Экспертная группа Улль Опубликовано 26 мая, 2009 Экспертная группа Поделиться Опубликовано 26 мая, 2009 История эта приключилась с моим знакомым по работе в не далекие 90 гг. Ездили они на охоту на выходные в Тверскую область, и на третий день, когда кончились продукты и выпивка, заехали в небольшой поселок недалеко от Твери так сказать закупиться. Стоят у магазина и загружают купленные продукты в машину. В этот момент подходят к ним два местных мужика бомжеватого вида и один просит добавить 4 рубля на бутылку. Hу наши ребята, видимо насмотревшись фильмов типа "Особенности национальной рыбалки и охоты", решили прикольнуться. Приятель спрашивает у подошедших мужиков, мол кто из вас бутылку водки залпом выпить может, тому в подарок еще одну дадим. Hу один мужик помялся и говорит, что мол он может. Сказано - сделано. Hаши бегут в магазин, покупают водку типа "Снежинка" рублей за 18 и дают мужику. Тот спрашивает что-нибудь закусить, и ему дают сникерс. Мужик берет бутылку и действительно выпивает ее залпом, закусывает сникерсом; ему, как и договаривались, покупают другую, он сует ее в карман и все собираются расходиться. Тут другой местный мужик, посмотрев на первого, говорит, что он тоже может выпить залпом. Дальше происходит все то же самое, что и в первом случае. Итог: приятель с друзьями собираются уезжать, а возле них стоят два мужика (по бутылке в кармане, и еще по бутылке в животе) и не отходят. Их спрашивают, мол что еще то вам надо. А мужики, помявшись, отвечают: "Добавьте 4 рубля на бутылку!" Вот такой вот он могучий и крепкий наш русский народ! Ссылка на комментарий
Экспертная группа Улль Опубликовано 28 мая, 2009 Экспертная группа Поделиться Опубликовано 28 мая, 2009 Несколько дней назад в тире включили магнитофон на запись, чтобы послушать как автоматический pегулятоp уpовня записи отpеагиpует на звук выстpела. Пpи пpослушивании записи оказалось, что кpоме выстpелов записался монолог тpенеpа, котоpый в это вpемя учил одну из новеньких девчoнок стpелять из винтовки. Дословно (запись была сохpанена): "Ты ложись, не бойся, ничего стpашного в этом нет. Хотя в пеpвый pаз все неpвничают... Расслабься, глаза закpой, пpодышись. Успокоилась? Тепеpь давай pаботать. Hоги пошиpе pаздвинь. Ещё, ещё - самой же неудобно! Спину так не выгибай! Расслабься, а то у нас так ничего не выйдет... Давай пальчиком pаботай. Плавнее, без pывков!(Звук выстpела) Hу вот, а ты боялась! Полежи отдохни, потом еще попpобуем." Я до слeз хохотал. Hаpочно не пpидумаешь! Ссылка на комментарий
Экспертная группа КАЮР Опубликовано 29 мая, 2009 Экспертная группа Поделиться Опубликовано 29 мая, 2009 В моей советской юности, когда я только начинал мечтать об охоте и верхом моих мечтаний было ружжо МЦ 21-12, знал я одного балагура Сергея, фамилию уже и не помню. Помню только что был он охотником, имел гончака, и носился на ИЖе Планета-3 с коляской, в которой сидел этот гончяк, по поселку с бешенной скоростью. Гончака, видимо , этот экстрим ненапрягал, поскольку сидел он в коляске смирно. Так вот, этот Сергей постоянно рассказывал всякие историии которые с ним приключались на охоте. А поскольку рассказывал он их очень быстро, почти так же как гонял на своем ИЖе, народ, слушавший его, не сразу улавливал что заливает парень по полной. Только по прошествии некоторого времени, после того как информация укладывалась в мозгах слушателей, они понимали в чем собственно дело. Происходило это примерно так -" Стою я на утренней заре, утку караулю.. Вижу тройка на меня находит, я стреляю- первый мимо, второй мимо, хорошо что на елку присели, успел перезарядить , а так бы не взял..." Или разговорились как-то взрослые мужики, Сергей в том числе, о том у кого какой нож, кто из чего мастерил. Я сижу, молчу, слушаю. Дошла очередь до Сергея - " Да не-е-е-е, у меня лучше нож, острее ", говорит он предъидущему рассказчику. " Я тут по лесу шел, думаю дай испытаю нож, как режет. Так березку у комля согнул ( пальцами показывает окружность сантиметров пятнадцать) и за один раз срезал." Мужики начинают восхищатся заточкой ножа, физическими и химическими свойствами той рессорины из которой этот нож сделан , но потом приходит прозрение, как же он березку-то у комля согнул, но Серега к этому времени уже умчался. Или как он зайца махоркой охотил. Ну как в приключениях Шурика, когда Никулин на складе бьется чихая о ведра. Так и этот, партронов говорит взял мало, кончились скоро, а махорка в кармане. Ну и насыпал на пенек махры , а сам в сторону отшел. Подбегает к пеньку заяц, понюхал, начал чихать и башкой об пенек, готово дело-домой с добычей. Врал конечно он безбожно, убедительно, но как-то по доброму. Мужики, из охотников ,так его и звали, Серега-балабол (небуду матерится) Где он сейчас, что с ним, не знаю, но вспоминаю иногда его фантастические рассказы . Ссылка на комментарий
Экспертная группа Aleksandr Опубликовано 1 июня, 2009 Экспертная группа Поделиться Опубликовано 1 июня, 2009 КУРКОВКА, (МАЛО ВЫ ЕЕ ЗНАЕТЕ! ) Помню, как невыносимо медленно тянулся месяц ожидания разрешения на приобретение первого ружья. Сколько было раздумий, тревог, сомнений. Что брать? На новое ружье денег однозначно не хватало. В комиссионке, которая в то время располагалась на улице Соломенная сторожка, изобилие разномастного и разнокалиберного ружейного старья, потоком изливавшеея в магазин из районных управлений внутренних дел в результате введения нового порядка регистрации охотничьего оружия, отнюдь не облегчало проблему выбора для начинающего охотника. Тяжелы муки выбора. Вся литература по этому вопросу, которую удалось достать, была внимательно проштудирована. Были изучены клейма, системы, методы обнаружения скрытых недостатков и неисправностей. Дело дошло до того, что ружья стали сниться. Апофеозом был сон, в котором я покупал ружье и, купив, с удивлением обнаружил, что держу в руках курковую горизонталку со светлой колодкой. Проснувшись, с иронией вспоминал сон, экая ерунда привиделась - курковка, архаика, разве можно в наше время серьезно говорить о ее приобретении. Сон я истолковал таким образом, что хватит вариться в собственном соку - всю полученную информацию надо срочно обсудить с человеком знающим. В качестве такового Бог послал хорошего знатока оружия, коллегу-биолога Михаила Владимировича Флинта. Миша сказал: "Леша, есть РУЖЬЯ - это Голанд-Голанд, Перде, Ланкастер, Бронкар и иже с ними, а есть просто ружья. К тебе, во всяком случае пока, имеет отношение вторая категория. У такого ружья никто для продажи ни шустовать, ни воронить стволов не будет. Эти операции слишком дороги. Выбрось это из головы. Исключительного по бою ружья ты среди них не найдешь. Не бери ничего экзотического вроде польских подражаний системе Дарна, а все остальное вполне - удовлетворительные рабочие ружья. Ломанного ружья в магазин не возьмут. Смотри, чтобы оно было не сильно битым, чтобы было тебе прикладистым, а главное, чтобы пришлось тебе по сердцу". С этим напутствием я и отправился в магазин. В то время как раз шла очередная компания по изъятию ружей у охотников и комиссионный магазин был набит ружьями. Всех возможных марок, систем и калибров они стояли на стеллажах в три ряда, одностволки и дешевые "тулки" лежали двумя кучами на полу. Глаза разбежались На мою просьбу показать то, что есть хорошего из 12 калибра в пределах ста рублей, продавец лениво выложила передо мной на прилавок четыре ИЖ-54, один ИЖ-26Е и один ИЖ-58, который сразу был мною забракован из-за небольшого шата стволов. После придирчивого осмотра, сопровождающегося бесконечными вскидками ружей к плечу, протирки и скурпулезного изучения стволов внутри и снаружи, передо мной остались два ИЖ-54 примерно одинаковой степени потертости. Я стоял над ними в тяжелых раздумьях. Все вроде, в этих ружьях в порядке, а душа к ним не лежит, и покупать не хочется. Я уже в который раз начал разглядывать стеллажи, кожей чувствуя, как я надоел продавцу - мучается, мол, над сторублевым ружьишком, как над многотысячным антиквариатом, смотреть тошно. И тут мне в глаза бросилось стоящее внизу стеллажа ружье. Стояло оно скобой ко мне и определить, что это за система, было совершенно невозможно, до сих пор не понимаю, что именно привлекло мое внимание. "Покажите, пожалуйста, мне это ружье, - попросил я. "Да, что Вы, это же курковка !" - воскликнула продавец. Курковка! Я присмотрелся внимательнее. Колодка светлая! "Покажите", - мне стало слегка не по себе, передо мной на прилавок легло ружье из моего сна. Вскидываю, приклад как влитой в плече, мушка под самой целью, планка слегка приоткрыта. Повторяю вскидку и раз, и пять, и десять, - результат безукоризненный. Смотрю паспорт: ТОЗ-66, штучное, изготовленно на заказ, результаты испытаний вписаны от руки. Снаружи стволы слегка потерты, на лбе колодки мелкие изгарины - из ружья стреляли много. Тщательно протерев, смотрю стволы внутри - зеркало. Стволы казнисты, и колодка массивна. Курки, затвор показывают вполне отчетливую работу. Ружье, не смотря на свой большой для 12 калибра вес (3,5 кг, как я потом выяснил) и массивность, изящно и красиво. С тех пор моя верная курковка прошла со мной многие экспедиции и охоты. Сколько утьвы мы с ней постреляли, обеспечивая прокорм всему экспедиционному отряду. Охотились мы и на глухаря, и на гуся, по копытным, хаживали и на медведя. О жесткий брезент штормовок вытерлись, поседели стволы, была сломана и склеена ложа, но курковка продолжает безотказно служить мне, принося радость. С тех пор появились у меня и другие ружья, более современных моделей, тоже хорошие и пулей лучше бьют, а к ней, к первой, отношение особое, что уж тут говорить - первая любовь. Многие, наверное, улыбнуться, читая это. Чудак, сейчас, когда в магазинах богатейший выбор помпового и автоматического оружия, а под именем двустволки подавляющее большинство охотников подразумевает бокфлинт, курковые ружья воспринимаются многими как музейные экспонаты. Совершенно неверное представление. Давайте поговорим о внешнекурковых системах охотничьих ружей серьезно, разберем плюсы и минусы, сравним с другими системами. Критики курковых ружей называют два недостатка - низкую скорострельность по сравнению с внутрикурковыми ружьями и меньшую безопасность в обращении. Да, перезаряжание курковки требует лишней операции - взведения курков, на что уходит 1.5-2 секунды, но право, при современном состоянии угодий и низкой плотности дичи вопрос скорострельности вряд ли может быть определяющим на большинстве охот ( за исключением разве что охоты на копытных и крупных хищников). Что же касается безопасности обращения с ружьем, то статистика говорит, что подавляющее большинство несчастных случаев произошло "по вине" именно курковок. Это так, но почему? А потому что, во-первых, на протяжении десятилетий курковые двуствольные"тулки" и одноствольные ИЖ-5, ЗК, ИЖ-17 были массовым охотничьим оружием, и на одну бескурковку на руках охотников приходились десятки, если не сотни, курковых ружей. Во многих регионах страны курковки были единственным доступным охотнику видом охотничьего оружия, и если происходили несчастные случаи с владельцами ружей, то ружей курковых. Во-вторых, вследствие своей распространенности и дешивизны именно курковые ружья попадали в руки людей в охоте случайных, да и просто разгильдяев, а в их руках любое ружье смертельно опасно для них самих и окружающих. Уверен, что если сравнить число несчастных случаев, происшедших по вине курковок и бескурковок, на сотню владельцев тех и других, цифры будут одинаковы. Я на собственном многолетнем опыте и по беседам с опытными таежниками, вопреки распространенному мнению, берусь утверждать, что курковые ружья гораздо более безопасны в обращении, нежели бескурковые. Пока курки не взведены и пружины не сжаты, ни при каком падении или сотрясении исправное ружье не выстрелит. Для того чтобы взвести курок, требуется усилие значительно большее, чем для того, чтобы сдвинуть "пуговку" предохранителя, курок не может быть взведен случайно, а предохранитель легко может сдвинуться веткой, в лодке ( особенно если лодка металлическая или пластиковая, да еще на волне), задев за какую-нибудь деталь снаряжения. В силу этого обстоятельства курковые ружья особенно хороши для охот с лодки и в экспедиционных маршрутах водных, пеших, конных. Курки можно взвести совершенно бесшумно, а предохранитель обязательно щелкнет. Большинство осекшихся патронов нормально срабатывают, если повторно взвести курок и выстрелить, а то, что Вы будете взводить курок , а не пытаться сразу после осечки открыть ружье, предохранит Вас от последствий затяжного выстрела. При всех прочих равных курковые ружья более живучи. Во-первых, их механизм гораздо проще и в нем отсутствуют взводители - детали, ломающиеся чаще других, т.к. испытывают большие нагрузки, а массивными их сделать нельзя. Во-вторых, колодка куркового ружья гораздо меньше вырезана и высверлена внутри, чем колодка бескурковки, а потому крепче. В третьих, пружины курковки находятся в нагнетенном состоянии очень незначительное время непосредственно перед выстрелом, а у внутрикуркового ружья пружины сжаты в продолжении всей охоты. Какая пружина быстрее лопнет? Для районов с низкими зимними температурами последнее обстоятельство особенно важно. В подтверждение своих слов хочу сказать, что в последнее время Ижевский завод разработал и приступил к выпуску куркового варианта ружья ИЖ-43, изначально вполне бескуркового. Я Вас убедил? Алексей Вайсман www.shooting-ua.com Ссылка на комментарий
Экспертная группа КАЮР Опубликовано 1 июня, 2009 Экспертная группа Поделиться Опубликовано 1 июня, 2009 Александр, спасибо за статью. Но у меня, на заре моей охотничьей юности был неприятный случай связанный именно с ИЖ-17. Была осень конца восьмедесятых. Я перся по торфоразработкам за стайкой тетеревов, наивно полагая на то что они меня подпустят на расстояние выстрела. Салагой был, а подсказать и научить некому. После очередного перелета , подальше от чудака , то есть меня, стая присела за мелиоративной канавой, глубина которой была где-то около двух-трех метров, и на одну треть заполнена грязной, торфеной жижей. Ну что, форсирую канавку, подумал я, а курок-то на моей одностволке взведен. В итоге прыгая по корягам, на дне канавы я теряю равновесие и, всем Андрюшкой, шлепаюсь в грязь, ствол держа в правой руке. И вот она, предательская коряга, которая цепляет спусковой крючок..... Выстрел, отдача, и получите травму - разбитый указательный палец правой руки, поврежденный спусковой скобой. Я в грязи, кисть в кровище... Как я материл тогда этих тетеревов слышали только они. Кое как перевязал кисть и поплюхал домой не соло нахлебавшись, без дичи, да еще и с травмой. В общем легко отделался, а так бы валялся бы на дне этой канавы, и хрен бы кто нашел. Поэтому техника безопастности превыше всего, особенно с курковым оружием (в смысле внешнекурковым). Ссылка на комментарий
Экспертная группа mih64 Опубликовано 1 июня, 2009 Экспертная группа Поделиться Опубликовано 1 июня, 2009 Я начинал с курковкой, ТОЗ-БМ, отличнейшее ружо. А прежде чем по карягам прыгать, я бы курок спустил., хотя всякое бывает.Но в описанном выше случае виноват сам Стинг, а не курковое ружо. Ссылка на комментарий
Экспертная группа КАЮР Опубликовано 1 июня, 2009 Экспертная группа Поделиться Опубликовано 1 июня, 2009 Я начинал с курковкой, ТОЗ-БМ, отличнейшее ружо. А прежде чем по карягам прыгать, я бы курок спустил., хотя всякое бывает.Но в описанном выше случае виноват сам Стинг, а не курковое ружо. Так я и говорю -балбес был, молодой, башкой не думал. И с внутрекурковым случилось бы тоже самое, если бы на предохранитель не поставил. Ссылка на комментарий
Экспертная группа Улль Опубликовано 3 июня, 2009 Экспертная группа Поделиться Опубликовано 3 июня, 2009 Смертный пробег. Случалось не раз мне зимой пропадать в лесу, видал цыган мороза! И до сих пор, когда в сумерках гляну издали на серую полосу леса, отчего-то становится не по себе. Зато уж как удастся утро с легким морозцем после пороши, так я рано, далеко от солнца иду в лес и справляю свое рождество, до того прекрасное, какое, думается самому, никто никогда не справлял. В этот раз недолго мне пришлось любоваться громадами снежных дворцов и слушать великую тишину. Мой листогон Соловей подал сигнал: как Соловей-разбойник зашипел, засвистал и, наконец, так гамкнул, что сразу наполнил всю тишину. Так он добирает по свежему следу зверя всегда этими странными звуками. Пока он добирает, я спешу на поляну с тремя елями, там обыкновенно проходит лисица; становлюсь под зеленым шатром и смотрю в прогалочки. Вот он и погнал, нажимает, все ближе и ближе... Она выскочила на поляну из частого ельника далековато, вся красная на белом и как бы собака, но, подумалось, зачем у ней такой прекрасный, как будто совсем ненужный хвост? Показалось, будто улыбка была на ее злющем лице, мелькнул пушистый хвост, и нет больше красавицы. Вылетел вслед Соловей, тоже, как и она, рыжий, могучий и безумный: он помешался когда-то, увидев на белом снегу след коварной красавицы, и с тех пор на гону из доброго домашнего зверя становится самым диким, упорным и страшным. Его нельзя отозвать ни трубой, ни стрельбой. Он бежит и ревет изо всех сил, положив раз навсегда — погибнуть или взять. Его безумие так заражает охотника, что не раз случалось опомниться в темноте, верст за восемь в засыпанном снегом неизвестном лесу. След его и ее выходил из разных концов поляны, в густоте пес бежал по чутью и тут, завидев след, пересек всю поляну и схватился след в след у той маленькой елочки, где лиса показала мне хвост. Еще остается небольшая надежда, что это местная лисица, что вернется и будет здесь бегать на малых кругах. Но скоро лай уходит из слуха и больше не возвращается: чужая лисица ушла в родные края и не вернется. Теперь начинается и мой гон, я буду идти, спешить по следу до тех пор, пока не услышу. Большей частью след идет опушками лесных полян и у лисы закругляется, а пес сокращает. Стараюсь идти по прямому, и сам сокращаю, если возможно. В глазах у меня только следы, и в голове одна только и мысль о следах: я тоже, как Соловей, на этот день маниак и тоже готов на все. Вдруг на пути открывается целая дорога разных следов, больше заячьих, и лисица туда, в заячий путь. У нее двойной замысел: смазать свой след и соблазнить Соловья какой-нибудь свежей заячьей скидкой. Так оно и случилось. Вот свежая скидка, и, кажется, под этим кустиком непременно белый лежит и поглядывает своими черными блестящими пуговками. Соловей метнулся. Неужели он бросит ее и погонится за несчастным зайчишкой? Одинокий след ее с заячьей тропы бежит в болото, на край по молодому осиннику, изгрызенному-зайцами, пересекает поляну и тут... здравствуй, Соловей! Его могучий след выбегает из леса, снова схватываются следы зверей и уходят в глубину в смертном пробеге. Мне почудился на ходу вой Соловья. На мгновенье я останавливаюсь, ничего не слышу и думаю: так показалось. Тишина, и все мне кажется, будто свистят рябчики. А следы вышли в поле, солнце их все поголубило, и так через все большое поле голубеет дорога зверей. Она, проворная, нырнула под нижнюю жердину изгороди и пошла дальше, а он попробовал, но не. мог. Он пытался потом перескочить через изгородь. На верхней жердине остались два прохвата снега, сделанные его могучими лапами. Вот теперь я понимаю: это я не ослышался, это он, когда свалился с изгороди, с горя провыл мне и пустился в обход. Где уж он там выбрался, мне было не видно, только у границы горелицы следы снова сбегаются и уходят вместе в эти пропастные места. Нет для гонца испытания больше этой горелицы. Тут когда-то тлела в огне торфяная земля, подымая громадных земляных медведей, и полегли деревья одно на другое и так лежат дикими ярусами, а снизу уже вновь поросло. Не только человеку, собаке, но тут все равно и лисице не пройти. Это она сюда зашла для обмана и не надолго. Нырнула под дерево и оставила за собой нору, он же смахнул снег сверху и прервал хорьковый след на бревне. Вместе свалились, обманутые снежным пухом, в глубокую яму, и у нее скачок на второй ярус наваленных елей, перелаз на третий и потом ход по бревну до половины, и он продержался, но свалился потом в глубокую яму. Слышно, недалеко кто-то заготовляет дрова, тот, наверно, любовался спокойно, видел все, как звери один за другим вздымались и падали. Человеку невозможно пройти этим звериным пробегом. Я делаю круг по краю горелицы, и вот как тоскую, что не могу, как они. Встретить выходные следы мне пришлось, Я вдруг услышал со стороны казенника долгий жалобный заливистый вой. Бегу прямо на вой, гону помогать, трудно мне дышать и жарко на морозе, как на экваторе. Все мои усилия оказались лишними. Соловей справился сам и снова вышел из слуха. Но разобрать, почему он так долго и жалобно выл, мне интересно и надо. Большая дорога пересекает казенник. Я понимаю, она выбежала на эту дорогу, и по ее свежему