Экспертная группа Stanislav Опубликовано 1 сентября, 2008 Экспертная группа Поделиться Опубликовано 1 сентября, 2008 Наткнулся на интересную статью, рекомендую к прочтению: Класс птицы (Aves) класс позвоночных животных, представители которого хорошо характеризуются тем, что тело их покрыто перьями и передние конечности видоизменены в органы полета — крылья. За редкими исключениями, птицы — летающие животные, а те виды, которые не летают, имеют недоразвитые крылья. Для передвижения по твердому субстрату птицам служат задние конечности — ноги. Таким образом, птицы, в отличие от всех других наземных позвоночных, животные двуногие. У птиц весьма энергичный обмен веществ, температура тела постоянная и высокая, сердце четырехкамерное, артериальная кровь отделена от венозной. Хорошо развиты большие полушария головного мозга и органы чувств, в особенности зрения и слуха. С биологической точки зрения наиболее характерными чертами птиц являются, с одной стороны, интенсивность обмена веществ, интенсивность хода жизненных процессов, а с другой — передвижение по воздуху путем полета. Эти две основные черты птиц в значительной мере определяют их биологию. Именно эти свойства птиц коренным образом отличают их от других групп позвоночных. Несмотря на общность эволюционного происхождения птиц и пресмыкающихся, биологические различия между этими двумя группами животных громадны. В отношении подвижности и способности преодолевать пространство птицы занимают первое место среди наземных позвоночных. Большая подвижность связана с большой работой мускулатуры, с большими затратами энергии, которые требуют быстрой и интенсивной компенсации. Несмотря на то, что легкие птиц малорастяжимы и относительно невелики, использование кислорода в них и питание организма кислородом у птиц весьма интенсивно, что объясняется действием системы воздушных мешков. Активная часть дыхательного процесса у птиц, в отличие от других позвоночных, происходит не только при вдыхании, но и при выдыхании. Значение этого для интенсификации обмена веществ в организме очевидно. Артериальная кровь полностью отделена от венозной, а работа сердца весьма энергична. В связи с этим стоит и энергичная работа пищеварительных органов: птица потребляет большое количество пищи, а усвоение ее идет быстро и очень полно. Все эти особенности тесно связаны с наличием у птиц постоянной температуры тела (а последняя — с развитием теплоизолирующего покрова из перьев). Температура тела у птиц выше, чем у млекопитающих, чаще всего она близка к 42° С, у немногих видов спускается ниже 39° С, но нередко достигает 45 и 45,5° С. Из других весьма существенных особенностей биологии и строения птиц надо упомянуть еще об особенностях размножения. По сравнению с пресмыкающимися у птиц отмечается, во-первых, слабая интенсивность размножения, а во-вторых, сложность биологических явлений, сопутствующих размножению, и в особенности сложность явлений заботы о потомстве. Последнее как бы компенсирует невысокую плодовитость. Вся эволюция птиц шла в теснейшей связи с приобретением ими способности к полету. Появление основных биологических и анатомических черт птичьего организма должно было идти одновременно с появлением и развитием у них подвижности, улучшением их двигательных возможностей. Палеонтологический материал показывает, что на известной стадии эволюционного развития предки птиц были наземными бегающими рептилиями. Предки предков птиц должны были, судя по нашим представлениям об общем ходе эволюции животного мира, принадлежать к весьма древним группам примитивных археозавров, живших в триасе, а быть может, и в пермском периоде. Это были, конечно, бегающие наземные формы и, судя по всему, некрупные животные. В юрское время существовала промежуточная между пресмыкающимися и птицами древесная форма — археоптерикс, у которого уже появились некоторые признаки современных птиц, в частности перья или пероподобные образования. Таким образом, в это время произошел переход предков птиц от наземного образа жизни к древесному и, очевидно, возникла постоянная температура тела (на последнее указывает наличие у археоптерикса оперения). Конструкция скелета археоптерикса еще далека от птичьей и лишена важнейших ее функциональных особенностей. Общая тенденция дальнейших этапов в развитии птиц (после юрского периода) связана с улучшением их возможностей передвижения и с приобретением способности к полету. Хотя нелетающие виды встречались и позднее, но большинство их вымерло или стоит на пути к вымиранию, наибольшего же расцвета начиная с третичного периода достигли относительно некрупные, но хорошо летающие группы. Последние и среди современных птиц являются наиболее многочисленными. Быстрота и свобода передвижения давали