фышь», – проснулся токовик. Глухое хлопанье крыльев и старый тетерев шлёпается недалеко от скрадка. Сел и затих, верно, вытянул шею и прислушивается.
«Чуф-фышь»! – токовик подпрыгнул и азартно захлопал крыльями. Со всех сторон на ток слетаются тетерева, и начинается чехарда. Петухи кричат, дерутся между собой, ток гудит, как потревоженный улей.  Вокруг меня кипит жизнь: токуют тетерева, «блеют» бекасы. Стороной прошёл табун гусей, их радостный крик несётся над болотом.
Рядом со скрадком азартно токует петух, я его слышу, но вижу плохо – скрывают ветки шалаша. Подражая ему, пытаюсь выманить на чистое место. Наконец это удаётся. Крупный тетерев сидит от меня шагах в десяти, растопырив крылья, крутится, ищет соперника. Торопливо снимаю.
В поисках соперника (т.е. меня) обходит скрадок. Прыжок зверя и предсмертный крик птицы слились воедино. С треском разлетелись тетерева. Задрав мокрый хвост с петухом в зубах по «зимнику» удирает лиса.
Этот сюжет я положил в основу рассказа «Браконьер».
В поисках уток курсируем по реке. Поднимаемся вверх и тихо, на самых малых оборотах, только, чтобы можно было управлять лодкой, плывём вниз. Юра сидит на носу с ружьём, я с кинокамерой за мотором. Вижу, как метрах в ста на берег выходит лосиха, спускается в реку и плывёт на противоположный берег. Даю полный газ и начинаю снимать. Догоняю лосиху и боюсь, как бы не задеть её лодкой – расстояние в видоискателе искажается. Потом Юра сказал, что мог бы дотронуться до неё рукой. Лосиха выскакивает на берег и скрывается в лесу.
Поднимаемся вверх по реке. Встретили мужчину. Сидит на берегу у костерка и кипятит в консервной банке воду. Причалили. Он рассказал, что ловил на озере рыбу. Должен был прилететь за ним вертолёт, но, почему-то, не прибыл. Продукты кончились, уже несколько дней голодает. Смастерил плот и плывёт теперь до Хулимсунта. Накормили, дали продуктов на дорогу.