следу прямо же проехали сани. Может быть, вот эти самые сани теперь и возвращаются, расписные сани, в них сваты, накрасив носы, едут с заиндевелыми бородами, за вином ездили? Соловей сюда выбежал на дорогу за лисицей. Но дорога не лес, там он все знает, куда лучше нас, от своих предков волков. Здесь дорога прошла много после, и разве может человек в лесных делах так научить, как волки? Непонятна эта прямая человеческая линия и страшна бесконечность прямых. Он пробовал бежать в ту сторону, откуда выехали сваты за вином, все время поглядывая, не будет ли скидки. Так он долго бежал в ложную сторону, и бесконечность дороги наконец его испугала, тут он сел на край и завыл, звал человека раскрыть ему тайну дороги. Сколько времени я путался в горелице, а он все выл! Верно, он просто вслепую бросился бежать в другую сторону. В одном краешке дороги осталось его незатертое чирканье, тут он ободрился. А дальше она пробовала сделать скачок в сторону, и почему-то ей не понравилось, вернулась, и не снегу осталась небольшая дуга. По дуге Соловей тоже прошел, но дальше все было стерто: тут возвратились с вином сваты и затерли следы Соловья. Может быть, и укрылось бы от меня, где она с дороги скинулась в куст, но Соловей рухнул туда всем своим грузом и сильно примял. А дальше на просеке вижу опять, смерть и живот схватились в два следа и помчались, сшибая с черных пней просеки белые шапочки. Недолго они мчались по прямой — звери не любят прямого, опять все пошли целиной от поляны к поляне, от квартала в квартал. Радостно я заметил в одном месте, как она, уморенная, пробовала посидеть и оставила тут свою лисью заметку. И спроси теперь, ни за что не скажу, не найду приблизительно даже, где я настиг наконец-то гон на малых кругах. Был высокий сосновый бор и потом сразу мелкая густель с большими полянами. Тут везде следы пересекались, иногда на одной полянке по нескольку раз. Тут я услышал нажимающий гон: тут он кружил. Тогда моя сказка догадок окончилась, я больше не следопыт, а сам вступаю, как третий и самый страшный, в этот безумный спор двух зверей. Много насело снежных пушинок на планку моей бескуровки, отираю их пальцем и по ожогу догадываюсь, как сильно крепнет мороз. Из-за маленькой елки я увидел наконец, как она тихо в густели ельника прошла в косых лучах солнца с раскрытым ртом. Снег от мороза начинает сильно скрипеть, но я теперь этого не боюсь, у нее больше силы не хватит кинуться в бег на большие версты, тут непременно она мне попадется на одном из малых кругов. Она решилась выйти на поляну и перебежать к моей крайней елочке, язык у нее висел набоку, но глаза по-прежнему были ужасающей злости, скрываясь в своей обыкновенной улыбке. Руки мои совсем ожглись в ожидании, но хоть бы они совсем примерзли к стальным стволам, ей не миновать бы мгновений гибели! Но Соловей, сокращая путь, вдруг подозрил ее на поляне и бросился. Она встретила его сидя, и белые острые зубы и улыбку свою обернула прямо в его простейшую и страшную пасть. Много раз уж он бывал в таких острых зубах и по неделям лежал. Прямо взять ее он не может и схватит только, если она бросится в бег. Но это не конец. Она еще покажет ему ложную сторону взмахом прекрасного своего хвоста и еще раз нырнет в частый ельник, а там вот-вот и смеркнется. Он орет. Дышат пасть в пасть. Оба заледенели, заиндевели, и пар их тут же садится кристаллами. Трудно мне подкрадываться по скрипящему снегу: какой, наверно, сильный мороз! Но ей не до слуха теперь : она все острит и острит через улыбку свои острые зубки. Нельзя и Соловью подозрить меня: только заметит и бросится, и что, если она ему в горло наметилась? Но я, незаметный, смотрю из-за еловой лапки, и от меня до них теперь уже немного. На боровых высоких соснах скользнул последний луч зимнего солнца, вспыхнули их красные стволы на миг, погасло все рождество, и никто не сказал кротким голосом: — Мир вам, родные, милые звери. Тогда вдруг будто сам дед-мороз щелкнул огромным орехом, и это было не тише, чем выстрел в лесу. Все вдруг смешалось, мелькнул в воздухе прекрасный хвост, и далеко отлетел Соловей, в неверную сторону. Вслед за дедом-морозом, такой же, только не круглый, а прямой с перекатом, грянул мой выстрел. Она сделала вид, будто мертвая, но я видел ее прижатые уши. Соловей бросился. Она впилась ему в щеку, но я сушиной отвалил ее, и он впился ей в спину, и валенком я наступил ей на шею и в сердце ударил финским ножом. Она умерла, но зубы так и остались на валенке. Я разжал их стволами. Всегда стыдно очнуться от безумия погони, подвешивая на спину дряблого зайца. Но эта взятая нами красавица и убитая не отымала охоты, и ее, мертвую, дать бы волю Соловью, он бы еще долго трепал. И так мы осмерклись в лесу. М.М. Пришвин Ссылка на комментарий
Экспертная группа Улль Опубликовано 4 июня, 2009 Экспертная группа Поделиться Опубликовано 4 июня, 2009 Дикая Вода. Ну вот есть на свете люди с удивительно внимательным взглядом. Вроде бы и просто смотрит человек на тебя, не вглядывается, не буравит зрачками, а все равно – чувствуешь, что видит он очень много. Есть у таких людей что-то в морщинках у глаз, в наилегчайшем прищуре этакое, позволяющее им видеть и замечать больше, чем большинству других, вроде меня. Вот такой – редкостной – породы и наш проводник Саша. Он только что сообщил нам, что воду мы будем брать из озера и попросил не волноваться особенно по этому поводу. Теперь он смотрит на нас и едва заметно улыбается – почти неуловимыми морщинками в уголках глаз. Смотрит внимательно – еще бы: всего каких-то пять часов назад мы впервые встретились на вокзале Петрозаводска, после чего целеустремленно добирались до небольшой лесной избушки, затерянной в глухом лесу на берегу озера, в сорока почти километрах от ближайшего жилья. Здесь нам предстоит прожить девять дней, наслаждаясь природой, охотясь, путешествуя по окрестностям. А учитывая то, что перед Сашей стоит четверо «столичных штучек», реакция которых на предложение попить водицы из озера или развести огонь по большому счету непредсказуема, его повышенное внимание к нашей реакции было вполне объяснимо. Впрочем, отреагировали мы спокойно, даже, в какой-то степени, радостно. В походе все мы не новички, кое-какой опыт лесной жизни вроде бы есть – хотя и ограниченный в основном окрестностями родного мегаполиса. Так что пить воду из озера мы согласны с видимым удовольствием, о чем тут же и сообщаем Саше. Следует обмен улыбками – начало взаимопониманию, судя по всему, положено. Мне всегда было интересно наблюдать за тем, как устанавливается контакт между ранее незнакомыми людьми. Такое впечатление, словно каждый из нас заключен в некую невидимую оболочку – гладкую, даже, можно сказать, скользкую. При мимолетных встречах эти оболочки проскальзывают друг по другу, не давая нам задержаться друг возле друга – и бурные, суматошные воды реки жизни разносят нас в разные стороны. И лишь иногда – редко-редко – случается так, что какие-то, непонятным образом возникшие на поверхности наших оболочек крючочки-зацепочки совпадают. Тогда начинает возникать взаимопонимание и, если повезет, появятся новые зацепки, новые точки контакта. Так - потихоньку, шаг за шагом, возникает доверие. После этого разговора прошло несколько очень насыщенных впечатлениями дней, за которые мы с Сашей успели облазить множество укромных таежных уголков в окрестностях нашей избушки. Вот и еще один день охоты клонился к концу и, хотя в конце сентября в Карелии сумерки приходят рано, нам он показался длинным. Целью нашей экспедиции в этот день было довольно отдаленное глухариное болото, хитро запрятавшееся в глубине леса. Мы все-таки нашли его, хотя и попетляли перед этим изрядно. Да и хождение по самому болоту, состоявшее, в основном, из прыжков с одной, усыпанной клюквой, шаткой мшистой кочки на другую, было занятием довольно утомительным, но, вместе с тем, и удивительно интересным. Поэтому, хотя мы и прошагали в этот день немало и гудящие ноги все усерднее напоминали о себе, просясь на отдых, настроение наше было радостным – еще бы, сколько красот открылось нам сегодня! Красота северной природы тем и удивительна, что, при всей своей неброскости, пастельности, она обладает волшебной, непередаваемой глубиной. Темно-красные ягоды клюквы, ягель, серовато-зеленые, седые лишайники на ветвях, мхи нежнейших оттенков зеленого цвета, темная, густая зелень еловой хвои, золотые и бронзовые стволы сосен, голубизна озер с опрокинутым в них небом, несущим белые облака… Нет, это – не календарные красоты тропических островов, оглушающие, как раскат литавр в исполнении полкового оркестра, как финальные ноты патетической симфонии, когда все музыканты в едином порыве стремятся обрушить на потрясенного слушателя могучую волну звуков. Красота Русского севера больше похожа на задумчивую, чуточку грустную мелодию, сыгранную на жалейке под аккомпанемент птичьих голосов. Она успокаивает, согревает, она дарит тому, кто видит ее, силы идти дальше… Мы и шли, стараясь особенно не мешкать – сумерки начинали потихоньку сгущаться, а нам так хотелось успеть вернуться в лагерь до темноты. Саша шагал впереди, мы пытались не слишком сильно отставать от него. Вдруг впереди послышалось тихое, нежное журчание воды. Через несколько десятков шагов едва заметная тропка побежала под уклон и совсем скоро вывела нас к ручейку, весело прыгавшему по дну небольшой лощинки с камешка на камешек в своем вечном стремлении куда-то. Над ним склонились березки, укрывая его тенью своих уже пожелтевших, но еще не до конца опавших листьев. Саша легко перепрыгнул с одного берега ручейка на другой и остановился, поджидая нас. «Попейте воды… она вкусная!» - сказал он, как только мы подошли к самому берегу. Пить действительно хотелось и мы, не мешкая, присели на корточки, зачерпнули ладонями воды и сделали по паре глотков. То, что я почувствовал, глотнув этой воды, очень трудно понять и передать – просто я никогда раньше не испытывал ничего подобного. Не могла обычная вода быть такой вкусной! Впрочем, это и была не обычная, привычная для меня вода – безликая, пропущенная через городские трубы, с индивидуальностью, вкусом и ароматом, вытравленными хлором. Нет, это была самая настоящая Дикая Вода – непокорная человеку, неподвластная ему, нетронутая им… Совершенно автоматически я снова погрузил ладони в прохладные струи ручья и зачерпнул еще. Теперь я начал потихоньку понимать вкус этой воды – дно ручья было сплошь устлано старой, прелой, темно-бурой листвой. По его поверхности изредка проплывали только что опавшие, ярко-желтые листья, а сама вода имела заметный чайный оттенок. Все сочетание этих цветов было удивительно теплым, уютным. Таким был и вкус этой воды и ее еле уловимый аромат – вкус и аромат прелой листвы, прошедшего лета и этого, и прежних лет… Вкус Времени… Вкус воспоминаний этой воды, да и самого леса – кажется, древнего, как сама Жизнь – обо всем, что происходило вокруг с начала времен, обо всех, кто когда-либо припадал к ней, чтобы утолить жажду. Этот ручей не просто бежал по лесу, перепрыгивая через корни и камни – нет, он бежал сквозь само Время, соединяя воедино прошлое и будущее. Он и сегодня был таким же, как и триста, и пятьсот лет назад, и вода его была все так же настояна на прелой листве теперь уже давно умерших деревьев. На какой-то момент мне показалось, что я могу ощутить себя своим давним-предавним предком, так же склонившимся к ручью после долгого пути и черпающим из него освежающую, чистую, такую вкусную влагу… И тут же остро захотелось, чтобы и через много лет после меня кто-то так же присел на корточки возле лесного ручейка, опустил в него ладони и, сделав глоток, подумал обо мне… Я поднял глаза и встретился взглядом с Сашей. Мне показалось, что он смотрит на меня несколько иначе, чем при первом нашем разговоре. Похоже было, что он смотрит на меня с пониманием – как человек, тоже отведавший Дикой Воды. Д.А. Побединский Ссылка на комментарий
Экспертная группа Лисовин Опубликовано 4 июня, 2009 Экспертная группа Поделиться Опубликовано 4 июня, 2009 Прочитал рассказ поразивший меня до глубины души...... Петухова А.В. ЖРЕБИЙ Медведь стонал в кустах. Мы стояли на краю овсяного поля и жадно курили, прислушиваясь к этим хрипловатым тягучим звукам. И было нам не по себе. — Может, попробуем добить? — предложил я, досадуя, что не уложил зверя наповал. — Ничего не выйдет, — ответил лесник и достал фонарь. — Смотри! Узкий, как лезвие ножа, голубоватый луч вонзился в кусты. Стоны мгновенно смолкли. Но как ни пытался я разглядеть медведя, не смог увидеть ничего, кроме причудливого переплетения веток и теней от них. До ближайшей деревни далековато, а ночь выдалась тёплая, и лесник предложил переночевать в сосновом бору, за полем. У нас был чай и котелок — литровая консервная банка, и мы с аппетитом ели чёрный хлеб с дешёвой колбасой, по очереди запивая чаем. Лесник, обычно весёлый и разговорчивый, на этот раз был молчалив и угрюм. Что-то тревожило его. Неужели мой неудачный выстрел? Да и не такой уж он неудачный, раз медведь не нашёл сил покинуть кусты на меже. Лучше, конечно, когда-зверь падает замертво, но ведь с медведем такое бывает редко: он очень крепок на рану. И лесник это хорошо знает, он — старый медвежатник. После ужина мы подкинули дров в костёр и улеглись на хвою. — Хочешь, я расскажу тебе одну историю? — предложил лесник. — Да, конечно! — отозвался я. Он скрутил цигарку, раскурил её и начал рассказывать глуховатым тихим голосом: — Это было тринадцать лет назад. Тогда я был промысловиком. Ловил капканами куниц, ходил на белку, охотился на лосей, отлавливал люминалом лисиц. Медведей в ту пору было в наших краях много, считались они вредными — стреляй хоть круглый год без всяких лицензий! Но я на них не охотился — не умел, да и интересу к медвежьей охоте не чувствовал. И вот как-то получаю из Москвы письмо. Какой то Силаков Алексей Афанасьевич пишет, что желал бы провести отпуск на охоте в наших лесах и что его особенно интересуют медведи. Подивился я, откуда он адрес мой узнал, однако ответил всё как есть: медведи водятся и на овсы ходят, только я на них не охочусь. Но если, мол, приедете, компанию могу составить. Описал, как попасть в наши края. Он приехал в середине августа. Пятнадцать километров от пристани топал пешком под проливным дождём по раскисшей дороге. Дома у меня оказалась одна старшая дочь Любаша. После десятого класса предложили ей остаться в школе лаборанткой, она согласилась, вот и жила всё лето дома. Она, конечно, дала гостю сухую одежонку, чаем его напоила. А я кротоловки осматривать ходил и дождь пережидал в соседней деревушке. Прихожу — гость уж на печке отогревается: хоть и лето, а погода зябкая стояла. Познакомились. С виду ему лет тридцать пять. Ростом с меня, но в кости много шире — крепкий мужик! Я первым делом за чай, и его приглашаю. — Ну что ж, — говорит, — за компанию и черти в рай попадают! Достал он из своего мешка флакончик охотничьей, граммов этак на триста, и подаёт Любаше: — Будь добра, красавица, разлей нам. На удачу. Любаша смутилась, но флакончик взяла, разлила водку. Выпили за знакомство, и он сразу о медведях речь завёл. Слышно ли, что звери на овсы ходят или скотину беспокоят, много ли ягод в лесу, большие ли перелески между деревнями, велики ли поля... Я рассказал ему, что знал, и вижу: недоволен гость, бумагу достал, карандашик, что чернилами пишет, и просит схемку соседних колхозов начертить. Нарисовал я всё, как умел, а он просит отметить, где вырубки, где черничники и старые ельники, где болота. Местность я свою знал хорошо и весь листок ему пометками искрестил. А сам думаю: по бумажке, приятель, не много наохотишься!.. Перед его приездом я кой у кого спрашивал о медведях и знал, что в колхозе имени Кирова мишка наведывался в овёс. Но туда далеко, вёрст двадцать. И рассчитывал я пройтись с москвичом по ближайшим полям. Ему пока ничего не говорю: интересно, чего он дальше плановать будет. Расспросил он меня обо всех мелочах и говорит: — Значит, на примете ничего нет? Жаль. Тогда для начала съездим в разведку вот сюда! — и ткнул карандашиком в колхоз имени Кирова. Надо же такому совпадению случиться! Неловко мне стало, что умолчал о вестях из этого колхоза. Можно, говорю, и туда, только машины в те края не ходят — дорога тракторами разбита. — А мы пешком. Часика в четыре встанем и потопаем!.. Приготовили рюкзаки, осмотрели ружья. У него ружьишко видное — ижевка двенадцатого калибра, бескурковка. У меня — тулка. Ещё с часок языками поляпали о том, о сём и пораньше улеглись спать. Я Любаше наказываю, чтобы будильник завела, а Афанасьевич с постели: — Не надо, и так встанем. Зачем всех будить? Но дочка всё же крутнула пружинку. Так, на всякий случай. Под утро, будильник ещё не тренькнул, гость поднялся. Любаша встала, чтобы мать не тревожить, самовар поставила, на стол собрала. Попили мы чайку и в половине четвёртого вышли из дому. Дочка дверь за нами пошла запирать. — Пожелай нам, Любушка, ни коготка, ни хвостка! — сказал Афанасьевич. Дочка только прыснула в ответ — никогда такой поговорки не слыхала — махнула рукой. Всю дорогу Афанасьевич рассказывал о зверях да птицах. Был он учёным-зоологом и всякую пичугу по голосу узнавал и подражать ей умел, о любой букашке столько рассказать мог, что такого нигде и не вычитаешь! Я и не заметил, как мы в колхоз пришли. Председателя застали в правлении, собирался по бригадам ехать: время-то уборочное! Он нам быстренько на колхозной карте все овсяные поля показал и говорит: — Вот тут, за деревней, медведь ходил в овёс, ходит ли теперь — не знаю, сами проверьте, идти тут близко, да и поляночка маленькая. А москвич молчит, думает что-то. Потом ткнул карандашиком в угол карты. — Овёс? — Овёс, — ответил председатель. — Но бывал ли там медведь, не могу сказать. — Площадь? — Шесть гектаров. — А тут —лес? Березняк? Ельник? — Ельник. Дальше — болото, большое, километров на десять. — Чистое? — Да нет. сосенки есть и-боры попадаются — редки. Расспросил Афанасьевич, что растёт вокруг поля, есть ли поблизости речка или ручей, где дорога проходит, и вдруг говорит: — Вот туда и пойдём. Я ему: — Может, сначала ближнюю полянку проверим? По совести говоря, не хотелось мне ешё семь вёрст топать вслепую: неведомо, ходит ли там медведь, да и поле, что аэродром! Москвич на часы глянул и как отрезал: — Туда! Я уж спорить не стал: что спорить, раз сам не медвежатник. В десять утра мы были на месте. Перелезли через изгородь, огляделись. Поле одним краем в низину уходит; островочки кой где опаханы — кусты растут, а вокруг — лес, недалеко речка шумит — мельница прежде была. — Вот тут мы сегодня и возьмём медведя, — сказал Афанасьевич, будто речь шла о буханке хлеба. Стали мы поле обходить и почти сразу наткнулись на медвежью поедь. Хорошо помят овёс! Мне всё к меже хочется, чтобы следы посмотреть, велик ли хоть зверь, а москвич дальше тянет. И так, говорит, видно, что тут маленький мишка кормился: самые-то высокие метёлки овса не тронуты! На склоне, вдоль края поля — снова поедь. Второй медведь? А Афанасьевич мне: — Нет. Похоже, один и тот же. Он сначала здесь кормится, на склоне, а потом уж туда, повыше перебирается. — Почему? — спрашиваю. Он показал в низину и говорит: — Там, должно быть, крупный медведь пасётся... Спустимся, посмотрим! Спустились в низину, и правда: сотки четыре овса в умелень уложено. Афанасьевич показывает мне на высокие метёлки, с которых все овсины будто рукой сбруснуты, и головой качает: ну и зверина! Подивился я его смётке, а он знай планует: — Обстановка, — говорит, — такая: сначала на поле выходит молодой медведь — там, на склоне, около берёз. Потом появляется здесь, в низине, этот старикан. Он не потерпит близкого соседства того мишки и шуганёт его подальше, туда, где мы первую поедь видели. Понял? — Понять-то, — говорю, — понял, только больно уж всё просто на словах то! А как на деле будет? — На деле? Ещё проще. Сегодня возьмём маленького медведя, а завтра — большого. Мне аж смешно стало. Нарубили мы с домашней стороны поля еловых да берёзовых кольев и серединой овса направились делать лабаза. — Ты, — говорит Афанасьевич, — раз уж этим делом не занимался, отдохни, я сам всё сделаю! Я молчу: что мне остаётся? Спустились мы снова в низину, сотню шагов до края не дошли — остановились. Достал Афанасьевич из мешка длинный капроновый шнур, связал вместе дюжину кольев и отправился к высоким ёлкам, что росли на меже чуть правее измятого овса. Мне велел на месте стоять. Залез он на ёлку, покопошился там, потом, гляжу, колья за шнур поднимает. Полчаса провозился, не меньше, и своим же следом ко мне. Второй лабаз он сделал на берёзах, на взгорке. Они ещё этаким мысочком в поле вдавались. А я опять, как пешка, стоял в овсе. Кончил он работу, подошёл ко мне и тихонько говорит: — Бери ружьё и слазай, погляди, ладно ли там, удобно ли. Здесь тебе сидеть? Медведь выйдет ниже берёз, слева, стрелять как раз с