птицам большие преимущества в борьбе за существование и в истории их развития и дают теперь. Птицы встречаются по всему земному шару, за исключением внутренних частей Антарктиды, в самых разных местностях и в самых различных климатических условиях. В 1937 году сотрудники советской полярной станции наблюдали у Северного полюса чаек, чистиков и пуночку. В Антарктиде Амундсен наблюдал большого поморника в 1912 году под 84°26\' южной широты. Вертикальное распространение птиц также очень широко, и разлчные виды населяют высочайшие горные системы мира, например Гималаи и Анды. Бородачи, например, наблюдались в Центральной Азии на высоте, несколько превышающей 7000 м; Гумбольдт видел кондоров в Андах на высоте 6655 м. Численность птиц в разных местах различна. Наибольшее количество видов птиц встречается в Центральной и Южной Америке: в Колумбии установлено около 17.00 видов, в Бразилии — около 1440, в Эквадоре — 1357, в Венесуэле — 1282 вида. Обильна и фауна птиц Конго (Киншаса), в котором (совместно с Руандой и Бурунди) насчитывается 1040 видов птиц. Богата фауна и некоторых тропических островов: 554 вида птиц на Калимантане (Борнео), 650 — на Новой Гвинее. В области африканских саванн и галерейных лесов население птиц также разнообразно: 627 видов в Гане, 670 — в Камеруне, 674 — в Замбии, 871 вид в Судане. По мере удаления от тропиков состав птичьего населения беднеет. Так, в таежной зоне Европы, Азии и Северной Америки насчитывается примерно 250 видов птиц. Авифауна некоторых европейских стран характеризуется такими цифрами: Великобритания и Ирландия — около 450 видов (много залетных), Греция — 339 видов, Югославия (Сербия — 288 видов, Македония — 319 видов), Финляндия — 327 видов, Норвегия — 333 вида, Португалия — 315 видов. Из азиатских стран в Афганистане найдено 341 вид птиц, в Японии — 425 видов. В Соединенных Штатах Америки и Канаде — 775 видов птиц. Всего же в настоящее время известно около 8600 видов птиц. В пределах России насчитывается несколько более 750 видов птиц, что составляет около 8% всей мировой авифауны. Численность особей отдельных видов птиц очень различна. Точных подсчетов пока имеется немного. Последние годы Международный союз охраны природы и природных ресурсов проводит выяснение числа редких видов птиц, которые находятся под угрозой исчезновения. Выяснено, что буревестник кахоу сохранился на Бермудских островах в количестве около 20 пар; белых американских журавлей в Северной Америке в 1963 году учтено 39 особей; белоспинных альбатросов на острове Торисима в Японии в 1962 году было отмечено 47 птиц; белоклювых американских дятлов на Кубе найдено около 13 особей; калифорнийских кондоров в 1960 году было 60—65 птиц; японских ибисов на острове Хоккайдо в 1962 году учтено примерно 10— 15 особей; пастушков такахе на Южном острове Новой Зеландии учтено около 300 особей; гавайских казарок на Гавайских островах и в зоопарках в 1962 году учтено 432 особи. Сохранению всех перечисленных видов и ряда других угрожает опасность. Можно добавить, что с конца XVII века до настоящего времени вымерло 76 видов птиц, причем в значительной степени под влиянием человеческой деятельности. Какие же виды птиц самые многочисленные? В Арктике, по-видимому, мелкая чистиковая птица люрик, в Антарктике и Субантарктике — маленький буревестник вильсонова качурка, в тропических морях — темная крачка (по нескольку десятков миллионов особей каждого вида). Из наземных птиц наиболее многочисленны, по-видимому, домовый воробей и скворцы. Подсчеты численности птиц, конечно приблизительные, проведены в Англии и Уэльсе (Фишер, 1954). Общее птичье население там определяется в 120 миллионов особей, относящихся к 426 видам, но 75% из этих 120 миллионов относится только к 30 видам, численность каждого из которых составляет 354 миллиона или более. Полагают, что зяблик и черный дрозд представлены примерно 10 миллионами особей (каждого вида); скворцов около 7 миллионов, столько же и зарянок; домовых воробьев, лесных завирушек, певчих дроздов, луговых коньков — по 3 миллиона каждого вида; грачей 1750 тысяч; примерно по 1х/4 миллиона обыкновенных овсянок, крапивников, серых славок, пеночек-весничек, вяхирей; по 3/4 миллиона галок, полевых жаворонков, синиц-лазоревок, деревенских ласточек, городских ласточек и коноплянок; около 350 тысяч зеленушек, больших синиц, лесных коньков, пеночек-кузнечиков, черных стрижей, камышниц, чибисов, крякв, серых куропаток. Конечно, эти цифры примерны. Для относительно редких и менее многочисленных птиц Англии и Уэльса приводятся такие цифры: озерных чаек — около 150 тысяч, сипух — 25 тысяч, серых цапель — около 8 тысяч, чомг — около 2Уг тысячи. Численность некоторых птиц в Британии возрастает. Так, глупышей — их насчитывается около 200 тысяч — стало в 5 раз больше, чем было в начале этого столетия; резко возросло — до ? миллиона — число олушей. Всего же, по приблизительным подсчетам, на земном шаре обитает около 100 миллиардов особей птиц, и уже одно это указывает на их большое и многообразное значение в жизни нашей планеты. Реакции организма птиц на неблагоприятные изменения внешней среды имеют совершенно иной характер, чем у земноводных, пресмыкающихся и у части млекопитающих животных. У всех перечисленных выше групп (кроме птиц) понижение температуры снижает деятельность организма, что приводит к спячке при наступлении в природе неблагоприятных условий. У птиц же ответом на понижение температуры являются усиленные передвижения — кочевки или перелеты, переносящие организм в более благоприятные для его существования условия. Не следует, однако, представлять себе дело так, будто птица благодаря свободе и быстроте передвижений мало зависит от влияния среды, от обстановки и условий своего местообитания. Образ жизни птицы и ее поведение зависят и от климата в широком смысле (в особенности температуры и света; отсутствие последнего ограничивает возможность активной деятельности птицы, в частности питания; определенная интенсивность и продолжительность освещения определяет также — через глаз и гипофиз — развитие половых желез птиц), и от пищи и условий ее добывания, и от условий гнездования (в частности, от наличия подходящего места для гнезда и гнездовой территории), и от плотности населения, от конкуренции и т. п. Замечательно, что птицы, как это ни кажется на первый взгляд парадоксальным, весьма консервативны в отношении местообитаний. Каждый вид и подвид живет в строго определенном районе. Наблюдениями Говарда и многих других ученых, а в последние годы и в результате кольцевания (метки пойманных птиц специальными кольцами) установлено, что жизнь каждой особи птицы неразрывно и тесно связана с «родиной» в узком смысле, т. е. с тем относительно небольшим участком земной поверхности — рощи, леса, поля и т. п., где птица появилась на свет. Гнездование птицы ежегодно происходит (за редкими исключениями) на этом участке или в непосредственной близости от него. За эту гнездовую территорию весной происходит борьба. Это не относится лишь к птицам, гнездящимся колониально, и к видам, не образующим гнездовых пар. По-видимому, самое пение воробьиных птиц должно рассматриваться главным образом как сигнал, предупреждающий других самцов того же вида о том, что этот гнездовой участок занят. Перелетные птицы возвращаются весной к месту своего гнездования, а молодые (за некоторыми исключениями) поселяются где-нибудь неподалеку (но, конечно, за пределами гнездового участка родителей). Привязанность птиц к месту своей родины так велика, что обычно наступление на ней неблагоприятных обстоятельств вызывает или снижение темпов размножения, или негнездование, или гибель. С общебиологической точки зрения такая привязанность птиц к месту родины может быть объяснена в общем, виде тем, что для каждой птицы оптимальные условия существования в определенное время года имеются именно на родине. Действительно, например, крайний север, помимо спокойных и удобных мест для гнездования, низкой температуры, благоприятной для холодолюбивых форм, обилия пищи, дает еще и преимущества при выкармливании выводка. Незаходящее летнее солнце позволяет птицам быть деятельными большую часть суток, а большое количество света определяет и стимулирует ход развития половых желез. С достаточной долей уверенности установлено, что суточный цикл птиц находится в тесной зависимости от условий освещения: каждый вид просыпается, активно себя ведет и отдыхает при определенной силе освещения, которая определяет дневную активность птицы. Характерная для птиц консервативность в местообитаниях находится в непосредственной и тесной связи с их возможностями передвижения, так как только полет может привести улетевшую осенью за сотни и тысячи километров от места гнездования птицу обратно на тот небольшой клочок земли, где она гнездилась в прошлом году (или в прошлые годы). Это, кроме того, связано и с особенностями ориентации птиц, о которых будет сказано ниже. Перед тем как перейти к рассмотрению отдельных вопросов биологии птиц, несколько слов относительно оперения, которое выполняет разнообразные и весьма важные функции. Перья птицы служат целям терморегуляции, главным образом сохранению тепла, создают «обтекаемую» поверхность тела и предохраняют кожные покровы от повреждений. Хотя тело птиц обычно сплошь покрыто перьями (за исключением некоторых оголенных участков — вокруг глаз, у основания клюва и т. д.), перья растут не на всей поверхности тела птицы, а на некоторых определенных