руки. Я, конечно, залез. Вижу: с умом, ловко всё сделано. Лабаз крепкий, под ногами хороший упор. Под ружьё тоненький колышек прилажен. Всё связано кручёными нитцами, ничто не скрипит, не шатается. Ну, думаю, мастер!.. «Как, — спрашивает, — можно сидеть?» — «Очень, говорю, можно!..» Потом Афанасьевич осмотрел опаханный куст орешника на самой горке, и мы вернулись к дороге. Привал сделали, чаю из термоса попили. — Теперь до четырёх часов будем спать! — сказал москвич, улёгся на хвою и мигом уснул. Тогда я подумал, что с непривычки он сильно устал, у меня и то ноги гудели, а после узнал, что мог он спать в любую пору суток и вставал всегда в нужное время. Храпит москвич на весь лес, а мне не спится. Дивно мне: каким чутьём он угадал, что надо в колхоз Кирова идти и выбрать вот это поле? Позднее и сам я стал выбирать места поглуше, подальше от людей, где медведи не пуганы и смелее идут в овёс, а тогда мне его действия загадкой казались. Если в Москве живёт, откуда медвежью охоту знает? Мне, деревенскому мужику, ни в жизнь не сделать такого лабаза, какой он смастерил. Значит, немало у него поделано этих лабазов... Думаю я так, гляжу на него, и не верится мне, что он москвич, да ещё учёный. И одежонка-то у него, как у пастуха к концу лета: штаны с заплатами на коленях, суконная куртка вся уже вытерлась, кепчонка выгорела — какого была цвета, и не поймёшь, резиновые сапоги не раз чинены. Но лицо у него всё-таки было совсем не крестьянское — чистое, гладкое, как у учителя. С виду молодой, а на висках седые волосики просвечивают... Около четырёх хотел я его разбудить, но он проснулся сам. Глянул на меня и говорит: — Плохо. Ты не на глухариный ток пришёл. Надо было поспать. Повесили мы свои мешки на ёлку и отправились в поле. Дождик побрызгивать начал. Ну, думаю, погода нам всё испортит! А он мне: «Дай Бог, чтоб и завтра такая была!» У ольхового куста, который он ещё днём осматривал, говорит мне: — Ты иди на свой лабаз, а я тут посижу. Ещё не легче! Зачем тогда на ёлках захоронку делал? Однако смолчал я: раз уж новичок в такой охоте, то лучше держать язык за зубами и делать, что скажут. И в то же время у самого в душе какое-то недоверие к нему появилось: так складно расписывал охоту, а садится в поле подальше от медведей! К вечеру дождь кончился, но промок я на лабазе до последней нитки. Зябнуть начал. Сижу, дрожу и москвича недобрыми словами переполаскиваю: на кой ляд в такую рань на лабаз послал? Переждали бы дождь под ёлкой — милое бы дело! Так нет, послал, а сам под кустом схоронился, охотничек-предсказатель! Я уж немало знал таких охотничков, у которых на словах всё ловко и складно выходит, а как дела коснётся, получается один пшик. И этот, думаю, такой же. Планует, будто медведь в сарае сидит. А медведь — он в лесу и в этакую мокреть под ёлкой спит: никакой зверь не любит мочить шкуру. Стал я подумывать, не пора ли с берёз слезать, глянул влево, и дыханье осеклось: медведь-то кормится! От края поля уж далеконько, к моим берёзам подвигается. Дёргает овсины потихоньку. Сердце у меня колотится!.. А в руках — дрожь не от холода — от волнения. Поднял я ружьишко — а до медведя шагов двадцать — прицелился в серёдку. Бац! Медведь подскочил и шмяк на бок! Потом развернулся и дёру! Я вдогонку ему хлесть! А сам — вниз, только сучья сшабаркали. Ружьё перезарядил, стою. И, как сегодня, слышу — он в кустах хрипит. Заметил: бежит ко мне Афанасьевич с горы. А я-то, думаю, что мешкаю? И сгоряча сунулся в кусты зверя добивать. Ничего не успел — взъехал на меня мишка. Ружьё отлетело, едва успел голову руками прикрыть. Забыл, что и нож на поясе висит... Спасибо, Афанасьевич выручил! Меня бы ругать за такое, а он бинтует руку да ешё и улыбается: такой уж, говорит, жребий медвежатника — побывать под зверем! Благодари судьбу, что легко отделался!.. Лесник растопырил пальцы левой руки, и я увидел, что мизинец и безымянный неестественно согнуты, а на тыльной стороне ладони белеют старые шрамы. — В обшем. охоту на второго медведя пришлось отложить, — продолжал лесник. — Я предлагал Афанасьевичу остаться, но он не захотел один охотиться... Целую неделю, пока рука малость не зажила, мы никуда не ходили. Вернее, я не ходил. Афанасьевич же каждое утро то в лесочек, то на речку, то на болото сбродит — какие-то наблюдения вёл, а потом весь день в свои блокноты что-то писал. Когда же наступал вечер, он начинал бесконечные рассказы. Удивительный был человек! На охоте — мужик мужиком, будто всю жизнь в деревне жил, топором да ружьём хлеб себе добывал. А послушаешь — где он только не бывал — Урал, Сибирь и Дальний Восток исколесил. Сахалин пешком пересёк, за границу не раз ездил, даже в Австралии с какой-то экспедицией чуть не месяц жил. И вот как начнёт рассказывать о жизни в других странах, о диковинных зверях и птицах, которые ещё водятся на земле, о том. как мудро всё в природе устроено, диву даёшься, как умещается в голове столько всякой всячины! Была в его рассказах какая-то колдовская сила: чем дольше слушаешь его, тем больше слушать хочется. И мир будто на глазах раздвигается, и начинаешь понимать такие штуки, о которых раньше и слыхом не слыхивал. А то наоборот: что тебе кажется проще пареной репы, он так развернёт, так представит, что только ахнешь. Помню, о мышах да крысах разговор зашёл. Раньше я думал, что эти пакостные твари самые что ни на есть лишние на земле, а через Афанасьевича понял: исчезни вдруг мыши — и вся природа нарушится, вся жизнь на земле придёт в расстройство. Комар и тот на своём месте оказался!.. Правда, жена моя — она телятницей работала — и младшая дочка-пятиклассница особого интересу в этих рассказах не видели — они у меня равнодушные к природе. Зато я и Любаша могли слушать Афанасьевича без конца. И засиживались мы за этими разговорами чуть не до свету... Только о своей личной жизни Афанасьевич никогда не заикался. Семейный он или холостой? Спрашивать неудобно — раз уж он такой разговорчивый да откровенный, но о себе ни слова не говорит — нехорошо спрашивать зажила у меня немножко рука, и отправились мы снова в тот колхоз. Как и в первый раз, обошли поле. Там, где кормился небольшой медведь, поеди не прибавилось, зато в низине с полгектара овса измято и объедено. Тут уж и я убедился, что медведей было два. И всё-таки мне непонятно: как тогда Афанасьевич ешё издали узнал, что в низине кормится старый медведь? — Так это же очень просто объяснил он. — На любом поле есть самый глухой, тёмный угол. Его-то и выбирает медведь. Здесь тёмный угол — низина. Но раз мы нашли поедь на горушке, в менее удобном месте, значит, низина захвачена другим, более сильным зверем. В самом деле — просто! И главное, правильно. Пришли мы на старое место, где отдыхали во время первой охоты, и смотрю я, Афанасьевич раздеваться начинает. Куртку, штаны и кепку повесил подальше от костра, на ветерок, сапоги на муравейник поставил. Прошлый раз он этого не делал. А мне, спрашиваю, тоже раздеваться? — Тебе не надо, — махнул он рукой. — Сегодня я стрелять буду. А зверюга этот — не тому чета — академик! Мне немножко обидно стало, будто я лишний в этой охоте. — Так мне, может, и на лабаз не садиться? Он как-то почувствовал мою скрытую обиду. Сел поближе к огоньку в своих тоненьких спортивных штанишках, костёр поправил — а день в самом деле прохладный был — и говорит: — Я бы, пожалуй, уступил тебе своё место, да не уверен, что ты сумеешь на раз уложить зверя... Или уложишь? Мне совсем неловко сделалось. Тогда я вообще считал, что никакой охотник не может дать гарантию на смертельный выстрел по кому хошь. а по медведю — и подавно! Но смолчал, спросил только: — Так садиться мне на лабаз или нет? Может, лучше здесь посидеть, чтобы охоте не помешать? — А ты и не помешаешь. Ведь прошлый раз я не помешал тебе? Нет. Я только со стороны хотел посмотреть на охоту. И тебе, думаю, тоже интересно взглянуть... Впрочем, вряд ли этот медведь на свету выйдет... В пять часов мы отправились на свои места. С моего лабаза низина просматривалась хорошо, и, если медведь выйдет там, я его. конечно, увижу. Если же он заподозрит что-нибудь и вылезет в поле между нами, в углу, чуть подальше того места, где вышел молодой медведь, тогда уж и я стрельну. И что бы ни говорил Афанасьевич, но зародилась во мне надежда, что вдруг всё-таки медведь выйдет ко мне! Чего ему в низине делать? Там уж и овса-то нету! В восьмом часу, когда смолкли все пичужки и наступила тишина, слева от меня раздался такой треск, что эхо прошумело по лесу. Сердце так и замерло: ко мне идёт! Сел я поудобнее, ногами переступил, чтобы не так отекали, ружьё на перекладинку положил, курки взвёл, жду. Вот вот, думаю, опять затрешит. поближе... Потом уж Афанасьевич объяснил мне, что старый медведь специально повалил сушину — предупреждал о своём приближении. И если бы молодой медведь не был убит, он. заслышав этот треск, спешно перебрался бы на своё резервное местечко на гору, подальше от старика. Но тогда я ничего этого не знал и в душе радовался, что зверь идёт в мою сторону и есть время приготовиться к выстрелу. Но медведь не появлялся. Спина у меня заныла, ноги отекли, а зверя всё нет. Смеркалось. Всё вокруг посерело. Выйди медведь в низине, я уж и не увижу его. Но всё равно на что-то ещё надеюсь. Совсем стемнело, когда из ёлок, где сидел Афанасьевич, книзу, наискосок сверкнул огонь. Гул выстрела прокатился над полем, над лесом и растаял. Тишина — в ушах звон. Спустил я осторожно курки и жду: Афанасьевич предупредил, чтобы я без его сигнала никаких признаков жизни не подавал. Наконец, в низине фонарик вспыхнул, в мою сторону светит. Я долой с лабаза и бегом туда. Афанасьевич на меже стоит, ружьё на плече, будто и не было ничего. Вот тебе и верный выстрел! Сразу я понял — неудача. — Ушёл? — спрашиваю. А он мне: — Почему — ушёл? Ты посмотри, какой это зверина! — и фонарик включил. Под межой, у кустов, распластав лапы, будто перед прыжком, лежал огромный чёрный медведь — самый большой медведь, каких я когда-нибудь видывал... Череп этого медведя и шкуру Афанасьевич увёз к себе в институт. В тот год нам не пришлось больше поохотиться: через день пришла из Москвы телеграмма — срочный вызов на работу. Ожидал Афанасьевич, что его могут отозвать из отпуска, или было это для него неожиданностью, не знаю, но расстроился он очень. Я его на будущий сезон на охоту приглашаю, а он будто не слышит, думает что-то своё, вешички в рюкзак складывает. Любаша к нему подскочи-ла: — Правда, Алексей Афанасьевич, приезжайте! Или вам не понравилось у нас? Он посмотрел на неё грустно и говорит: — Понравилось, Любушка. Очень понравилось, да только ведь Союз наш велик, новые места надо посмотреть. А она: — Вы и без того всё изъездили!.. Неужели не приедете?.. — и так на него взглянула, что мне за неё немножко неловко стало. Но он не пообещал. Так и уехал. Любаша будто в воду опушенная ходит. Вижу, тоскует. Глупая, думаю, нашла по кому тосковать! Да он не успел за дверь выйти и уж забыл тебя! Но не сказал ей ничего: потоскует и успокоится. Но я ошибся. Всё получилось иначе. Продолжение следует........... Ссылка на комментарий
пензяк Опубликовано 4 июня, 2009 Поделиться Опубликовано 4 июня, 2009 А где продолжение? У больно сильно хочется дочитать... Ссылка на комментарий
Экспертная группа Лисовин Опубликовано 4 июня, 2009 Экспертная группа Поделиться Опубликовано 4 июня, 2009 ЖРЕБИЙ продолжение.......... Следующим летом, в начале августа, стал я на овсяные поля заглядывать: заразился новой охотой, сплю и медведей во сне вижу! Лабазки кой где поблизости сделал и вечерок уж один посидел, мишку ожидаючи, только не вышел ко мне зверь. Вернулся я с этой охоты, едва порог переступил — Любаша ко мне. Руки за спиной прячет что-то, а глаза у неё так и светятся, так и горят! — Чего ты? — спрашиваю. Она мне бумажку суёт. Развернул — телеграмма: «Приеду четырнадцатого Силаков». — А сегодня тринадцатое! — подсказывает дочка. Эх ты, думаю, глупышка! Не к тебе ведь человек-то едет, а охотиться!.. Встретили мы Афанасьевича как положено. Хозяйка моя с Любашей всякой сдобы настряпали, я водочки припас, разные соленья уж были. Одно дело гость, другое он меня из медвежьих лап вызволил, я ему здоровьем и жизнью обязан остался... Да... На первых порах охота у нас не клеилась: ягод в тот год было много и медведи худо на овсы ходили. — Давай, — говорит Афанасьевич, — махнём в колхоз Кирова! — Махнём. — говорю. Кстати и машина подвернулась — дорогу наладили и колхозные грузовики изредка ходили туда. За ружья уж взялись, и вдруг Афанасьевич спрашивает: — А где Любаша? — На речку, — говорю,— ушла, бельё полоскать. — Тогда обождём, — и сел на табуретку. — Но шофёр торопится! — Пусть. А без Любашиного напутствия я не поеду. Я стою и не знаю, шутит он или говорит всерьёз. — Хорошо. Я её позову. — Не надо. Лучше попьёмка чайку! — и повесил ружьё на стену. Чай так чай! Махнул я шофёру рукой, дескать, поезжай, если некогда ждать, а сам поставил самовар. И вот за чаем Афанасьевич сказал: — Прошлый год я не пообещал приехать. Но наступил август и неудержимо потянуло меня сюда. На Любашу захотелось взглянуть, выпить стакан чаю из её рук, уйти в лес с её напутствием и чтобы никто другой, а именно она закрыла за мной дверь... Может, он ещё что-нибудь сказал бы, но в это время пришла Любаша. Странным показалось мне такое признание. Что могла значить Любаша для Афанасьевича? Простая деревенская девка, к тому ж и невидная, невысокая, тоненькая, белобрысая. Хоть бы брови чёрные были, а то сивые, как у меня. Да и ума-то ещё не накопила — девятнадцатый год ей пошёл... Ножрепко запали мне в душу те слова. Стал я внимательно к дочке присматриваться и кое-что понимать начал. Приезжаем мы с охоты пустые ли, с медведем ли, неважно, для Любаши наше возвращение — праздник. Радуется, светится вся, самовар скорей ставит, любил Афанасьевич чай! — на стол собирает и всё спрашивает, что да как на охоте было. Вечером, когда Афанасьевич рассказы свои заведёт, она опять тут как тут. Сидит в уголочке у окна и слушает, будто заколдованная. Иной раз скажу ей: иди ты спать, поздно уж! А она в ответ: всё равно ведь не усну, и это мне для учёбы надо. Она в институт заочный поступила. Ну, коли так, сиди, не жалко. А у самого разговор тот из головы не выходит. Чувствую, тянутся они в душе друг к другу, но и шажка навстречу один к другому не делают. Много мы в тот год охотились. Четырёх медведей взяли, сколько раз в стогах ночевали, плащом одним укрывались, но больше Афанасьевич не сказал мне о Любаше ни слова и ни разу к старому разговору не вернулся. Конечно, моё дело маленькое, что у него на душе и какова его жизнь, и не думал бы об этом, если б не Любаша. Ведь знаю: уедет он, и опять она начнёт сохнуть. Так оно и получилось. Раньше Любаша была тихая, а тут совсем ушла в себя. Из дому — никуда. Придёт из школы, по хозяйству дела справит и за книги. Бывало, скажет ей мать: «Сходила бы ты, дочка, в кино либо на танцы, все девки гуляют, а ты чего сидишь высиживаешь?» У Любаши один ответ: не хочется, некогда... В межсезонье прислал Афанасьевич нам несколько писем. То с праздником поздравит, то сообщит коротенько, куда ездил, а о Любаше — ни звука, только привет ей. И всё равно не было для неё большей радости, чем вот эти письма... Десять лет назад приехал к нам Афанасьевич в третий раз. Когда здоровались и глаза наши встретились, почувствовал я, что этот приезд необычный: была в его взгляде какая-то особенная решимость. Не успели мы сесть за стол, гляжу, Любаша из своей комнатушки выходит, наряженная, в новом платье, косынку на плечи накинула. — Ты куда? — спрашиваю. — В клуб. — А кто же нам чай будет наливать? — спросил Афанасьевич. — Так мама же дома! — и убежала. Понял я: измучилась, извелась девка, ожидаючи человека, и решила таким способом обратить на себя его внимание. И хоть понял её, однако не одобрил: неладно затеяла!.. Вижу, Афанасьевич сник, брови сдвинул, молчит. А виски у него совсем уж белые... Я о своих планах говорю, откуда какие вести о медведях получены, хочу отвлечь, взбодрить. А он слушает, головой кивает и вроде бы безо всякого интересу бормочет: «Ладно, хорошо, съездим, посмотрим...» Спланировали охоту. Выезжать решили в шесть утра. У меня уж и мотоцикл был — не пешком топать. Часов в десять легли отдыхать. Чувствую, гость не спит. И Любаши нет. Мне тоже не до сна. Если, думаю, из-за Любаши Афанасьевич к нам приезжает, сказал бы об этом прямо, с ней бы поговорил, и уж тогда стали бы решать, что делать... Дочка пришла домой в двенадцать. Чего-то похватала в кухне и в постель. Утром встаём — она спит. Не бывало такого! Хозяйка у меня самовар согрела, завтрак подала. А я на Афанасьевича взглянуть боюсь: за одну ночь постарел. — Слушай, — говорю, — может, нам не ездить сегодня? — Это почему же? Я пошутить хотел: мол, как же без Любашкиного напутствия? Но понял: не до шуток. И Афанасьевич заупрямился: поедем и всё тут! ..Лесник надолго замолчал. Я подкинул в костёр дров, закурил. Он тоже стал свертывать цигарку. Затянулся несколько раз. поднял на меня глаза. — Я тебе показывал на сосне остатки старого лабаза, — снова заговорил он. — Так это был мой лабаз. Тогда мы охотились на этом поле. Афанасьевич сидел левее. Где был его лабаз, завтра я тоже покажу... Да... В первый же вечер я подстрелил крупного медведя. Он вышел в том же самом месте, где сегодня вылез в поле твой медведь. Но мой выстрел ока¬зался неудачным — зверь ушёл. Заночевали мы с Афанасьевичем в этом же сосняке, только подальше от поля. Там у меня столбик поставлен — я уж не стал его в темноте искать... Ну вот... Устроились мы на ночлег, поужинали, как вот с тобой сегодня, и уж хотел я сам завести с Афанасьевичем разговор о Любаше. С одной стороны, конечно, неловко начинать мне первому, но что, думаю, мучить человека? Расскажу, как она ждала его, объясню, что по глупости своей в клуб надумала идти — ведь весь год не ходила! Но Афанасьевич после ужина сразу лёг на хвою и сказал: — Спать. Завтра будет трудный день. Спать так спать! Отложил я разговор до утра и тоже лёг. Долго ворочался, чего только не передумал в ту ночь, однако уснул. Проснулся — Афанасьевич уж у костра сидит. Нахохлился, думает что-то. И так вдруг тревожно стало у меня на душе, что хоть плачь! — Плюнем, — говорю. — Афанасьевич на этого медведя и поедем лучше домой! — Домой? Ты хочешь бросить подранка? — и с таким это укором сказал, что мне стыдно стало. — Нету, — говорю, — никакого подранка. Мазнул я! — Хорошо. Проверим. Если мазнул, вернёмся домой. Осмотрели мы место, где медведь в момент выстрела стоял, и поднял Афанасьевич несколько шерстин, обсечённых пулей. В низ живота, говорит, ранен. У воды искать надо. Сам он всегда бил зверя наповал и никогда не стрелял, если не был уверен, что возьмёт медведя первой пулей, а я ещё не умел так охотиться и подранков делал много. Пошли мы по следу и скоро отыскали несколько капель чёрной крови. — Очень тяжело ранен! — заключил Афанасьевич, — он не ушёл далеко. Мы сделали небольшой круг, спустились в ложбину. А там сырь есть, вроде оврага. Бурелом страшный. Прежде, идя на поиски раненого зверя, Афанасьевич весь преображался. Он не из книг из опыта знал, насколько это опасно, и работал в лесу так осторожно, что застигнуть его врасплох было невозможно. А тут я чувствую, что голова его занята другим, взгляд рассеян. Не по себе мне стало: не с таким настроением на подранка ходить!.. Огляделся Афанасьевич кругом и шепчет: — Он где-то здесь!.. Постой тут, а я посмотрю вон за теми корягами, и тихо двинулся к двум поваленным ёлкам, которые лежали от нас шагах в десяти. Меня будто кольнуло: вместе идти надо! Сам же учил искать раненого зверя локоть к локтю. Но ослушаться я не посмел: на охоте дисциплина нужна железная!.. Стою. Курки взведены. С Афанасьевича глаз не спускаю. Вижу: аккуратно идёт, большой палец на предохранителе держит в любой момент к выстрелу готов. Вот перелез через первую ёлку, ко второй шаг сделал. И в тот же миг откуда-то снизу молчком вымахнул на него медведь. Хлестнули выстрелы. В два прыжка я очутился рядом и понял: случилось несчастье. Афанасьевич, сбитый медведем на поваленную ёлку, висел на ней, неестественно переломившись. Зверя он добил, но сам отскочить не смог некуда было отскочить!.. По дороге в районную больницу он на несколько минут пришёл в себя и сказал: — Вот и меня не миновал жребий медвежатника!.. Эх, не вовремя! Так я с тобой и не поговорил о главном... — Мы ещё обо всём поговорим! И на медведей походим! — утешал я его. Но он покачал головой. — Нет. Всё. Уже всё... Ах как поздно!.. Ружьё возьми. На память. Онохорошо бьёт... Он снова впал в забытьё и вечером того же дня умер. Вот такая история... Лесник взял в руки своё ружьё, погладил стволы, и я понял, что это именно та ижевка, с которой охотился москвич. — Ну, а Любаша — что? — спросил я, потрясённый неожиданной развязкой. — Что Любаша! С горя чуть с ума не сошла, а человека-то не вернёшь!.. И ведь не ходила она тогда ни в какой клуб за деревней на берегу речки до полуночи просидела и не спала, когда мы на охоту уходили! Но вот поди ж ты... Теперь она в Москве. Аспирантуру кончила, тоже учёным-зоологом стала. В том же институте, где Афанасьевич работал... Там и узнала она, что был он совсем одиноким. Вырос в детдоме — ни родителей, ни родственников, а жениться с экспедициями да разъездами не успел. ...Долго мы сидели молча у догорающего костра. Я не хотел тревожить лесника вопросами. Может, он снова бродит с Афанасьевичем по окраикам овсяных полей или пьёт с ним чай у костерка, или слушает его дивный рассказ о дальних странах? А может быть, как и я, думает о судьбе Любаши, о её первой большой любви? Я так и не уснул в ту ночь. Лесник, видимо, тоже не спал. Вид у него утром был усталый. Не разжигая костра, зябко поёживаясь, мы молча покурили и отправились на поиски раненого зверя. К счастью, искать его не пришлось, медведь лежал в тех же кустах, где мы оставили его вечером. Зверь был мёртв. Ссылка на комментарий
пензяк Опубликовано 4 июня, 2009 Поделиться Опубликовано 4 июня, 2009 Вот спасибо!!!! Сейчас дочитаю. Ссылка на комментарий
пензяк Опубликовано 4 июня, 2009 Поделиться Опубликовано 4 июня, 2009 Да.... Тронуло.... Ещё раз спасибо. Ссылка на комментарий
Экспертная группа Улль Опубликовано 5 июня, 2009 Экспертная группа Поделиться Опубликовано 5 июня, 2009 Тишина. Лес. Лес… Лесссс…. Сссс…. Тишина. Мягкая, чуть шипящая…. Изредка срывающаяся на едва заметный свист. Нет, не свист это – тоненький звон. Просто ухо горожанина, не ведающее ни отдыха, ни покоя – ни днем, ни ночью, привычное к городской какофонии звуков, тренированное в этой пожизненной борьбе и вполне заслуженно гордящееся, как старый солдат-ветеран, своей доблестью, боится... Я просто самыми кончиками нервов ощущаю, как мой слух, столь верно служащий мне в городе, способный уловить приближающийся поезд метро задолго до того, как отблески света его фар появятся в черном провале тоннеля, дрожит от страха. Он просто не в состоянии понять, перенести эту тишину – и начинает дрожать, чтобы хотя бы отзвуками этой самой дрожи заполнить, прикончить тишину, расправиться с ней… Какое-то предательское поведение собственного слуха – да не мешай же! Как ты не можешь понять – я хочу слышать, ощущать, пить именно эту тишину! Мне не нужно никаких звуков, ни-ка-ких, слышишь! Ни одного! Впрочем – это уж я хватил лишку. Как это – «ни одного»! А зачем же тогда я, со всей присущей мне сухой прагматичностью современного горожанина, умеющий считать деньги и развешивать, раскладывать по минутам само Время, во всем старающийся видеть практическую пользу, оказался здесь? Ведь Прогресс, Великий и Ужасный, дал нам все – видео, аудио, стерео, Долби-сарраунд, рев моторов на автомагистралях, грохот движков разгоняющихся над дачным домиком в ближайшем – таком удобном – Подмосковье самолетов – для того, чтобы заполнить свой слух, не оставить в нем ни уголка свободного пространства… Но этот же самый Прогресс подарил нам и другое, до гениальности простое изобретение – беруши, на тот случай, если захочется попользоваться тишиной, потребить ее… В любой аптеке… «Рраз – и готово!» Только вот закавыка – есть тишина и Тишина. Одна – ватная, стерильная, как больничная кафельная стена, как пустой щит – «Здесь могла бы быть Ваша реклама…». Тишина техногенная, цивилизованная. Тишина, как отсутствие Звука. То есть мертвая. Другая – тишина Жизни. Не терпящая пустоты. Наполненная… Не звуками – нет, скорее – Отзвуками, следами Жизни, ее доказательствами. Надо здорово напрячься, чтобы уловить эти отзвуки, разглядеть эти следы. И тогда, за стуками собственного сердца, за дрожью перепуганного слуха, можно будет ощутить Жизнь! А жизнь не может не рождать Звук – не лязг, не грохот, не насильное, механическое возмущение звуковых волн. Живой Звук. Слово Природы. Так вот зачем я здесь, в глухом бору на краю огромного мохового болота, в тысяче с лишком верст от Москвы, от привычной квартиры, от работы, от знакомых… От примявшейся по ноге, как старый ботинок, повседневной жизни. Я хочу услышать это Слово. Я знаю, что оно будет обращено не ко мне – да и кто я для великой, изначальной Природы – неблагодарное дитя, внезапно вспомнившее о том, что у него тоже есть корни… Что может Она сказать мне, одному из тех, кто, будучи порожденным ею, возомнил себя Ее царем… Но мне нужно это Слово, этот Звук – как знак того, что Природа все еще жива, что не все еще наши усилия завершились успехом, что сам я еще ЖИВ. И я продолжаю вслушиваться, борясь с собственным слухом, с его городской изувеченностью… «Дэк…» Сердце оборвалось. Шею ожгло горячим – словно кто-то в бане, забавляясь, дунул на загривок… Мысли и их обрывки в смятении порскнули в разные стороны… «Дэк!» Новая волна горячей крови толкнула в голову. Почему-то стало сухо во рту и схватило горло. Я даже не понял, сколько мгновений прошло между этими двумя Словами. Мне кажется, что сердце остановилось, не стукнуло ни разу… «Дэк-дэк!» Нет, сердце все-таки бьется – иначе откуда эти толчки крови в голову, в уши, в шею? Пожалуй, оно даже не бьется – оно колотится, с бешеной скоростью гоня кровь по телу… «Дэк-дэк-дэкдэкдэдэкдэк!!!» Когда же я перестал дышать? Я ведь понял это только из-за внезапно возникшего головокружения, как это было, когда в детстве нырял на море за раковинами… Они были глубоко и мне все не хватало воздуха, чтобы донырнуть. И приходило головокружение и сумрак в глазах – такие же, как сейчас! Я перестал дышать на вдохе или на выдохе? Попытка выдохнуть оканчивается каким-то сиплым, жалобным звуком… Все-таки удается сделать вдох-выдох и уловить окончание самого загадочного, волшебного, таинственного звука из всех, что я слышал до этого – «чфсшсфшсщ…». Как же быстро, сразу он запел – не распеваясь, сразу же «выдал» всю Песню! И тут же, совсем без перерыва выдал вторую! Третью! Он пел, не прерываясь ни на секунду – первые колена становились все короче, он проглатывал звуки и вот уже практически сразу переходил к третьему. Он пел взахлеб, он голосил! Я уже сумел хоть как-то справиться с собой – весь мокрый от внезапно накатившей испарины, на ватных, плохо гнущихся и мало ощущающих ногах, я подхожу к нему. Получается быстро – третьи колена его песни, эти неописуемые шелестящие, поскрипывающие фразы несутся одна за другой. При очередном шаге я наступаю на ветку – она сухо и резко хрустит, болью отозвавшись в ушах. Острая обида пронзает мои взвинченные нервы… Нет – не услышал! Видно, не до того ему сейчас! С каждым шагом песня становится все громче и громче, я слышу ее все отчетливее и отчетливее… Вот и сосна – старое, высокое дерево с корявой, здоровенной ветвью у вершины, на которой я и увидел его. Молодой – судя по очертаниям ясно рисующегося в свете зари хвоста. Пацан. Горячий, нетерпеливый пацан. Весь напружиненный, с раскрытым клювом, четко рисующийся на ветке. Самые первые лучи еще не солнца, но уже света освещают его. Он подпустил меня совсем близко и я отлично вижу его - вплоть до лап, в дикой, страстной истоме вожделения терзающих ветку. Я любуюсь коричневым отливом оперения его крыла, мне даже кажется, что я замечаю изумрудный отблеск на грудке. Я стою и млею, наслаждаясь Звуком. Наслаждаясь Словом. Наслаждаясь сознанием того, что я Живу… Что-то мешает мне. Что-то, что вполне уместно в других обстоятельствах, но чего Сейчас и Здесь быть не должно. Я медленно опускаю ружье. Не сегодня. Сегодня оно отдохнет. Даже самые верные ружья должны иногда отдыхать. Сегодня я пришел в этот Лес не Охотиться, а Слушать. Чтобы услышать Звук, услышать Слово. И я услышал этот Звук, это Слово. И это Слово было – Любовь. Молодой, но такой древний, предначальный глухарь пел мне о Любви – о вечном чувстве, что является подтверждением Жизни, ее торжеством. Он пел так же, как за многие тысячи лет до Сегодня пел другой глухарь, и, возможно, другой охотник внимал ему и, я почему-то допускаю это, тот, древний, охотник медленно опустил лук со вложенной стрелой и натянутой тетивой. Потому, что он внезапно подумал о Ней – Той, что ждет его у Костра. Той, что ждет его, выполнившего свое мужское предназначение Охотника и Кормильца, показавшего свое умение, свою ловкость, свою силу и выносливость – ради Нее. И, подумав о Ней, он вдруг с кристальной ясностью понял, что сегодня он принесет Ей не добычу – он принесет Ей другой, но не менее ценный трофей – он принесет Ей свою Любовь. Я покидал ток еще более осторожно, чем пришел на него. Меня провожала Песня Жизни, Песня Любви. Я бережно, стараясь не потерять ни крупицы, не помять в неумелых, неловких руках, нес эту Песню своей Любимой. Перейдя болото, я остановился и закурил. Оглянулся и увидел бор, уже вовсю освещаемый лучами утреннего солнца, купающийся в его теплых золотых блестках. Внезапно я понял, что больше не слышу этой назойливой дрожи слуха. Она ушла – я слышал настоящую, Живую Тишину… Я вернусь в этот Лес. И будет Охота, и будут другие мысли и чувства – волнительные, сильные, но Другие. Сегодня я слышал Слово. И это Слово было – Любовь. Спасибо тебе, Мать-Природа, за то, что Ты даруешь мне и прости меня за то, что я беру у Тебя! Д.А. Побединский Ссылка на комментарий
Экспертная группа Улль Опубликовано 9 июня, 2009 Экспертная группа Поделиться Опубликовано 9 июня, 2009 Зимняя колыбель! Зима - одно из суровых времен года, но это не значит, что она не красива. Зима имеет свою неповторимую прелесть…… В середине декабря у меня на работе были серьезные поломки, сопровождавшиеся серьезными проблемами. Вообщем к концу недели я был выжат как лимон и рассудок мой был на гране помешательства. Благо подошла «счастливая» пятница, которая и закончила всю эту суматоху, все проблемы удалось решить и в половине пятого, я рванул с работы как ошпаренный кипятком. На улице было хмуро и пахло снегом, лицо обволакивало влагой. Дорога занимала около двух часов, но душой я уже был там…., там, на любимом болоте. На вечернюю зорьку я не успевал, но этот факт меня не огорчал, поскольку луна уже была почти полной. Добрался до шлагбаума города и вот, наконец, я еду в попутке к родителям в деревню. Дома и машины мелькали быстро и через 50 минут, я был уже в деревне. Дома меня встретила мать, по моему внешнему виду она сразу поняла, что я жутко устал и накормив меня горячим борщом, сказала: Иди, сходи на охоту. Словно она читала мои мысли. Уже было начало восьми часов вечера. Я тихонько собрался, взял свое ИЖ-26 и вышел на улицу. Снег шел не сильно, опускаясь на землю мягкими хлопьями. Я не стал брать с собой постоянную спутницу Геру(дратхар), дабы побыть на едине с собой. Путь мой шел вдоль не большой дрены, которая и впадала в болото, расположенное в шести километрах от дома. Луна просвечивала тучи и томно освещала побеленную землю. Свет отражался от снега, и было достаточно светло, чтобы разглядеть любой кустик, деревце или подымающуюся утку. Стоял синеватый свет. Я шел медленно и смотрел по сторонам, снежинки опускались на мое лицо и таяли, обжигая его. Мне не хотелось ни о чем думать, я просто любовался заснеженными просторами и даже прозевал поднявшихся уток. Хлопанье крыльев только вздернуло меня и даже напугало от неожиданности, я было вскинул ружье, но было поздно, проводил взглядом удаляющиеся точки и пошел дальше. Через час я уже видел камыши, защищающие болото, вокруг которого простирались, укутанные белым одеялом, поля. Между ними проходили полоски камыша. Этот вид радовал меня, и становилось легко и приятно на душе, я чувствовал свободу, как птица, выпущенная из клетки, я чувствовал что- то родное, все внутри меня ликовало. Потому что я больше не видел этих многоэтажных зданий, шума и суеты людей, будто скинул оковы. Я прошел по середине болота, вдоль русла, до маленького разливчика, ноги проваливались в вязкой грязи, а нос мой улавливал неприятный запах сероводорода, который был мне так знаком. Через сто метров, выйдя из-за поворота, меня, словно ударило током, ружье взлетело к плечу, но было далековато, около сотни уток взорвали тишину и разлетелись в разные стороны. Я не огорчился, мне было все равно, возьму я утку или нет, поскольку я был уже доволен тем, что просто нахожусь здесь. Я присел под островком камыша на окраине заливчика. Тишина…, нет ни единого звука, только шумит снег, нежно ложась на камыш и убаюкивая все вокруг, как ласковая мама, нежно укрывая своего ребенка, желает приятных снов. Только здесь я понял, какое маленькое существо, я – человек. Ему кажется, что он всемогущ и может преодолеть природу – небо, воздух, землю, воду, ветер, но это не так. Именно она хозяйка и повелительница, может радовать и огорчать человека. Она дает все, это нужно просто понять и почувствовать. Появление на свет и смерть каждого существа является ее «желанием», и ни кто не сможет оспорить это. Я смотрел на искрящуюся синеватыми искрами землю и увидел две движущиеся тени, которые падали впереди меня, а уши пронзил свист крыльев пикирующих уток, я даже не успел вскинуть ружье, как они пронеслись над головой и сели в двадцати метрах на лужу. Тут я проснулся, сердце начал переполнять адреналин, уток не было видно среди кочек, я прижал приклад к плечу и резко встал, пять уток начали тяжело подыматься в верх. Мушка точно легла на нос селезня, я чуть выше закинул ее и селезень рухнул, резко ловлю мушкой вторую утку, кто это уже не разглядеть, она была уже метров за тридцать, беру упреждение сантиметров пятьдесят, выстрел и она падает камнем в начало камышовой стены. Не выпуская точки падения из глаз, бегу к камышу, останавливаюсь, слушаю, утка бьется в полуметре левее, ломлюсь в камыш и вот он – красавец селезень. Теперь надо найти первого, тут я вспомнил свою Геру, но делать нечего, надо искать. Возвращаюсь на свое место, вскидываю ружье и вспоминаю момент падения, ага напротив деревца, иду прямо к нему и разглядываю кочки. Уже почти подошел к деревцу, а селезня нет, возвращаюсь назад, взяв чуть правее, ага, красавец, лежит между кочками. Довольный добычей, я присел под куст камыша, дабы успокоить свое сердцебиение и закурил сигарету. Уток больше не было, я посидел еще минуть двадцать и пошел домой. По дороге я снова думал, как мало нужно мне, чтобы почувствовать себя счастливым человеком. Немного побыть среди полей и камышей, вдохнуть свежего ароматного воздуха, почувствовать дуновения обжигающего лицо и руки ветерка и понять, что я являюсь какой-то частью матушки природы, что без нее я не смог бы прожить и именно она заряжает меня энергией, благодаря которой я живу. Незаметно я подошел к дому, в ногах чувствовалась приятная усталость, на душе было умиротворенное спокойствие и легкость. Попив горячего чая с булочками, лег спать, сон незаметно закрыл мне глаза и я уснул как младенец. С уважением, Роман Нагорный. Ссылка на комментарий
Экспертная группа Улль Опубликовано 10 июня, 2009 Экспертная группа Поделиться Опубликовано 10 июня, 2009 Первый раз мысль об охоте на медведя появилась у меня во время обычного разговора, затянувшегося далеко за полночь, в Карельской избушке расположенной трех часах езды от Петрозаводска. Происходило это весной позапрошлого года, когда я в компании своих товарищей охотников, в очередной раз приехал на весеннюю охоту в Карелию за глухарями. Местный егерь, назовем его за многочисленные предыдущие заслуги, условно, Мастером, к которому мы приехали на охоту, так долго и увлекательно рассказывал о весенней охоте на медведя «на приваде», что мне захотелось поучаствовать в ней самому. Окончательное же решение созрело, когда мы приехали к нему на следующий год на весеннюю охоту, и я услышал его повествование о том, как буквально за неделю до нашего приезда им и приехавшим к нему из Москвы охотником, на приваде был подстрелен небольшой медведь. Тогда я и «записался» к Мастеру на следующий год. Все время до весны прошло у меня под знаком ожидания и подготовки к охоте на медведя. В одном из Питерских интернет-магазинов я заказал специальную жидкость, отбивающую человеческий запах, почти каждый месяц я по электронной почте засыпал Мастера вопросами о том, как нужно себя вести на лабазе, с какого расстояния придется по медведю стрелять, куда нужно целиться, и т.д. и т.п. На все эти вопросы Мастер мне терпеливо отвечал и все по нескольку раз подробно рассказывал. Основной проблемой подготовительного периода для меня было принятие принципиального решения - из какого оружия стрелять – из своего гладкоствольного или карабина Лось-7 с оптическим прицелом, который Мастер был готов мне любезно предоставить. Конечно, в душе мне хотелось стрелять из своего оружия, да и Мастер говорил, что точный выстрел по медведю на близкой дистанции из гладкоствольного ружья более эффективен, чем из нарезного, поэтому в один из воскресных дней я взял оба своих ружья ИЖ-43 и Stoeger-2000 я отправился в ближайший тир. Тут мне бы хотелось отметить, что я, хоть и являюсь охотником с десятилетним стажем, но ни разу до этого момента мне не довелось стрелять пулями ни из гладкоствольного оружия, ни из карабина. В тире мне пришлось стрелять пулями Полева-2. Поскольку мне всегда казалось, что стреляю я довольно сносно, то когда я не смог достичь после 10 выстрелов из каждого ружья, устойчивого попадания в диаметр 20 см. с расстояния 40 метров, я заметно приуныл. Понимая, что возможности стабильных тренировок у меня не будет, я принял решение стрелять из карабина, тем более, что Мастер убеждал меня, что с оптикой попасть в круг диаметром 10 см. на расстоянии в 70 метров можно с «закрытыми глазами без всяких тренировок». И вот в марте нынешнего года Мастер наконец-то сообщил мне, что у него все готово – три лабаза построено, привада за них завезена, волоки по пять километров от них во все стороны сделаны и теперь осталось только ждать выхода медведя из берлоги. А после появления его следов около привад, по его команде мне нужно будет все бросать и срочно мчаться к нему. Весна в этом году наступала вроде бы ранняя, поэтому Мастер предупредил меня, чтобы я был готов к выезду чуть ли не с начала апреля. Потянулись томительные дни ожидания… Из-за этого постоянного ожидания вся остальная традиционная весенняя охота «с подсадной» и на вальдшнепа у меня была немного смазана, так как я боялся надолго уехать из дома, и пропустить вызов Мастера. И вот 19 апреля наконец-то раздался долгожданный звонок. Возбужденный Мастер сообщил мне, что у них в городе снег уже полностью сошел и мне нужно срочно приезжать, потому как медведь уже наверняка встал и промедление смерти подобно. При этом он оговорился, что был в лесу пять дней назад, и следов медведя около привад еще не было. В то же день я собрался и купил билет на поезд. Жена, как обычно, махнув рукой и «покрутив у виска» все-таки пожелала мне успеха, и я оправился на вокзал. На следующее утро Мастер встретил меня в Петрозаводске, и предсказывая скорый успех, всю дорогу подробно рисовал мне картины, на которых толпы медведей толкаются около, среди которых мне предстоит выбрать наиболее крупного и жирного и только что не промахнуться. Конечно, в этот момент у меня были некоторые сомнения в этом, но я посчитал, что не стоит разрушать столь благостную картину, и тоже с удовольствием давал волю своей фантазии. По дороге в лес мы заехали в магазин за продуктами, где Мастер остановил меня в момент, когда я стал наполнять тележку большим количеством различных консервов – мол, чего набирать лишнего, когда мы сегодня-завтра сделаем дело и максимум через два вернемся назад, а, следовательно, зачем нам таскать на себе по лесу лишний груз в виде продуктов? Вспомнив непростой путь до лесной избушки Мастера я согласился с ним, и мы ограничились двумя буханками черного хлеба, двумя банками тушенки, упаковкой картошки, пачкой чая и бутылочкой Карельского бальзама. Погрузив наш продуктовый запас в машину, мы продолжили путь к лесу. Я уже говорил, что у меня полностью отсутствовал опыт по стрельбе из карабина, поэтому я уговорил Мастера остановиться где-нибудь по дороге для проведения «контрольных стрельб». Сделав десяток выстрелов, по специально привезенной для этих целей из дома мишени, я успокоился. Действительно, как и говорил Мастер, проблем со стрельбой из карабина с использованием оптики у меня не возникло. С расстояния примерно в 70 метров все пули легли в круг диаметром 10 сантиметров. Через несколько часов, мы подъехали к лесу и тут мой энтузиазм немного уменьшился. Снега в лесу оказалось еще достаточно и стало понятно, что машина по лесу не пойдет, а это означало, что весь путь до избы нам придется проделать пешком, преодолевая при этом небольшие лесные ручейки, превратившиеся весной в бурные реки. В тот момент больше всего меня радовало то, что первая привада находилась прямо по дороге в избу, примерно в двух километрах от нее. Правда Мастер сказал, что на эту приваду он рассчитывает меньше всего, но зато в прошлом году ее посещал самый большой медведь, что конечно не могло меня не обнадеживать. Дорога до первой привады была нелегкой - рыхлый снег то держал на протяжении нескольких метров, то предательски проваливался под ногами. На первой приваде была полная тишина, что тут же удвоило мою усталость, но Мастер не унывал и сказал, что если мы сейчас ускоримся и быстро дойдем до избушки, то еще успеем сегодня к вечеру на вторую приваду, которая находится от нее всего в …. восьми километрах. Последние два километра до избушки я помню довольно смутно, однако, в путь от избы до второй привады мы отправились снова полные сил уже хотя бы потому, что были без рюкзаков. По дороге туда нас ждало еще одно испытание – узкий перешеек между двумя озерами, через который Мастером был заранее сделан небольшой мостик. Однако весенняя стихия захлестнула его, и он оказался на полметра ниже уровня поднявшейся воды. Преодоление этого ручья осложнялось еще тем, что течение воды было таким быстрым, что буквально смывало все со скользкого моста, находившегося под водой. Кое-как нам удалось форсировать эту преграду без потерь, но меня очень настораживало ее преодоление на обратном пути, когда нам предстояло повторить его уже в кромешной темноте. Подошли мы к лабазу, когда уже начало смеркаться, и там тоже была тишина. Мастер предложил сесть на лабазе рядом со мной, для того, чтобы в крайнем случае подстраховать меня, да и ему просто не куда было деваться в лесу, заваленном выше колена мокрым снегом. Тогда я впервые оказался на лабазе. Оказалось, что до этого момента я очень отдаленно представлял себе, что такое лабаз. Все лабазы Мастера представляли собой вполне добротные сооружения между двумя соснами диаметром 20-25 см. с удобной спинкой, подставкой под ноги и упором для стрельбы, расположенные на высоте 12-15-ти метров над землей. Когда я впервые оказался на лабазе, то больше всего меня волновала мысль о том, как бы оттуда не упасть или не уронить карабин. Задачей минимум для себя я видел успешный спуск на землю без каких-либо ушибов или переломов. Увидев в моих глазах легкое напряжение, Мастер поспешил успокоить меня, сказав, что это не самый высокий лабаз, а вот если сегодня будет пусто, то завтра мы пойдем на третий лабаз, который сделал действительно высоко. В тот момент мне особенно захотелось, чтобы результат был именно сегодня… Не успел я как следует закрепиться и освоиться на этом «невысоком» лабазе, как вдруг подул северный ветер и лабаз начал со страшной силой качаться и скрипеть! Тут я совсем приуныл и подумал, что если вдруг в этот момент появится медведь, а я не удержусь на лабазе, то роли охотника и добычи могут и поменяться. Однако время шло, вокруг была полная тишина, ветер стих, незаметно стемнело до той поры, когда сделать верный выстрел из карабина уже не представлялось возможным. Мы тихо спустились с лабаза и отправились домой. На удивление форсирование ручья, на обратном пути, несмотря на кромешную темноту, прошло намного быстрее и успешнее, и к часу ночи мы оказались «дома». Сил не оставалось даже на приготовление еды и мы, выпив по рюмке бальзама и закусив черным хлебом, стали разрабатывать диспозицию на завтра. Мастер сказал, что завтра мы пойдем на третий лабаз, в который он верит больше всего, что медведь там уже должен быть гарантированно. Меня, конечно, это с одной стороны воодушевляло, но при этом смущало то, что по дороге до лабаза необходимо было сначала переплыть на резиновой лодке озеро, а потом идти 10 км, пешком по заснеженной дороге, последовательно форсировав два небольших ручья. Остатки ночи пролетели мгновенно. Проснувшись часов в 9 утра и наскоро перекусив, мы стали собираться в путь. Накачали лодку, взяли с собой теплые вещи, и, не теряя времени, отправились в дорогу. Если сказать, что дорога была трудной, то это все равно, что ни сказать ничего. Даже привыкший к подобным переходам Мастер со стороны выглядел довольно уставшим, так что уже говорить обо мне, проводящем практически все время в сидячем положении в мягком и удобном кресле за компьютером. В итоге, пройдя всего лишь полдороги по «целине» мы были абсолютно измотаны и я, честно говоря, слабо представлял себе, как смогу пройти оставшуюся половину дороги, а уж про обратный путь мне было страшно и подумать. Вдруг, идущий впереди Мастер, за очередным поворотом издал истошно-радостный крик и победно вскинул руки вверх. Догнав его, я увидел отчетливый отпечаток медвежьих следов идущих в сторону того лабаза, к которому мы сейчас с таким трудом двигались. И куда только подевалась наша усталость? Мы бросились по следу медведя, как две скаковые лошади, как будто за спиной не было пройденных с таким трудом километров. Пройдя по следу метров пятьсот, мы окончательно убедились, что медведь четко встал на след волока и движется прямиком к приваде, на ходу подбирая его остатки. Все это еще больше увеличило наши силы. Идя по следу, мы пытались определить его свежесть, а также размер медведя, оставивший этот след. В итоге мы пришли к мнению, что этому следу 2-3 дня, что ничуть нас не расстроило, потому, как мы понимали, что если зверь найдет приваду, то он будет ходить туда регулярно, а это значит что мы его там рано или поздно подкараулим, и весь вопрос будет только во времени. Добежав до лабаза примерно к трем часам дня и убедившись, что след ведет напрямую к приваде, мы решили, не подходя к ней непосредственно и не дожидаясь вечера, сразу садиться на лабаз. В тот момент, ощущая прилив сил и ожидая скорое окончание охоты, я даже не обратил внимания, что лабаз этот действительно оказался значительно выше того, на котором мы сидели вчера, впрочем забравшись наверх во второй день я уже практически не чувствовал никакого дискомфорта. Оказавшись наверху и изучив приваду сквозь оптический прицел, Мастер немного приуныл. Ему показалось, что привада начисто съедена, и не только сама привада, но и земля на которой она лежала, казалась полностью раскопанной. Меня же почему-то это не смущало. Я был уверен, что если зверь здесь уже был, то значит, он придет и сегодня. Вскинув для тренировки несколько раз карабин и убедившись, что все нормально и настроившись на долгое ожидание, я замер и начал изучать местность. На изучение местности ушло часа два, после чего меня стало клонить в сон. Рядом уже спокойно дремал Мастер. Однако сон был недолгим, солнце начало клониться к закату и стало холодать. Еще через пару часов мои ноги в резиновых сапогах безнадежно замерзли, и все попытки отогреть их ни к чему не приводили. Сидящий рядом Мастер тоже заметно подзамерз, но виду не подавал. Поле непрерывных семи часов сидения на лабазе мы были похоже на две огромные сосульки, и оба с нескрываемой радостью «скатились» с лабаза, как только стало совсем темно. Мастер решил подойти к приваде, чтобы проверить осталось ли от нее хоть что-то. Мы спустились с лабаза и медленно стали подходить к ней. В этот момент зрение мое было напряжено до предела и я понял, что сейчас мы поменялись с медведем ролями – он стал охотником, а мы его потенциальной добычей. Подойдя к приваде, Мастер застыл в недоумении. При ближайшем рассмотрении оказалось, что привада была завалена бревнами и ветками, и сверху плотно засыпана примерно 10-ти сантиметровым слоем земли и мха, собранного на близлежащей территории. То есть то, что с высоты лабаза показалось нам выкопанной землей, в реальности оказалось холмом над привадой. Удивление Мастера было столь велико, что он не сразу понял, кто же эту приваду закопал. Только после детального изучения в потемках ситуация прояснилась – судя по всему несколько дней назад медведь нашел приваду, немного поел ее и перед уходом основательно закопал ее. Мастера это ничуть не расстроило и он заявил, что хоть такая ситуация для него сложилась впервые (обычно по его словам медведь только раскапывает приваду), он не сомневается, что завтра, ну максимум послезавтра мы этого медведя возьмем! Я, как человек, склонный верить профессионалам, согласился с ним, однако сомневающийся внутренний голос говорил мне, что так капитально медведь не станет закапывать приваду, если собирается ходить на нее каждый день, и будет очень здорово, если он вернется сюда хотя бы через неделю… Я поделился с Мастером своими сомнениями на этот счет, но он уверенным голосом успокоил меня, что, я мол рассуждаю как человек, а у медведя совсем другая – медвежья логика. Я решил, что в данном случае медвежья логика мне нравится куда больше, потому как в тот момент я не очень хорошо представлял себе, как я смогу дойти сюда еще одни раз, а если придется ходить туда еще целую неделю, то я просто упаду на второй-третий день где-нибудь на полпути к лабазу и стану, дополнительной, четвертой привадой. Обратный путь домой я помню очень плохо. Отчетливо лишь помню, что пришли мы где-то около трех часов ночи и упали, как убитые спать. Проснувшись утром, мы вдруг осознали, что нормально не ели уже более суток и едва передвигая ватные ноги, приготовили себе котелок картошки с тушенкой. Уничтожив его в течение десяти минут, мы ощутили, что силы возвращаются к нам, мы снова стали собираться в путь. В этот раз мы решили не торопиться с посадкой на лабаз и садиться не раньше 19.00, чтобы не замерзнуть и не потерять силы раньше времени. Чтобы хоть как-то облегчить себе жизнь, я предложил Мастеру, пока есть время, обойти две других привады. Вдруг медведь приходил туда и тогда нам не придется так мучаться, посещая самую дальнюю, тем более, что по его словам самый крупный должен быть именно на ближней, что само по себе представлялось мне идеальным вариантом. Не уверен, что идея эта была воспринята Мастером с воодушевлением, по крайней мере, радости в его глазах после ее оглашении я не увидел, но он согласился. Чтобы сократить время он решил пройти часть дороги по той части озера, где еще сохранился лед. Когда я увидел этот лед, то стал умолять его воспользоваться обычной, хоть и более длинной дорогой в обход, но Мастер был непреклонен. Он сказал, что лед еще выдержит и машину, и главное это найти заход на него, а потом он добежит куда угодно без проблем. Как и где он собрался найти заход на него, мне было совсем непонятно, потому как лед этот плавал метрах в трех от берега, но Мастер уверенно взял лыжи и пошел на вдоль берега в поисках этого самого захода. Моя измученная нервная система не могла наблюдать за этим зрелищем, и я удалился в избу с мыслью о том, что Мастер все-таки знает что делает. Действительно через два часа он вернулся живой и невредимый и констатировал неутешительный, но вполне прогнозируемый факт – на двух первых привадах по-прежнему тишина. Дорога в тот, уже четвертый день, в сторону лабаза была немного легче вчерашней, потому что весна вроде бы начинала брать свое и толщина снега стремительно сокращалась, хотя кое-где она была еще довольно значительной. Отсидев безрезультатно положенные три часа, мы отправились в обратный путь. Мастер, однако, ничуть не унывал, в отличие от меня. Он излучал уверенность в том, что уж завтра медведь точно придет. Я же тихо шел сзади, не споря с ним, думая при этом, что если он придет хотя бы дня через два-три, то это будет уже совсем неплохо. К вечеру этого дня сильно подморозило и пошел сильный снег. Когда мы подошли к озеру, то оказалось, что оно покрылось коркой свежего льда. Но в этот момент удивить или испугать нас уже было практически невозможно, и мы, ломая прикладами лед, без особых проблем, к трем часам ночи добрались до избы. Доев остатки обеда, мы упали спать, и без каких-либо сновидений проспали до утра. Утром мы осознали, что продукты, взятые из расчета «на пару дней», уже закончились, а наше мероприятие затягивается на неопределенный срок. Я мысленно прикинул, что могу посвятить этому мероприятию еще четыре дня, но при этом хорошо бы пополнить запас продовольствия и сообщить о своей вынужденной задержке на работу и домой. В связи с этим мы решили, что если сегодняшний вечер пройдет безрезультатно, то днем мы возвращаемся в Петрозаводск за продуктами. Нетрудно догадаться, что вечер снова прошел впустую и утром мы с Мастером, взяв пустые рюкзаки, отправились к машине, не теряя надежды успеть обернуться в город и вечером успеть хотя бы на ближний лабаз. Приехав в город, мы первым делом отправились в магазин. Там, уже не общая никакого внимания на бормотание Мастера о том, что в ближайшее время медведь будет уж точно у нас в руках, я без каких-либо колебаний набрал продуктов на неделю и со спокойной совестью готов был ехать обратно. Естественно воспользовавшись наличием мобильной связи, я позвонил домой и сообщил, что задерживаюсь еще на четыре дня, обрисовав сложившуюся ситуацию. Жена ничуть этому не удивилась, и сказала мне, что я могу задерживаться еще хоть на десять дней, все равно медведь появится только тогда, когда я вернусь в Москву. Чертыхаясь в душе, но в душе понимая, что в таких ситуациях она очень часто бывает права, прошу Мастера ускориться, чтобы успеть к дальней приваде. Но Карельские дороги пока еще не слишком скоростные и быстро стало понятно, что к ней мы никак не успеваем, а успеть можем только на ближнюю, на которой все это время была мертвая тишина. Когда стало ясно, что на дальнюю приваду мы не успеваем, Мастер выразил грустную уверенность, в том что, именно сегодня медведь придет туда, где мы сидели все предыдущие дни. Его уверенность в этом усиливала тихая и безветренная погода, которая установилась после переменной погоды предыдущих дней, когда было: то холодно, то тепло, то ветер, то дождь, то снег. Мне же, напротив, казалось, что медведь должен был придти как раз на ближнюю приваду, чтобы отблагодарить нас за те долгие мучения, которым мы подвергались все предыдущее время. Когда стемнело, и медведь на нашу приваду не пришел, Мастер окончательно уверовал в то, что именно сегодня он был на дальней приваде, и мы грустные поплелись в избу. Единственным радостным фактом было то, что теперь у нас было достаточно продуктов для ежедневного восстановления сил после утомительных переходов по лесу. На следующий день, проснувшись, мы поспешили на дальнюю приваду, активно обсуждая по дороге, был ли там медведь в наше отсутствие или не был. Стоит отметить, что дорога к этому времени стала значительно легче, почти полпути приходилось идти по открытому грунту, а снега становилось все меньше и меньше. Дойдя до привады, мы убедились, что в день нашего отсутствия медведя, как и во все предыдущие дни, не было, и я понял, что наши перспективы по-прежнему весьма туманны. Однако Мастер все еще излучал оптимизм, убеждая меня в том, что с каждым прошедшим днем, наши шансы только возрастают. Я не возражал ему вслух, но мой оптимизм убывал каждым днем. Прошло еще трое суток, и наступил последний вечер, который я мог посвятить этой охоте. На следующий день мне необходимо было возвращаться в Москву, чтобы сделать на работе дела и через неделю вернуться сюда уже в компании товарищей, чтобы охотиться на глухаря. Стоит отметить, что к этому времени мое физическое состояние значительно улучшилось. Те ежедневные двадцать километров, которые раньше казались мне бесконечными, теперь я легко проходил уже без привалов, на лабаз и с лабаза я теперь взлетал на одном дыхании, а сидел там почти также комфортно, как на рабочем кресле в офисе. В общем, все шло довольно хорошо, только вот не хватало главного – не было медведя. Собираясь в последний день на лабаз, я мысленно подсчитал, что за все время охоты я уже прошел порядка 150 километров и просидел на лабазе более суток чистого времени. Подумав об этом, я решил, что этого вполне достаточно, чтобы судьба отблагодарила меня за столь долгое терпение, поэтому в тот день особенно тщательно обработал свою одежду жидкостью отбивающий человеческий запах и потренировался в прицеливании из карабина. Увы, все оказалось напрасно. Несмотря на хорошую погоду, и нахождение на лабазе до самой темноты дождаться медведя нам и в этот день не удалось. Утром по дороге из леса, я решил, что сдаваться все равно не буду и через неделю по возвращению в эти места продолжу охоту на медведя в ущерб глухарям, там более, что Мастер, с неугасаемым энтузиазмом, убеждал меня в том, что через неделю медведь уж точно придет. Неделя в Москве пролетела незаметно и вот я уже снова в Петрозаводске. Теперь, нас было уже четверо. Все мои товарищи довольно опытные и искушенные охотники одобряли мое стремление продолжить охоту на медведя, но в душе, как мне казалось, сомневались в окончательном успехе этой затеи. Честно говоря, сам я тоже уже не верил в успех, но для себя решил сидеть до «победного конца», ну а если этот «победный конец» наступит раньше, то уж тогда оставшееся время посвятить глухарям. По приезду выяснилось, что за время моего отсутствия, Мастер ни разу не был на лабазах, видимо он переводил дух, отдыхая от наших с ним ежедневных походов. За прошедшую неделю весна окончательно вступила в свои права, окончательно очистив лес от снега, который, как еще совсем недавно мне казалось, не сойдет никогда. Лесная дорога полностью очистилась, и большую часть пути к избе нам без проблем удалось преодолеть на машине. Проезжая первую приваду мы с грустью обнаружили, что на ней за неделю ничего не изменилось – никто, кроме воронов и ворон, ее за это время не посещал. На следующее утро Мастер отправился с разведкой на вторую приваду. К этому времени лед на озере уже окончательно сошел, поэтому ему пришлось идти более длинной дорогой в обход озера через лес. Его это не слишком воодушевляло, зато мне добавляло спокойствия. Вернувшись через несколько часов он, сказал то, что я и ожидал от него услышать – на второй приваде за это время тоже так никого и не было. Идя в тот же вечер на третий лабаз, мы долго гадали с Мастером - приходил ли медведь туда в наше отсутствие или нет. Мастер был уверен, что за неделю медведь наверняка там был, а значит, мы имеем все шансы на скорый и положительный результат. Я же был менее оптимистичен и понимал, что если медведь так и не возвращался к приваде, то шансов, что он к ней вернется в обозримом будущем, у нас практически нет. Подходить к приваде мы не стали, а сразу полезли наверх, потому как за предыдущие дни своего нахождения там, наизусть выучили расположение всех веточек и палочек, накрывающих приваду. С первого же взгляда на приваду стало понятно, что в наше отсутствие медведь был! Осознание этого факта вдохнуло в нас свежие силы, и мы радостно погрузились в ожидание. Когда стемнело, мы решили спуститься с лабаза и подойти к приваде, чтобы вблизи попытаться получить какую-то дополнительную информацию. То, что мы увидели вблизи, снова ввело нас в состояние недоумения – да медведь однозначно был, но перед своим уходом он снова добротно закопал приваду, и исходя из опыта предыдущих ожидания, мне стало понятно, что скоро ждать его не приходится. Мастер конечно пытался утешить меня своими версиями происходящего, основанными на том, что теперь медведь не мог надолго уйти и раз он уже один раз приходил, то придет и еще один раз, я не спорил с ним и мысленно представлял, как медведь действительно приходит туда в один прекрасный весенний вечер…. когда я уже буду находиться в Москве. Однако выбора на следующие дни у нас не было, потому как на других привадах была полная тишина, и мы с упрямством продолжали ходить на эту дальнюю приваду под постоянные и убедительные рассказы Мастера о том, что вот в прошлые годы тут на пять минут от избы отойти нельзя чтобы не встретиться с медведем, а вот в этот год они все вдруг чудесным образом куда-то подевались, да так, что за две недели мы увидели их всего один след, который к этому моменту уже давно растворился вместе с растаявшим снегом. Так прошло еще несколько суток. Однажды ночью я, возвращаясь с лабаза, заскочил на ток и подстрелил там глухаря, чтобы хоть как-то поднять себе настроение, однако этот, так желанный в другое время трофей, не доставил мне тогда никакой радости, потому как все мысли мои были заняты только медведем. Вот уже и второй срок моего пребывания на охоте стал подходить к концу – оставалось всего два вечера. За это время мы как-то даже забыли про два других лабаза. И вот утром предпоследнего дня Мастер решил для «очистки совести» посетить их. Вернувшись, он радостно сообщил, что медведи были на обеих привадах, что все они сильно раскопаны и на дорогах, ведущих ним и сохранивших следы волоков, присутствуют свежайшие следы медведя! Сразу стало понятно, что на дальний лабаз мы больше не пойдем, но вот на какой из двух оставшихся идти? Как говорится «то пусто, а то густо». Мастер долго что-то размышлял про себя, прикидывал и вынес вердикт – сегодня идем на второй лабаз, расположенный не так близко, как первый, но и не так далеко, как третий. В этот вечер мы пришли на лабаз на пару часов раньше, чем обычно, потому как находиться в избе уже не хватало терпения. Мастер, уже в который раз, прочитал мне инструкцию о том, как нужно себя вести в момент появления медведя, что нужно и что не нужно в этот момент делать, как обычно появляется медведь и как он себя ведет, выходя к приваде. В это время я ловил себя на мысли о том, что всю теорию к этому моменту я выучил уже почти наизусть, но вот беда, до сих пор не видел самого медведя. На этот раз уверенность в успехе вернулась ко мне, и сидя на лабазе без малейшего шевеления я сканировал взглядом все возможные места появления столь желанного для меня «гостя». Однако время снова шло, а «гость» этот все не выходил. Я взял карабин в руки, чтобы до минимума сократить свои движения в момент его появления, но и это не помогло – стемнело, а медведь так и не появился. На обратной дороге мы рассуждали с Мастером, был ли он в этот вечер на другой приваде или не был и не придет ли он туда, откуда мы только что ушли, когда будет совсем темно. Насчет посещения им в этот вечер другой привады мы действительно сильно переживали, что не угадали в своем выборе, а насчет возможного выхода им ночью не сильно расстраивались, потому что наше оружие давало нам шансы на успешный выстрел только в сумерках, но никак не ночью. И вот наступил пятнадцатый и последний день моей охоты на медведя. На следующее утро мы должны были уехать домой, а значит, у меня оставался последний шанс. На этот раз мы не стали долго ломать голову над тем, куда идти и решили идти на самую ближнюю, первую приваду. Естественно надежда не покидала меня и в этот вечер, но мне казалось, что если медведь не пришел за предыдущие 14 вечеров, то вероятность того, что он придет именно сегодня, крайне ничтожна. Даже Мастер, обычно излучающий оптимизм как-то приуныл. В общем, собрались мы на лабаз, как обычно, полностью сконцентрированными, но уже без особенной веры в успех. Разместившись там около 19.00, мы занялись своими обычным делом – поочередной непродолжительной дремой и просмотром кромки леса, откуда по нашим расчетам должен был появиться долгожданный зверь. Прошло около двух часов, как вдруг, подняв в очередной раз глаза, я увидел его! Он словно приведение появился откуда-то сбоку и остановился прямо передо мной в лесу на противоположной стороне поляны, где-то метрах в пяти за кромкой леса, на которой была расположена привада. Расстояние до лабаза в этот момент было метров девяносто. Секунд тридцать медведь стоял, после чего беззвучно двинулся вдоль кромки леса, обходя поляну. Мы с Мастером застыли не шевелясь. Пройдя абсолютно бесшумно, метров двадцать параллельно кромки леса, медведь наконец-то решился выйти на поляну и медленно подошел к границе леса около большой ели. Он остановился, привстал на задние лапы и начал вдыхать ноздрями воздух. Мы с Мастером по-прежнему сидели не шевелясь. Простояв так секунд тридцать, медведь вдруг резко опустился на передние лапы, развернулся на 180 градусов и пулей рванул в лес, с треском ломая сучья. Прошло еще несколько секунд и все стихло. Мы переглянулись с Мастером. Сказать в этот момент, что я был разочарован - это не сказать, ничего. Мысли вихрем кружились в моей голове. Я ломал голову над тем, почему медведь так странно повел себя. Ведь сидели мы очень тихо, лабаз расположен примерно на высоте 13 метров, на фоне густого леса, ветра практически не было, расстояние до медведя было чуть меньше сотни метров, и было совсем непонятно, что могло вдруг его так испугать. В общем, расстройству моему не было предела. Единственное чем я себя успокаивал, так это тем, что за все время своей охоты я хотя бы увидел его вживую. Размышляя таким образом, я продолжал сидеть на лабазе потупив взор как вдруг услышал шепот Мастера и увидел боковым зрением, что его рука медленно потянулась к ружью. Я аккуратно поднял голову, но ничего не увидел, однако по поведению Мастера понимал, что что-то происходит. Секунд тридцать я вглядывался за противоположную кромку леса, но так ничего и не заметил. Немного отклонившись вправо, за дерево, которое закрывало мне часть обзора, я наконец-то увидел его! Он снова стоял на задних лапах около ели на границе леса и вдыхал ноздрями воздух. В этот раз длилось это не долго, и медведь, опустившись на передние лапы, тихо, но уверенно пошел прямо к приваде. Подойдя к ней, он снова привстал на задние лапы, негромко рыкнул, видимо, чтобы испугать возможных конкурентов, после чего развернулся к нам боком и начал ворошить приваду. Затаив дыхание, но, не торопясь, я вскинул карабин и снял его с предохранителя. За это время медведь еще чуть-чуть развернулся и стоял мордой от меня примерно градусов под 45. В общем, позиция для выстрела была практически идеальной. Аккуратно прицелившись под лопатку, я стал плавно нажимать на курок. Через несколько мгновений прогремел выстрел и медведь завалился на бок, подгребая под себя землю и видимо пытаясь подняться. Я перезарядил карабин и снова вскинул его, в этот же момент раздался «страховочный» выстрел Мастера, а следом за ним и второй раз выстрелил я. После этого стало понятно, что медведь уже не поднимется, а значит «ура» и непростая проблема «ночного или дневного добора» при полном отсутствии снега, перед нами уже не встанет! Прошла еще минута, и все было кончено. В этот момент на часах было примерно 22.00, а это значит, что между первым и вторым визитом медведя прошел ровно час. В тот момент я еще не мог осознать, что моя двухнедельная эпопея завершилась таким вот неожиданным успехом. Эмоции перехлестывали нас и мы, обнявшись с Мастером, впервые за долгое время заговорили в лесу в полный голос. На всякий случай мы оставались на лабазе еще минут пятнадцать, после чего спустились, и убедившись, что уши у медведя стоят, подошли к нему. Меня сразу поразила красота и состояние его шкуры, несмотря на то, что меня многие пугали, тем, что мол весной шкура у него не в самом лучшем состоянии. Передняя ее часть была светло-соломенной, а задняя практически абсолютно черной. Медведь оказался среднего размера, с шириной передней лапы в 14 сантиметров и достаточно упитанным для весны - практически по всему телу его покрывал слой сала толщиной примерно в сантиметр, а общий его вес был примерно 250 кг. Дальнейшие наши действия по транспортировке, разделке и обработке туши я, в силу понятного каждому охотнику состояния после добычи столь желанного трофея, помню весьма смутно, просветление наступило уже только в Москве. С тех пор прошло уже более трех недель, однако не проходит и дня, чтобы я не вспоминал самые запоминающиеся эпизоды того счастливого дня, когда казалось бы, безнадежная охота, завершилась столь удачным образом. Источник - http://www.hunt.karelia.ru/page_38347.html Ссылка на комментарий
Экспертная группа Лисовин Опубликовано 11 июня, 2009 Экспертная группа Поделиться Опубликовано 11 июня, 2009 Дмитриев Н.Н. "Чья душа?" Из журнала Московского общества охоты 1870 г. Случай, который хотелось бы мне рассказать, был со мною в 18... году, в январе месяце. Назначена была охота на лосей вёрст за 15 от Москвы по Владимирскому шоссе близ села Гальяново, в волостной Сече. Эта охота назначена была от московского общества охоты. Обойдены были три лося, и собралось много желающих участвовать в этой потехе. В Гальянове, как в сборном пункте, охотники сошлись в отведённую избу для общества. Толкотня была страшная. И как всегда водится в подобных случаях, приезжие охотники суетились, сновали из угла в угол, — говор стоял неумолкаемый. Вся изба, наполненная седоватым табачным дымом, сквозь который виднелись разные человеческие фигуры во всех возможных нарядах, весь этот говор, мелькание раскуриваемых сигар и папирос, ружья, штуцера, стук ножей и вилок — всё это, говорю я, вместе взятое представляло весьма оживлённую картину, достойную кисти Рембрандта. Нетерпеливое ожидание волновало всех одинаково. Не ушли ли лоси? Что скажет окладчик? и проч. Эти вопросы, несмотря ни на что и ни на какие другие беседы, нет-нет, да и слышались то в том, то в другом углу. Проходит целый час в ожиданиях, в охотничьей лихорадке. Но вот дверь в избу отворилась, чуть уже не в сотый раз, глаза всех устремились к двери — не окладчик ли? На этот раз действительно это был он, общественный окладчик Быков, все бросились к нему с расспросами. —Ну что? — обратились многие из присутствующих к окладчику. —Лоси в кругу, надо ехать. —А что, подводы готовы? —Всё готово, пожалуйте. В одно мгновение всё общество, как один человек, поднялось на ноги. И началась суетня, обычная всегда при подобных случаях. Суматоха была страшная. Кто бросился напяливать на себя дублёнку, кто метался как угорелый всюду, шаря и разыскивая под лавками запропастившийся свой ружейный чехол. Кто спешил выйти из избы, чтобы прохлопнуть свой штуцер. Кто прибирал закуску. Кто спешил допить свой стакан чаю или вина. Говор в избе ещё усилился и вопрос за вопросом перелетал от одного к другому на всех возможных диалектах. Истинное смешение языков во времена вавилонского столпотворения. —Не хотите ли вы вина? —У вас какой калибр? —Wo sind meine cigaren? —Sapristi, ou diable, ai-je pu fourrer mon cache — nez? —Смотри, приятель, чур пистонов до места не надавать, а не то как раз оштрафуют. —What is it? — Wery well. Разговоры без конца.. У ворот стояло человек полтораста кричан. Тут были мужики и бабы, стояли и мальчишки, держа в руках отцовские шапки, которыми прикрывали лица всякий раз, как только кто-либо с ними заговаривал. Ребятишки собрались поглазеть на диковинную для них картину охотничьих сборов. Многие из охотников были уже совсем готовы и дожидались у саней. У многих висели спереди на шнурках зимние муфты, украшенные хорошо выделанными головами разных зверей. Эти украшения составляли предмет неисчерпаемого удивления всего сельского населения. —Девоньки, девоньки!.. Ишь зверьё-то какое! Ах, вы светики мои, — тараторила рябая крестьянская девка, подталкивая своих подруг. —Глянь-ко, ишь поймал да и держит его собе, — прибавила небольшого роста смазливенькая бабёнка, указывая на меня рукою. У меня была муфта, украшенная головкою хорька, мастерски выделанная. Эта головка всякий раз, как я приезжал на охоту, приводила всех мужиков в изумление. —Эко, братец ты мой Петруха, до чего немец-то хитёр. Ишь средствие какое выдумал, — говорил приземистый мужик, разглядывая хорьковую голову, на что Петруха глубокомысленно отвечал: — Н-да, братец ты мой. —Господа, не угодно ли взять номера? — обратился ко всем нам дежурный директор. Стали вынимать номера, сложенные в крестьянскую шапку. Мне достался № 3. Каждый из нас, прицепив свой номер к шапке, спешил сесть в сани. Поезд тронулся, старик, распорядитель охоты А. М. К., несмотря на свои 70 лет, гарцевал верхом на лошади. Он был в полной форме, присвоенной его должности. Зелёный полукафтан с металлическими пуговицами, на которых было изображение медведя, с золотыми шнурками облекал его приземистый стан; на боку висел охотничий нож; через плечо перекинут был большой охотничий рог. На голове у старика была зимняя шапочка, отороченная мехом на манер таких, какие носили в последнем ополчении. Эта шапка украшалась кокардой. —А вы у меня там смотрите, — говорил он кричанам, — когда будете заходить, то отнюдь не разговаривать и не шуметь! —Как же, как же, батюшка, Ваше степенство. Нам не впервой. Мы чай уж бывали с твоей милостью. —То-то не впервой! А то ведь с вами, чертями, не сговоришь. Как раз соберётесь все в кучу. Тары да бары. Кто трубочки покурить, а кто и зубы почесать. У меня чтобы, когда станете на места, то слушать рога. Тогда и кричите, да смотрите—хорошенько. Кто не будет кричать, тому и денег не дам. И с места не сходить, пока не подам сигнал в рог. Слышите ли вы? —Слушаем, батюшка, как не слыхать, — проговорили несколько голосов из толпы. Вскоре мы въехали в лес и, проехав с версту, остановились. Тихо все вылезли из саней и пошли нога в ногу гуськом за окладчиком, впереди которого шёл дежурный директор. Последний молча указывал пальцем на назначаемые места для номеров, и окладчик спешил изображать своей палочкой цифру номера на снегу. Всё это совершалось во всевозможной тишине. Изредка директор обращался шёпотом к некоторым из охотников с напоминаниями о соблюдении тишины. «Тс, тс. Пожалуйста, господа, говорите потише. Очень может быть лоси недалеко. Легко спугнуть их с места». Охотники, из боязни чтобы не спугнуть лося, закрывали лицо своё шапками, когда чувствовали что неудержимо напрашивался кашель, перхота или несносное чихание. Номера расставлялись молча. Очередь дошла и до меня. — А вот вы станьте за этим кустом, — обратился ко мне директор шёпотом, указывая рукою на большой можжевеловый куст. Этот куст был от проезжей дороги шагов десять влево. Я беспрекословно повиновался и отправился на назначенное мне место. Осмотревшись кругом и пообтоптав себе небольшую площадку, я принялся напяливать сверх дублёнки белый саван. Может быть многим из читателей покажется странным употребление савана на охоте. Многие даже пожелают узнать, в чём заключается костюм, получивший в нашем кружке охотников такое траурное название. На зимних охотах, когда ветви кустов и деревьев покрыты инеем, всякий цветной костюм (не говоря уже о ярких цветах), будет ли то дублёнка крытая, или некрытая сукном; будет ли светло- или тёмно-серое полукафтанье, или какой ни есть другой цвет, — зверь заприметит человека, одетого таким образом, ещё издалека. С этой целью и придуман был костюм, отчасти напоминающий обыкновенный пудромант, употребляемый у всех парикмахеров. Но саван охотничий отличается от пудроманта тем, что первый имеет капюшон, котораго нет у пудроманта. Надевается этот саван в рукава сверх зимней охотничьей одежды. Капюшон натаскивается на шапку, и когда охотник подпояшется белым поясом, пришитым сзади к савану, то сзади весьма похож на снежную глыбу. Одно лицо выглядывает каким-то пятном среди этой общей белизны. Но этот же саван никуда не годится, если иней облетел с древесных ветвей. Тогда саван делает человека более приметным для зверя. В особенности это справедливо относительно зимней охоты за волком, лисицей, лосем. Тем не менее, следует сказать огромное спасибо изобретателю этого костюма господину В.... Итак, облекшись в саван, я стал за свой можжевеловый куст. Впереди меня шла лесная дорога, по которой крестьяне возили дрова. За ней помещался густой ельник. Тишина в окрестности была мёртвая. Ни единого звука, ни шелеста, ни шороха. Но чу! Раздался резкий, короткий звук рога. В одно мгновение оживился весь лес и окрестность огласилась полутораста различными голосами. Невольная дрожь пробежала по всем членам. А сердце забилось так, как будто не помещалось более в груди, а готово было выскочить вон. Напрягается тогда всё ваше внимание, вы превращаетесь весь в слух, боитесь произвести неосторожное движение, вы досадуете на своё бедное сердце, которое бьёт тревогу. Вам кажется, что вот-вот раздвинутся ветви и появится голова вожделенного зверя с огромными рогами. Но летят минуты за минутами, а зверя нет как нет. Облава продолжала гомонить по лесу. На опушке ничто не шевелилось. В это-то время слышу чей-то топот и вижу, что по дороге едет мужичок в дровнях на плохой лошадёнке. За поясом у него топор, а в правой руке кнут, которым он то и дело стегал свою изнурённую клячу. Но терпеливое животное по-видимому до того привыкло к этим любезностям своего хозяина, что и не обращало никакого внимания и шло себе шажком. Не доехав до меня шагов 15, лошадь глянула на куст, где я стоял, навострила уши и шарахнулась, ощетинившись, в сторону; вытянув ноги вперёд, она осадилась назад и стала, как вкопанная. В то же время взглянул на меня и старик, да так и остался с приподнятым кнутом, разиня рот и выражая в своём лице, во всей своей позе беспредельный ужас. Рука его опустилась как свинцовая и сам он упал в сани на оба колена. — Чья душа? — проговорил он гробовым голосом и дрожа как в лихорадке. — Шклова, — отвечал я ему. — Не помянуть ли тебя, родимый? — продолжал жалобно старик. Но в это время лошадь шарахнулась со всех своих четырёх ног и уволокла от меня полуживого от страху старца. Вскоре дан был сигнал, что охота кончена. Мы все сошлись на дороге, и пошла тут у нас оживлённая беседа. Приступили к закуске, закури ли кто папироску, кто сигарку, и каждый начал передавать свои впечатления. Я в свою очередь рассказывал, как вместо лося выехал на мой номер испуганный мужик. Пока мы тут гутарили, слышим скрип; наконец видим, едет воз хворосту. А за возом идёт мужичок и всё прячется. Выглянет шапка да и опять за воз. Ничего не подозревая, мы продолжали болтать, но когда воз поравнялся с нами, вдруг раздался голос мужичка, спрятавшегося за возом. —Ну, батюшка, — говорит он, — это давеча ты стоял в кусте? —Да, я. —В жизнь мою таких страстей не видывал. Я вот до чего испугался. — При этом он нам показал следы своего испуга. Мы расхохотались. —Ты за кого же меня принял? — спросил я его, смеясь. —У нас, ваше благородие, ономнясь сусед мужичок, Питреем зовут, не плошь этого тоже видел, хто её знает, что такое? Домовой не домовой! Уж оченно, говорит, бел. Такой же как ваше благородие. Он и спроси мол: — «Чья душа?» —«Дяди Егора», — говорит. Дядя Егор в те поры был болен. Так что же вы думаете, ваше благородие? Дядя Егор не прожил и недели, как схоронили. Ссылка на комментарий
Экспертная группа Лисовин Опубликовано 12 июня, 2009 Экспертная группа Поделиться Опубликовано 12 июня, 2009 Б. Келлет "Лисовин" Из издания "Боец охотник" №4 1936 г. Зима в этом году установилась в последних числах ноября, а через две недели снегу навалило столько, что ходьба без лыж стала невозможной. Охоту с гончими пришлось прекратить, так как собаки, идя за зверем, выдыхались на первом же кругу, барахтаясь по уши в снегу. Флажки были перемотаны, катушки смазаны. Через неделю, наконец, мы в первый раз выбрались на охоту, но, исколесив на лыжах километров двадцать пять, не нашли ни одного свежего следа, так как с утра понизовкой затянуло все наброды. Во второй раз, покружившись по мелким кустарникам около полустанка Башкино, мы скоро набрели на мышковавшую лисицу, только что ушедшую на лёжку и, взяв её в «цепочку» с поля, через час обошли рыжую красавицу в густом ельничке. Вход и выход были проверены дважды, и лесок обтянут флажками. Спутник мой, К. С, побежал становиться на лаз, а я в ожидании, пока можно будет начинать гон, стал стягивать потуже ремни на лыжах. Вдруг в зарослях позади нашего оклада раздался громоподобный выстрел, должно быть из какой-нибудь допотопной фузеи, и вслед за ним — дикий крик: «Держи, держи!..» На опушку, сломя голову, выкатился на лыжах какой-то охотник и, показывая мне ружьём на удиравшего беляка, убеждал выстрелить. Проверка оклада убедила нас в том, что лисица, не выдержав выстрела и криков, снялась с лёжки. Её след прямиком привёл нас к норам. Охота была закончена. Короткий зимний денёк приближался к концу, и мы, недовольные, повернули на станцию. В третий наш выезд дело испортили чьи-то гончие, ворвавшись в оклад за прибылым русачком. После долгих поисков было найдено подходящее местечко, где нам никто не мог помешать. В полутора километрах за ст. Икша Северной железной дороги, направо от полотна, за речкой, протянулось небольшое болотце. Вначале редкие кустарники постепенно переходят здесь в густые заросли, окружающие островок частого соснячка, насквозь поросшего высокой травой. За болотцем тянется саженей на сто реденький, чахлый березняк и заканчивается у подошвы высокого, крутого холма, на котором раскинулось большое село Игнатово. На севере болотце переходит в обширную луговину и поле деревни Морозовки, а дальше начинается старый смешанный лес. Прямо против болотца, на левой стороне железнодорожного полотна, проживал знакомый нам сторож Емельяныч, у которого я частенько заночёвывал, приезжая сюда осенью за рябчиками. От него я знал, что лисиц тут достаточно, так как куриное хозяйство Емельяныча ежегодно убывало, попадая в бархатные лапки «кумушки», часто даже на глазах хозяев. В семь часов утра мы были на Савёловском вокзале, и через пятнадцать минут поезд тронулся. Мы выехали из Москвы в тихую и ясную погоду и были неприятно поражены, когда, вылезая из вагона на ст. Икша, увидели крутящуюся муть начавшейся метелицы. Через двадцать минут мы были в сторожке Емельяныча. Поспели как раз ко второму самовару (первый Емельяныч выпил до нас), сели пить чай и приготовлять катушки. Мы оставили в сторожке ружейные чехлы и лишние вещи и тронулись на лыжах в болотце. Снег продолжал падать, крутясь в воздухе, залеплял колючими снежниками глаза, сыпался за воротник. Мы разошлись в разные стороны вокруг болота, в направлении полей, откуда надеялись взять след. Я направился вдоль железной дороги к Морозовке, а К. С. — через низину и речку Икшу к Игнатовским полям. Пушистый, мелкий снег почти не скрипел под лыжами, и, внимательно посматривая по сторонам, я быстро подвигался мелким кустарничком с края болота, торопясь выйти в поле. Поровнявшись с тем местом болота, которое в середине густо поросло сосняком, я невольно остановился и подумал, что более подходящее место для лёжки зверя трудно найти. Пройдя около километра от сторожки Емельяныча и пересекая замёрзшую в этом месте речонку, я увидел крупный след лисы, тянувшийся от ореховых зарослей через железнодорожное полотно вниз, к болоту. На душе повеселело. Я запомнил место входа и характер следа и заторопился дальше. Через несколько десятков метров увидел ещё два мелких следка рядом, в направлении от болота к полю. «Прибылые чертенята», — подумал я, не пожалев особенно, что следки были выходные. Меня теперь особенно интересовал первый след, несомненно принадлежавший очень крупному зверю. До Игнатовской горы я больше не встретил ничего интересного, если не считать нескольких русачьих двоек, наполовину уже занесённых снегом. Но зайцы нас теперь не интересовали. «Это, конечно, старый лисовин, — размышлял я, сидя на пеньке и поджидая своего приятеля на условленном месте. — Теперь весь вопрос в том, вышел ли он из болота или нет? Что-то скажет К. С.?» И я нетерпеливо всматривался в сторону зарослей, откуда, по моим соображениям, он должен был появиться. Разглядывая раскинувшиеся внизу кустарники, я вдруг заметил едва видимую впереди лыжницу, а рядом с ней чёткий, крупный след лисовина, тот самый, который я высмотрел у железной дороги. Сделав несколько петель около куста, след тянулся ровной линией к центру болота. Прямой и спокойный, он ясно говорило том, что отсюда зверь шагом пошёл ложиться. «Дело в шляпе, теперь остальное зависит от нас», — подумал я и, обернувшись, увидел быстро бегущего К. С. По его сияющему лицу я видел, что сегодня нам везёт. К. С. отирал рукавом катившийся со лба пот. Он сообщил результаты своих наблюдений. На пути он встретил знакомый мне след, вслед за ним — входные, два вместе и один более крупный со стороны Игнатова, тоже входной. Узнав от меня, что мелкие следки имеют выход в поле к Морозовке, К. С. высказал вполне основательное предположение, что в окладе лежат два зверя, по-видимому, матёрые старики. Проверить наши выводы по отпечаткам следов, к сожалению, было невозможно, так как сухой, морозный снег осыпался, и форма лапы не получалась. Однако, мы решили ещё раз проверить друг друга, пересчитав все входы и выходы. Я пошёл по его полукругу, а он — по моему, срезая, насколько возможно, лишние углы и сжимая круг. Результаты проверки подтвердили, что в окладе остались старики, а молодёжь ушла в направлении Морозовки. Мы вытащили из рюкзаков катушки с флажками и принялись обтягивать. Между тем, погода становилась всё хуже. Ветер усилился, снег повалил гуще, начиналась настоящая метель. Но теперь это охоты нам не портило, наоборот, в метель зверь лежит крепче, а ветер и свежий снег заглушали наши шаги и операции с катушками. Чтобы протянуть шнур по редколесью, пришлось оклад сделать почти круглым. Оставить флажки прямо на снегу было рискованно, так как их занесло бы снегом и гонный зверь мог бы, не заметив линии, броситься из оклада. Такая фигура оклада заставляла загонщика быстро делать зигзаги по кругу, стараясь отпугнуть зверя к центру, а стрелку, ставшему на «лаз», вертеть головой вправо и влево. По существу, надо было на лазу стать нам обоим, раздвинув ворота, что увеличило бы шансы на удачу, но времени было мало, а за загонщиками бежать было далеко, и мы решили не мешкать. К. С. побежал вдоль линии флагов к затылку оклада. Он на ходу оправлял спутавшиеся флажки и сброшенный ветром шнур. Я высмотрел за толстой корявой сосенкой подходящее перекрытие. Сняв лыжи и засунув их в снег, обмял его под ногами и стал поудобнее, оглядывая пространство зарослей между двумя линиями трепыхавшихся и хлопавших на ветру флажков. Едва я успел устроиться, как услышал порсканье своего приятеля не далее чем в четырёхстах шагах впереди. Снег мёл мне в правый бок, залеплял ухо и правый глаз, руки стыли на ветру, и, напрягая зрение, я всматривался в разные стороны. Прошло не больше трёх-четырёх минут, но мне показалось, что я уже, по крайней мере, целый час стою неподвижно. Глаза уставали, и от ветра набегала предательская слеза. Голос К. С. быстро приближался. Он раздавался то правее, то левее, то прямо против меня. — Гоп-гоп, аля-ля, вот-вот, — покрикивал приятель, ловко поспевая пересекать оклад в обе стороны. Вот влево мелькнуло что-то рыжеватое... Ружьё невольно подскочило к плечу и указательный палец правой руки лёг на гашетку. Нет, это кочка проклятая с пожелтевшим чубом болотной травы, треплющейся на ветру. Всё ближе, ближе... И вдруг в уши ударил радостный звонкий крик, не прерывавший гона: — Пошёл, пошёл — смотри!.. Я понял, что К. С. набрёл на свежую лёжку, и зверь только что сошёл, напрягаю зрение до боли в висках, вглядываясь в крутящуюся пелену снега. Гон уже совсем близко, не больше ста шагов от меня, но зверя всё нет. «Не задеть бы К. С, — мелькает в голове, — не прорвались ли через линию? В такую метель возможно...» — мысль сразу обрывается, как камень, упавший в пропасть. Необычайно крупный лисовин, изжелта - серый, с чёрным ремнём вдоль спины, огромными скачками несётся вдоль линии флагов, напрямик махая через низкие кустарники. Я вскинул ружьё и ждал. Ближе, ещё... Я уже поймал его на мушку между двумя соснами, как вдруг зверь, очевидно заметивший меня, резко метнулся вправо, но, вновь поймав его на планку, я нажал спуск... Лисовин, перекатившись через голову, завертелся на месте, раскидывая рыхлый снег. Но тут я вспомнил вдруг, что в кругу обложены две лисицы. Не спуская стволов с вертевшегося на снегу лисовина, я покосился в оклад, где голос моего приятеля слышался уже на краю зарослей. Он ждал второго зверя, сберегал для него оставшийся заряд и этим погубил дело... Всё произошло в две-три секунды. Я перевёл глаза на то место, где, как я думал, в агонии кончает своё земное странствование красавец-лисовин, и уже увидел не его, а бурое пятно в туче снега, вскинувшееся вверх, и в следующее мгновение потерял его из виду за высокой мозжухой. Когда я вновь увидел зверя, мелькнувшего в корявом ольшняке на берегу речки Икши, и послал ему вдогонку второй заряд, зверь был от меня на расстоянии восьмидесяти шагов. Я ни минуты не сомневался в промахе, так как выделить мелькавшего в снежной пурге зверя не успел. Исход был неожиданный. Я вспомнил, что зверь ушёл несомненно раненный, и бросился было по следу, перезаряжая на бегу ружьё, но снег в кустах был так глубок, что, пробежав несколько десятков метров, я задохнулся и остановился. Со стороны оклада с удивлённой физиономией бежал К. С. Он видел, что я застрял в снегу по пояс, и, не останавливаясь, пронёсся мимо, рассматривая кровавый след лисовина. — Смертельно ранен! — успел я расслышать его крик, донёсшийся ко мне сквозь шум ветра. Я нашёл свои лыжи, бросился за приятелем и догнал его уже на краю поля. Вдали, странно закидывая задом, останавливаясь и припадая к снегу, исчезала моя жертва. Догнать её было немыслимо. Мы вернулись на место происшествия и легко установили, что зверь ушёл с пробитым пахом и перерубленной задней ногой. К. С. нашёл на снегу кусок окровавленной длинной шерсти с закатанной в ней и сплющенной дробинкой. Брызги крови на каждом прыжке и кровавые черты обнажённой кости дополнили наши предположения. Наматывая катушки, мы наткнулись на большой участок, где сброшенный ветром шнур лежал на снегу. Второй лисий след скачками шёл из оклада через линию. Мы поняли, что, не заметив флажков, наполовину уже занесённых снегом, здесь прошла вторая лисица. — Вот она, виновница моей жадности, — сердито проговорил я, запихивая флажки в рюкзак. К. С. ничего не ответил, но неудача огорчила его не меньше меня. Упустить такого редкого по величине и окрасу лисовина было в тот момент для нас величайшим несчастьем. Мы прошли заросли и увидели первую остановку раненого зверя. Лисовин, лёжа, хватал пастью снег и оставил здесь много крови. Дальше повторялось то же. Пересекая поле, он ложился несколько раз и, похватав снегу, тяжёлыми, неровными прыжками шёл дальше к лесу. — Однако, какая сильная зверюга, — говорил К. С, рассматривая кровавый след. — С таким ранением, а машет, как матёрый волк. Сильный мороз и густая шерсть останавливают кровотечение, иначе он давно бы обессилел. След начал подыматься в гору. Здесь лисовин пошёл уже шагом, он волочил отбитую ногу и присаживался на бок. На последней остановке я разглядел куски окровавленного помёта и тут же едва не сломал лыжу, провалившись неожиданно в нору. Дело было ясное. Лисовин добрался до дому — умирать. Надо было разрывать нору, а лопат и топоров у нас не было. Кроме того, становилось уже темно. Усталые, мы побрели обратно к полотну железной дороги, по которому добрались до сторожки Емельяныча, когда уже наступила ночь. Мы сидели за самоваром в ожидании семичасового поезда на Москву и обсуждали нашу неудачу. Не подлежало сомнению, что, облежавшись в тёплой норе, лисовин истечёт кровью и издохнет, а потом сгниёт, и его великолепная, редкая шкура пропадёт без пользы. — А мамашу или её ребятишек мы всё-таки возьмём и в самом не далёком будущем, — закончил К. С, разбирая ружьё и укладывая его в чехол. — Теперь остров нам знаком и сегодняшнюю «опечатку» мы исправим.Решили приехать сюда на следующий же выходной день и, так как Емельяныч будет свободен от дежурства, втроём выкопаем зверя из норы. В кирках и лопатах в сторожке недостатка не было. — Он не должен пропасть за пять дней, — рассуждал Емельяныч, провожая нас из сторожки. — Теперь мороз: ни мошкары, ни комара, ни червей, а мелкий зверь, скажем — мышь, его не тронет дохлого. Будет лежать, как на погребице. Приезжайте — откопаем. Когда на следующий выходной день, в пургу и метель, мы ввалились к Емельянычу, он махнул рукой, едва мы переступили порог. — Эх, уж и зверя ты упустил! Сколько лет живу, не видал таких громадных. Наутро пошёл я по перегону к Морозовке — встретил за второй будкой охотников. Ребята здешние, с завода. Гляжу, волокут лисину, воо какую. Мы, говорит, пошли за белками, глядим к лесу след и кровь будто на нём. По следу к норам и пришли, а он, говорит, лежит, сердешный, передом на снегу, а зад то в норе, язык вывесил и закостенел весь. Видать, говорит, пить то захотел, выполз наружу, похватал снежку и кончился. Оченно большущий кобелина, спина вся чёрная и нога задняя отбита, на шкурине висит, а брюхо пробито насквозь. Охотники говорили — шкуру то меньше как за двадцать червонцев отдать нельзя, порода такая. Ну, что уж тут! Садитесь-ка чайку попить, сейчас нам самовар баба вздобрит... Через час мы возвращались в Москву с обратным поездом. К. С. сдержал своё обещание. В начале февраля в тихий пасмурный денёк «опечатка» была исправлена. Знакомый оклад вновь был обтянут флажками, и «мамаша», крупная, старая огнёвка, была взята им, так как наступила моя очередь изображать загонщика. То был наш последний выезд на это болотце. На следующий год охота вблизи ст. Икша была запрещена. Здесь уже производились предварительные изыскания, и теперь через поле и в снятом лесу, где окончил свои дни лисовин, на огромном пространстве кипит работа: здесь пройдёт канал Волга—Москва. Ссылка на комментарий
Экспертная группа Лисовин Опубликовано 12 июня, 2009 Экспертная группа Поделиться Опубликовано 12 июня, 2009 И.С.Тургеньев "ПЯТЬДЕСЯТ НЕДОСТАТКОВ РУЖЕЙНОГО ОХОТНИКА И ПЯТЬДЕСЯТ НЕДОСТАТКОВ ЛЕГАВОЙ СОБАКИ" Из "Журнал охоты" органа Императорского общества размножения охотничьих и промысловых животных и правильной охоты. 1876 г. №6. Сообщаю: прилагаемые заметки о недостатках ружейного охотника и легавой собаки, заметки, внушённые мне многолетним опытом — я далёк от мысли что «исчерпал», как говорится, «свою задачу», и хотел только указать на главнейшие из этих недостатков. Если же кому придёт в голову спросить меня, зачем я не перечислил достоинств охотника и собаки, то я отвечу, что на эти достоинства указывают самые недостатки: стоит только взять их противоположную сторону. НЕДОСТАТКИ ОХОТНИКА 1. Не любит вставать рано. 2. Скоро устаёт на охоте. 3. Нетерпелив, легко раздражается, досадует на себя, теряет хладнокровие и неизбежно начинает дурно стрелять. 4. Дурно ходит, не кружит, нестарательно отыскивает дичь, не довольно упорствует в однажды принятом направлении. 5. Слишком долго топчется на одном месте. 6. Не умеет одеваться сообразно временам года. 7. Не принимает надлежащих мер предосторожности против дождя, ветра и прочее. 8. Скучает и впадает в уныние, когда мало дичи. 9. Не приметлив, не обращает внимания на привычки дичи, на условия местности и времени — или хочет всё переупрямить: и дичь, и собаку, и погоду, и самую природу. 10. Не следит постоянно глазами за собакой. 11. Слишком её муштрует, не доверяет ей, заставляет её искать так, как ему кажется лучшим, сбивает её с толку. 12. Торопится, лепечет: апорт! шерш! — когда хочет, чтоб собака отыскала поскорее убитую или подстреленную дичь, а не наводит собаку на замеченное место молча. 13. Орёт на собаку, свистит, вопит, когда она, например, погналась за зайцем и уже ничего не слышит, да и слышать не может. 14. Без толку наказывает собаку или вовсе не наказывает её; непоследователен и нелогичен в своём поведении с нею. 15. Стреляет собаке в зад, когда она гоняет — варварство непростительное! 16. Не наблюдает сам за едой собачьей, отчего большей частью собаки скверно кормлены. Овсянка — отличное кушанье, но только под условием, чтоб она была хорошо заварена. 17. Нерешителен; легко конфузится. Когда дичь появляется внезапно — нужно стрелять... а он только ахает. 18. Жалеет патроны — скуп. Это уже самое последнее дело. 19. Стреляет слишком скоро из обоих стволов и не целясь: так, что если попадает в дичь, то превращаете её в тряпку. 20. Слишком долго целится — отпускает дичь слишком далеко; старается «навести» ружьё, что никуда не годится. 21. Не имеет «прикладу», т. е. не умеет быстро и ловко выкинуть ружьё или дурно вскидывает: упирается в плечо одним концом приклада. 22. Не умеет стрелять, не видя дичи (например, в чаще) — по соображению. 23. Не довольно быстр при стрельбе, что особенно важно, когда находишься на узенькой дорожке в лесу. 24. Не умеет (на облаве) зорко и отчётливо оглядываться по обеим сторонам. 25. Когда, выстрелив, заряжает ружьё — не держит при себе собаки, отпускает её: тетерева и куропатки из выводка поднимаются, вспугнутые собакой, а охотнику остаётся только скрежетать зубами. 26. Хуже стреляет по дичи бегущей или летящей слева направо, чем справа налево. 27. Не умеет брать вперёд дичи на дальнем расстоянии; не умеет повышать ружьё, целясь в птицу, прямо на него летящую, или понижать цель, когда стреляет в перелетавшую через голову и удаляющуюся дичь. 28. Стреляет за 100, за 200 шагов. Есть такие, которые валяют и на 300, даже на 400 шагов, да ещё мелкой дробью. 29. На облаве неосторожно стреляет — то в направлении загонщиков, то в направлении товарищей. 30. Не стыдится стрелять в лежачего зайца или сидячую птицу. 31. Неосторожно носит ружьё со взведёнными курками, с дулом, направленным против товарищей, между тем как следует всегда помнить мудрое изречение одного французского спортсмена: «Бывали примеры, что простые зонтики внезапно выстреливали». 32. Падая с ружьём, не осматривает немедленно — не забилась ли земля в дуло, отчего может произойти разрыв ствола. 33. Не в состоянии воздержаться от выстрела по дичи, когда по каким-нибудь причинам стрелять по ней нельзя; или стреляет по дичи, которая направляется на товарища. 34. Стреляет без позволения из-под чужой собаки. 35. Ложится под куст, и как только товарищ что-нибудь найдёт, является немедленно, бежит на выстрел. 36. Когда долго ничего не попадается, стреляет по галкам, по маленьким птичкам, по ласточкам — бесполезная жестокость! 37. Не умеет примечать, куда падает подстреленная дичь. 38. Жалуется на своё несчастье товарищам, которым до этого дела нет. 39. Шумит и разговаривает, там где нужно безмолвствовать. 40. Суеверен: придаёт значение приметам, толкует об «удаче» и «неудаче» и т. п. 41. При «неудаче» принимает убитый или обиженный вид, что тоже неприятно товарищам, а в случае «удачи» трунит и рисуется. 42. Завистлив, не переносит удачи товарища, старается отбивать у него лучшие места. 43. Держит свои снаряды в беспорядке и в нечистоте. 44. Не наблюдает за смазкой и исправностью своей обуви, отчего часто натирает ноги. 45. Слишком много ест и пьёт на охоте. 46. Спит на охоте. Этакому стрелку гораздо приличнее сидеть дома. 47. Боится сырости, ветра или жары. 48. Во время жаров беспрестанно пьёт воду, что, во-первых, вредно, а во-вторых, нисколько не утоляет жажды. 49. Неправдив в своих охотничьих рассказах: общеизвестный, весьма распространённый, впрочем безвредный, иногда даже забавный недостаток. 50. Не даёт товарищам хвастаться или даже прилгать в своём присутствии... негуманная черта! НЕДОСТАТКИ ЛЕГАВОЙ СОБАКИ 1. Чутьё имеет неверное или плохое. 2. Ищет медленно или всё по прямой линии, или топчется на месте, не «кружит», не «метёт» направо и налево. 3. Ищет слишком быстро, во все лопатки, как это часто делают сеттера; оно красиво, но иногда безопасно для дичи, которая остаётся в стороне. 4. Отдаляет в иске, т. е. постепенно удаляется от охотника. 5. В лесу не ищет близко. 6. Идёт по следу слишком медленным авансом, что особенно невыгодно при охоте за куропатками; известно, что эта птица шибко бежит. 7. Бросается со стойки и хватает дичь, что особенно часто случается с молодыми тетеревами и зайцами, или ловит дичь на взлете. 8. Врёт, т. е. делает фальшивые стойки. 9. Стойку имеет беспокойную, подвигается помаленьку вперёд, шевелится, особенно при приближении охотника. 10. Вовсе не имеет стойки или имеет стойку очень короткую — не выдерживает. 11. Стойку имеет слишком мёртвую и не вспугивает дичи, когда ей командуют: пиль! — что иногда необходимо, например, при охоте на вальдшнепов в чаще. 12. Не отходит от стойки, когда её хозяин зовёт, что особенно бывает неприятно в сплошных и густых кустарниках; случается, что охотник целый час принуждён отыскивать свою собаку. 13. Не умеет находить подстреленную или убитую дичь. Это бывает сплошь да рядом с собаками, одарёнными отличным чутьём. Правда, охотники, большей частью, сами виноваты, заторапливают её и т. д. (см. 12-й недостаток охотника). 14. Гоняет за птицей или за зайцем с лаем или молча, вспугнёт птицу и опять погонит. 15. Увидев, где птица опустилась, бросается туда и вспугивает её. 16. Не «аппелиста», не возвращается на свист. 17. Услышав выстрел, хотя бы в отдалении, бежит туда. 18. После выстрела не ждёт, чтобы ей приказали поднять дичь, а бросается сама поднимать её. 19. В предвидении наказанья не даётся в руки охотнику, не подходит к нему, кружит около. 20. Кусается, когда её наказывают. 21. Завистлива, ищет дурно и вообще ведёт себя неприлично, когда в поле находится другая собака. 22. Мешает своим товаркам. 23. Когда другая собака ищет, беспрестанно останавливается и смотрит на неё, не нашла ли та чего-нибудь? 24. Даже когда нет другой собаки, то и дело останавливается, вертит хвостом и оглядывается: нет ли чего? 25. Не тотчас подаёт хозяину дичь. 26. «Муслит» дичь, т. е. забираете её во весь рот и как бы жуёт её. 27. Давит дичь — кишки вон! 28. Ест дичь (большей частью с голоду). 29. Скоро устаёт и начинает, как говорится, «чистить шпоры», т. е. идёт следом за охотником. Собаки, у которых жирные лапы, устают скорее других. 30. Боится жары, сильного ветра. 31. Боится холода: дрожит, жмётся и переминается. Боится сырости болотной и ранней изморози. 32. Не идёт в воду за убитой дичью. 33. Если дичь упала на противоположном берегу речки, переплывает её, достаёт дичь, а обратно через речку не приносит. 34. Не доносит до хозяина убитую дичь или поноску, роняет её в нескольких шагах от него. 35. Боится выстрела и либо отбегает в сторону, либо крадётся вслед за охотником шагах от него в пятидесяти. 36. Убегает с поля домой. 37. Дерётся с другими собаками, отбивает у них дичь. 38. Имеет отвращение к известного рода дичи (большей частью болотной) и не подаёт её. 39. Слишком нежна на рану, не переносит укола лапы или ушиба. 40. Не остаётся позади, когда ей скомандовали: назад! 41. Когда на сворке, вместо того, чтобы идти по пятам охотника, лезет вперёд, вытягивает сворку и тащит охотника за собою. 42. Перегрызает верёвку, когда привязана. 43. Не остаётся на месте, когда охотник скомандовал ей: куш! — удаляется от него (например, для того, чтобы подкрасться под уток). 44. Капризничает и не верит охотнику, когда тот, например, заставляет её искать переместившуюся птицу. 45. Капризничает в еде и тем лишает себя сил на охоту. 46. В телеге или в экипаже не лежит смирно во время езды, а всё лезет вверх. 47. Когда радуется, прыгает на охотника и раздирает ему платье когтями. 48. Страстно любит отыскивать ежей и лает на них. 49. Делает изумительно твёрдые и красивые стойки над жаворонками. 50. Не понимает, что во время облавы должно держаться смирно и не шуметь: чешется, хлопает ушами или вдруг примется чихать, как бешеная. Ссылка на комментарий
Экспертная группа Лисовин Опубликовано 12 июня, 2009 Экспертная группа Поделиться Опубликовано 12 июня, 2009 (изменено) А. Томбин О НЕСЧАСТНЫХ СЛУЧАЯХ ПРИ ОБРАЩЕНИИ С ОРУЖИЕМ. Из издания "Боец охотник" 1936 г. №11. Несчастные случаи при обращении с оружием происходят при различных обстоятельствах: вследствие безответственного отношения к хранению оружия и боеприпасов и неумелой и небрежной зарядки патронов, при неосторожном обращении с оружием на охоте, на стендовых стрельбах, в тирах и т. п. Нередко на первый взгляд самые незначительные мелочи, которыми обычно беспечные люди пренебрегают, являются причиной несчастных случаев. Многие охотники ещё не умеют правильно снаряжать патроны. Очень часто при выколачивании пистонов из стреляных гильз попадается осекшийся пистон. Он воспламеняется, и в результате человек остаётся без глаза. Забивка пыжа молотком без постановки патрона на колодку, неумелая закрутка бумажных гильз, подпиливание капсюля приводят к разрыву последнего, и неудачник может остаться без пальцев. Незнание качества порохов, отмеривание заряда «на глазок» часто заканчиваются разрывом ружья. Иногда молодые охотники снаряжают раздутые гильзы или гильзы с продольным разрывом. Вследствие этого на охоте они подвергаются большим неприятностям.Однажды я видел, как один молодой охотник с трудом вбил раздутый патрон в ружьё. Потом он хотел его вынуть, но не смог; хотел выстрелить, но патрон дал осечку. Получилось так, что и выстрелить нельзя и выбить патрон невозможно. Тогда охотник разобрал ружьё, всадил в ствол палку и, ударяя концом её о дерево, стал выбивать патрон. Заряд от сильного сжатия мог взорваться, и охотнику посоветовали оставить охоту и разрядить ружьё дома. Наблюдаются и другие случаи безответственного отношения к хранению оружия. Очень часто люди, пренебрегая мерами предосторожности, оставляют дома заряженное ружьё, револьвер. Дети, пользуясь этим, начинают играть с оружием, и эта игра нередко заканчивается трагически. Небрежное отношение к хранению оружия можно наблюдать не только у начинающих охотников, но и у людей опытных. Мне вспоминается один случай, который закончился очень печально. Один старый, довольно опытный охотник, вернувшись домой с охоты, повесил над кроватью вниз стволами заряженное ружьё. Его десятилетний сын лежал на кровати и раскачивал ружьё, толкая стволы ногами. Занятие это продолжалось недолго. Ружьё зацепилось курком за бревенчатую стенку, грянул выстрел, и весь заряд угодил ребёнку в живот. До какой возмутительной небрежности к хранению оружия доходят люди, видно из происшествия, которое случилось несколько лет тому назад в одной из деревень Белоруссии. Молодой охотник, вернувшись с охоты, положил заряженное ружьё под печку. Через несколько дней, вынимая его оттуда, он ухватил ружьё за стволы и потянул к себе. Ружьё, видимо, за что-то зацепилось курком, грянул выстрел, и этот молодой, здоровый человек был убит на месте. Бывает, что несчастные случаи являются следствием неумелого или небрежного обращения с оружием на охоте. Постоянно испытываешь очень неприятное ощущение, когда приходится смотреть в дуло ружья, наведённого на тебя беспечным товарищем, или когда узнаёшь, что в лодке, на подводе сложены заряженные ружья, иногда даже со взведёнными курками. В прошлом году я был на утиной охоте с двумя товарищами. Когда охота была закончена, мы вышли из болота и сели в машину. Перед отъездом я обратил внимание на сидящего с шофёром товарища, который беспечно положил ружьё дулом в нашу сторону. Я спросил, разряжено ли ружьё. Оказывается, ружьё было заряжено, и даже оба курка находились на боевом взводе. При малейшем броске машины мог последовать выстрел, и возможно кто-нибудь из нас стал бы жертвой этого нелепого случая. Был и такой случай. Два охотника выехали на охоту на подводе. Ружья их были положены в сено и накрыты брезентом. Не проехали они и 2—3 километров, как одно из ружей внезапно выстрелило. Один охотник был тяжело ранен и вскоре скончался. Вся суть в том, что его товарищ не разрядил ружья. У охотников путём длительного опыта выработались правила ношения оружия и обращения с ним. Кажется, теперь всем уже должно быть известно и понятно, что: 1. На охоте ружьё надо носить стволами вверх или вниз, но никогда не направлять дулом в сторону товарища. 2. При встрече с другими охотниками или при подходе к месту стоянки ружьё разряжают, не направляя при этом стволов в сторону местонахождения людей. 3. Прежде чем перелезть изгородь, пройти по кладкам через речку или прыгнуть через канаву, ружьё нужно снять с плеча, разрядить и держать его в руках так, чтобы это не составляло опасности для себя и для других. 4. При проезде в трамвае, в поезде, в машине, на подводе или в лодке ружьё обязательно держать в чехле. 5. Оказывая помощь товарищу, увязшему в снегу, в канаве или на болоте, охотник не должен подавать ему стволов ружья. В случае крайней необходимости он может это сделать, но только после того, как убедится, что ружьё не заряжено. С оружием никогда не следует шутить. Нет ничего опаснее, когда, забавляясь, некоторые охотники прицеливаются в домашних животных, в охотничьих собак, а иногда и в своего же товарища по охоте. Несчастные случаи в процессе самой охоты чаще всего бывают в результате несоблюдения самых элементарных правил предосторожности во время стрельбы. Часто под заряд попадают охотники, идущие по сторонам или забежавшие вперёд; крестьяне, работающие в лесу, на болоте; сборщики грибов, ягод и т. д. Стреляющие охотники не считают, по видимому, для себя обязательным следить за местом охоты. В результате этой преступной небрежности жертвами становятся домашние животные и люди. Иногда внимание охотника понижается вследствие принятия спиртных напитков. Поэтому в процессе охоты: 1. Будь внимательным; следи, нет ли поблизости, на расстоянии выстрела, людей или домашних животных. 2. Стреляя навскидку, не горячись: и птицу не убьёшь, и человека можешь покалечить. 3. Заметив поблизости охотника или другого человека, дай знать о себе криком или свистком — этим предупредишь себя и других от несчастного случая. Перед началом охоты не следует пить вино: алкоголь вызывает усталость и притупляет внимание. При облавных охотах по крупному зверю — кабану, волку, медведю — или при коллективных охотах по зайцу и лисе несчастные случаи обычно бывают в результате нарушения дисциплины, несоблюдения установленных правил для коллективных охот. Во избежание несчастных случаев на облавных охотах следует соблюдать следующие условия: 1. Не сходить с номера. 2. Ставши на номер, выяснить, где находятся соседи — справа и слева. 3. Не стрелять вдоль цепи по убегающему зверю, иначе можно поранить товарища. 4. При оказании помощи товарищу, на которого бросился зверь, соблюдать выдержку и не допускать беспорядочной стрельбы, при которой, кроме зверя, можно убить и охотника. 5. Быть особенно внимательным в момент приближения загонщиков. Лучше пропустить зверя, чем рисковать жизнью человека. В настоящей статье перечислены основные причины, которые чаще всего приводят к несчастным случаям при обращении с оружием. Охотничьи организации в своей повседневной работе по культурному воспитанию охотников должны шире освещать эти острые вопросы. Изменено 12 июня, 2009 пользователем Лисовин Ссылка на комментарий
Экспертная группа Алексей 44 Опубликовано 13 июня, 2009 Экспертная группа Поделиться Опубликовано 13 июня, 2009 Володя, спасибо! Прямо памятка как не надо охотиться! Только вот этот пункт не вяжется с современными правилами и нормами безопасности на охоте. И.С.Тургеньев ПЯТЬДЕСЯТ НЕДОСТАТКОВ РУЖЕЙНОГО ОХОТНИКА22. Не умеет стрелять, не видя дичи (например, в чаще) — по соображению. Конечно, возможно, что во времена Тургенева, хлопнуть случайно на охоте крепостного крестьянина не считалось зазорным, но в настоящее время этот пункт правил следует считать достоинством ружейного охотника! Ссылка на комментарий
Экспертная группа Лисовин Опубликовано 13 июня, 2009 Экспертная группа Поделиться Опубликовано 13 июня, 2009 Алексей 44, Все оставлено в оригинале, для сравнения, как раньше было и как сейчас стало. Конечно многие правила сейчас изменились, как говорится они написаны кровью. Ссылка на комментарий
Экспертная группа Алексей 44 Опубликовано 13 июня, 2009 Экспертная группа Поделиться Опубликовано 13 июня, 2009 За волчьей стаей За этой небольшой стаей Алексей наблюдал уже не первый день. Не возникало никаких сомнений, что волки пришли из соседнего района. Но что их могло заставить кочевать в конце зимы, по глубокоснежью, было непонятно. Зверей было трое: один след крупный, скорее всего матерого, и два немного поменьше. Они двигались строго на юг, подолгу нигде не задерживаясь. Шакалили по окраинам деревень, проходили подле ферм, заглядывали на скотомогильники, но поживиться им было практически нечем. Только возле одной глухой, утонувшей в снегу умирающей деревни им удалось задавить ночью дворнягу. По следам было хорошо видно, что два зверя притаились возле выгона на краю деревни, а один стоял поодаль в поле, на зимней дороге, которая выходила за околицу. Отважная не в меру дворняга скорее всего ранее не общалась с волками, а может быть, просто выполняла свой долг, за который ее кормили, и понадеялась, что успеет нырнуть в подворотню крайнего дома. Волк, который стоял на виду в поле, в какой-то момент даже отошел дальше, будто испугавшись собак. Дуреха, поддавшись на уловку и с лаем выбежав за ним, отдалилась от домов. И тут ловушка захлопнулась: два волка стрелой вылетели из засады, закрыв ей путь к отступлению в деревню. Остальное было делом беспощадной кровавой «техники» хищников: на заснеженной дороге остались окровавленные, растянутые во всю длину кишки, прикрепленные одним концом к валявшейся тут же голове, и изжеванный кусок хвоста. Волки, конечно, сожрали бы все без остатка, но их что-то испугало. Звери прыжками скатились в овраг, оставляя на снегу глубокую борозду с полосками свежей крови, и ушли прочь от деревни. Алексей еще раз на «Буране» обрезал их, уточняя направление хода зверей, и вернулся домой. На другой день снова объехал волков: они так и двигались на юг и ушли в большой массив леса. Мысленно представив, где они должны оказаться на другой день, учитывая, что наст, присыпанный свежим снежком, не держал их, он вернулся домой. Рано утром, заправив снегоход под завязку, заехал к товарищу, с которым не раз охотились вместе, и они помчались вслед за волками. Звери, перейдя дорогу уже под утро (след был совсем свежий), ушли в широкий покрытый лесом лог, который через несколько километров сужался и обрывался в поле узким глубоким оврагом. Свой район Алексей знал хорошо, ошибки быть не могло - днем звери открытым местом не пойдут. «Если успеем, — подумал он, — точно перехватим на переходе в поле». Фима, так звали приятеля, топтался возле «Бурана» и разглядывал следы. Вообще-то «Фима» - это было его прозвище, но по-другому в поселке его уже много лет никто не называл, он привык и не обижался. - Фима, садись скорее, сейчас мы им устроим веселую жизнь, днем они по оврагу пойдут, никуда не денутся!.. Товарищ послушно пристроился на сиденье сзади. Перескочив снежную бровку дороги, поехали вдоль кромки леса выше по логу. С двумя пассажирами по целине снегоход шел тяжело, но пока скорость и не требовалась. Проехав пару километров, Алексей заглушил «Бурана» и стал объяснять напарнику ситуацию: - Спустишься в лог, ищи волчьи следы, по времени они должны уже пройти выше, ближе к оврагу. Как встанешь на след, выстрели разок для острастки, я пойму, что все в порядке. Потом гони их, сколько сил хватит. Фима, не задавая лишних вопросов, послушно спрыгнул со снегохода в сугроб, утонув в снегу чуть не по пояс, и стал спускаться в лог. «Да, тяжеловато ему гнать их будет, ну да тут недалеко, пару километров осталось, не больше», - подумал Алексей, провожая товарища взглядом. Минут через пятнадцать глухо, без эха ухнул выстрел. Значит, волки прошли выше. Из лога едва доносились крики товарища, он погнал волков к оврагу, а скоро и их не стало слышно. Все утонуло в снежном безмолвии. Через некоторое время Леша завел снегоход и тихо, не газуя, поехал вдоль лога. Когда до конца оврага оставалось метров двести, остановился, прикрывшись небольшой елочкой. Хотя на снегу его и так было трудно заметить: красный (будто пожарная машина) снегоход он сразу после покупки перекрасил в белый цвет. Вообще-то Алексей предпочитал вабить волков, считая эту охоту самой результативной. Достиг в этом деле неплохих показателей: на его счету было более сотни добытых хищников. Зимой, когда замороженная земля покрывалась толстым слоем снега, не давал покоя волкам, загоняя их на снегоходе. В борьбе с этими кровожадными хищниками никаких правил быть не должно, все способы хороши. Людей, которые выступают в защиту волков, Алексей считал дилетантами, не знакомыми с образом жизни этих хищников. Достав из-под бушлата бинокль, он посмотрел на узкую полоску деревьев, которыми обрывался овраг в поле. Перевел бинокль на лес — до него не меньше полукилометра. Здесь был волчий переход, Леша и раньше его хорошо знал. Звери должны были пройти именно в этом месте. Первым из оврага вылез матерый, даже с приличного расстояния можно было определить его крупные размеры. Он остановился и смотрел на лес; чтобы добраться до него, нужно было миновать широкое открытое пространство. Вскоре за матерым появились еще два волка. Матерый оглянулся на овраг (видно, Фима был недалеко, подгоняя зверей) и большими прыжками пошел через поле к лесу. Остальные волки двинулись по его следу, растянувшись по полю цепочкой. Леша проверил в стволах картечь. Когда волки ушли от оврага далеко, он резко дернул стартер. «Буран» послушно завелся, а еще через мгновение уже летел по полю, отрезая волкам путь назад. Звери, услышав треск двигателя, на какое-то мгновение остановились и посмотрели на снегоход, который, набрав скорость, несся по полю, с каждой секундой приближая к волкам реальную опасность. Матерый быстро это понял. Развернувшись к еще далекому лесу, помчался, поднимая столбы снежной пыли. Остальные волки пошли за ним, но стали быстро отставать от сильного зверя. «Вашими же волчьими способами охотимся. Что, неуютно в поле? Куда вам теперь возвращаться?» - злорадно подумал Алексей, вспомнив про разорванную на куски дворнягу. С ходу перескочил волчий след, окончательно отрезав им путь назад, и, заложив крутой вираж, направил снегоход точно на волков. Матерый, спасая свою шкуру, забыл про собратьев и ушел далеко вперед, а два зверя бежали вместе, стараясь изо всех сил не отставать от него. Снегоход явно выигрывал в скорости: расстояние неумолимо сокращалось. Отставшие волки заметались, оглядываясь на ревущую машину, и бросились в разные стороны. Один пошел в поле, а второй продолжал бежать по касательной к темнеющей на фоне неба зубчатой стене леса. Леша еще раз заложил вираж и погнался за тем, который ушел в поле. В азарте он совсем забыл про ружье и, раскачиваясь на сиденье, исступленно давил на ручку газа. Когда металлическая дуга лыжи почти коснулась волчьего хвоста, зверь обернулся, оскалив пасть, и подставил бок. Раздался удар по днищу снегохода. Рука машинально отпустила газ, и машина послушно остановилась. Встав на подножку, Алексей лихорадочно стаскивал ружье, ища глазами волка. Зверя нигде не было. Он перевел взгляд на быстро удаляющихся к лесу волков, посмотрел на след снегохода и, ничего не понимая, спрыгнул в сугроб. Когда Фима выбрался из оврага и встал на след снегохода, Леша уже натоптал целую тропу, заглядывая со всех сторон под катки гусениц. Напарник остановился в нескольких метрах от него. Тяжело дыша, стащил с головы ушанку. От прилипших ко лбу мокрых волос валил пар. - Что, упустил, раззява? Тут гонишь из последних сил, стараешься, чуть сердце не остановилось. Пошто ты сюда поехал? Чего за ними не погнался? Я видел, следы к лесу ушли, - укорял Фима, вопросительно глядя на товарища. - Погоди, не шуми, я сам ничего не пойму. Догнал я одного, по-моему, он под «Бураном» сидит. Фима недоверчиво посмотрел на Алексея, потом покосился на снегоход и, натягивая ушанку, сказал: - Ты что совсем сдурел, что ли? За каким чертом он туда полезет? - Понятно, сам не полезет, наехал я на него с ходу, ну и придавил... Наверное. Теперь уже Леша сам стал сомневаться, что волк находится под снегоходом. Они вдвоем стали топтаться вокруг «Бурана», со всех сторон заглядывая под него. Потом вместе стали потихоньку отодвигать тяжелую машину в сторону. Когда из-под гусеницы показался серый волчий бок, Леша задумчиво сказал: - Слушай, Фима, а он ведь живой, наверное. Не мог же я его насмерть зашибить? Он открыл бардачок, вытащил кусок шпагата и обломок какой-то палки. Только после этого они сдвинули снегоход, освободив зверя от непомерного груза. Волк не подавал никаких признаков жизни. Ребята выдрали его за хвост из снега. Приятель взял волка за загривок и встряхнул, с трудом приподняв над землей. Это был переярок прошлого года выводка с красивым светло-серым мехом. Вздохнув, Фима философски изрек: - Околел, однако. Видно, крепко ты его шибанул, все внутренности отлетели. Волк с трудом открыл мутные глаза, продолжая висеть, как тряпка. Леша быстро засунул ему в пасть палку и перемотал морду и лапы бечевкой. Пока друзья, весело переговариваясь, возились около «Бурана», зверь совсем ожил, ворочал головой и с испугом следил за охотниками. Фима подошел к нему, присел на корточки и констатировал факт воскрешения, будто всю жизнь проработал в реанимации. - Бывает... Раз в Перми бабу легковушкой сбило. Она дорогу перебегала, а на улице гололед был, шофер и не успел затормозить, его аж боком тащило. Так она, словно мертвая, минут двадцать лежала. Народ собрался, орут на водителя, милицию, «скорую» вызвали. А она поднялась, всех обматерила, сумку вырвала у мента и ушла, даже не хромала. Живучие они, волки. Леша сел за руль, а Фима, обхватив волка двумя руками, пристроился сзади. Когда снегоход завелся и тронулся с места, зверь тут же заболел медвежьей болезнью, извергнув вонючие остатки дворняги на охотников. Пришлось снова останавливаться и очищать одежду и сиденье «Бурана» снегом. Дома на зверя надели толстый кожаный ошейник и пристегнули на цепь в подворье, только после этого развязали. Всю ночь собаки, не умолкая, орали в вольере, видно, возмущенные таким соседством. На другой день все село знало, что у Леши на цепи сидит живой волк. Ребятня с утра набежала посмотреть на диковинку, а зверь забился в самый темный угол и не выходил оттуда. Он не проявлял никакой агрессии, но близко к нему все равно не подходили, памятуя, что это опасный хищник. Днем собрались мужики из числа охотников. Кто со злобой, будто лично у него волк задрал корову, кто с любопытством рассматривали зверя с безопасного расстояния. Потом, как всегда при скоплении охотников больше двух человек, кому-то пришла идея вспрыснуть необычную добычу. Все озабоченно стали шарить по карманам. Нашлось и сало, и стаканы. Расположились прямо во дворе, на пеньке для рубки дров, и полились, как из рога изобилия, рассказы, в которых было невозможно отделить правду от вымысла. Лайки по-прежнему орали в вольере, мешая вести важный для данного момента разговор. Тут кто-то и вспомнил, что у Алексея когда-то был шибко злой кобель, который помогал отыскивать разбежавшихся по кустам волчат и давил их на месте. Кому-то пришла в голову бредовая идея попробовать Лешиных лаек по волку. Замысел осуществился в одну минуту, и зверя выволокли на белый свет, выпустив из вольера собак. Поначалу лайки облаивали волка на почтительном расстоянии, но народ хотел зрелищ, собак науськивали. Они осмелели и даже пытались делать хватки. В конце концов волк молниеносно метнул головой, и у одной лайки ухо, будто отрезанное, повисло на куске кожи. Леша взял лайку на поводок и помчался в ветеринарку пришивать ухо. На ходу он успел крикнуть: - Фима, кончай его к чертовой бабушке, пока людей не искусал! Зверь он и есть зверь!.. Источник: www.belhuntclub.net Ссылка на комментарий
Экспертная группа Николай Ш Опубликовано 13 июня, 2009 Экспертная группа Поделиться Опубликовано 13 июня, 2009 Интересный рассказ,нынче .я уже по-моему писал, также в азарте Володя Путилов-старый волчатник не "отрезал" волчицу от леса, а стал стрелять на ходу и "просрал" волчицу. Потом при разборе "полётов" сам признался, что всегда волков надо от леса "отрезать" и они сразу "теряются" и останавливаются, не зная что делать, вот тогда и брать надо. Ссылка на комментарий
Рекомендуемые сообщения
Для публикации сообщений создайте учётную запись или авторизуйтесь
Вы должны быть пользователем, чтобы оставить комментарий
Создать аккаунт
Зарегистрируйте новый аккаунт в нашем сообществе. Это очень просто!
Регистрация нового пользователяВойти
Уже есть аккаунт? Войти в систему.
Войти