участках, которые носят название птерилии, тогда как находящиеся между ними участки кожи, не несущие перьев, называются аптериями. Различают обычно контурные перья, пух и некоторые другие разновидности перьев. Строение контурного пера таково. Имеется плотный и упругий стержень, вокруг которого, обычно симметрично, расположено опахало, образующее плотную, непроницаемую для воздуха пластинку. Часть стержня, непосредственно выходящая из кожи и не несущая опахала, называется очином, остальная его часть носит название ствола. Часто перо имеет еще и так называемый побочный ствол, имеющий вид тонкого и мягкого стержня с пуховидными бородками и в редких случаях (например, у эму и казуаров) достигающий большого развития. Контурные перья имеют различные размеры и форму. Разные группы их, носящие разные названия, несут различные функции. Среди них следует особо выделять первостепенные и второстепенные маховые перья. Первые, числом обычно 9 или 10, прикрепляются к тыльной стороне кисти, они жестче всех остальных перьев и во время полета создают тягу (в меньшей степени подъемную силу), опахала их обычно несимметричны. Второстепенные маховые крепятся к предплечью (точнее говоря, к локтевой кости). Число их изменчиво и колеблется от 6 (у колибри) до 37—38 (у некоторых трубконосых). Они составляют несущую поверхность крыла. Хвост образован рулевыми перьями (число их колеблется от 8 до 28). Остальные кроющие перья имеют специальные названия по нахождению их на теле: верхние кроющие и нижние кроющие хвоста, большие, средние, малые кроющие крыла и т. д. Пух отличается от контурного пера тем, что стержень его мягкий, опахала тоже мягкие и бородки их не сцеплены между собой. Растет пух или только на птерилиях, или на аптериях, у некоторых групп птиц — по всему телу. Пух служит для сохранения тепла. В строении птицы с точки зрения приспособлений к определенным способам передвижения обращают на себя внимание следующие особенности. В скелете, отличающемся прочностью и легкостью, передние конечности совсем освобождены от поддержания тела при ходьбе, стоянии, сидении. Их функция в основном сводится к передвижению по воздуху, т. е. полету, а у некоторых водных форм (пингвины) — к передвижению в воде. В связи с этим передние конечности не несут хватательных функций (хотя у птенцов гоацина, у которых к тому же пальцы некоторое время остаются свободными, передняя конечность служит для лазания по ветвям). Это, в свою очередь, вызвало изменения в устройстве скелета головы и шеи. Хватательные функции выполняет клюв. С этим связывается значительная подвижность затылочного сочленения, сильное развитие вращающих голову мускулов и перенесение центра тяжести головы назад. Шейный отдел позвоночника у птиц очень подвижен, а грудная клетка как бы отнесена назад. Подвижность шейного отдела позвоночника выражается и в широких возможностях сгибаний (как боковых, так и сагиттальных), и в возможности вращения шеи, обычно до 180°, у сов до 270°. Скелет туловища, который должен служить прочной опорой при полете, малоподвижен. Позвоночник в грудном его отделе может сгибаться обычно лишь в боковом направлении (исключение — ныряющие формы и живущие в кустарниковых зарослях пастушковые). У многих форм ряд грудных позвонков срастается в одну так называемую спинную кость, ряд позвонков (поясничных, крестцовых, хвостовых, иногда и грудных) срастается вместе с тазовыми костями в сложный крестец. Свободные хвостовые позвоночные немногочисленны, а концевые хвостовые позвонки срастаются в служащую для поддержания рулевых перьев кость пигостиль. Лопатки плотно прилегают к ребрам, будучи соединены с ними системой связок и мускулов; ребра несут направленные назад крючковидные отростки, укрепляющие связь между ребрами по продольной оси тела. Сочленение костей плечевого пояса чрезвычайно прочно. Наконец, большие размеры грудины создают опору при полете для внутренних органов, а большой ее гребень (киль) служит местом прикрепления мощной мускулатуры, управляющей движением крыла. Туловищный скелет у птиц представляет собой крепкую и малоподвижную напоминающую в какой-то мере остов самолета. Можно добавить, что птицы прочно прирастают к ребрам , и движение последних при полете автоматически стимулирует работу дыхательного аппарата. В строении конечностей наиболее характерная черта — сращение ряда костных элементов. Сложный крестец и таз, образуемый слиянием ряда позвонков и тазовых костей, дают задним конечностям крепкую опору. Наиболее широкий и устойчивый таз свойствен наземным (бегающим) и лазающим видам, наиболее узкий — ныряющим. Бедро у птиц короткое, но мощное. В отличие от пресмыкающихся шейка бедра расположена к основной части под прямым углом. Подвижность бедра у птиц поэтому ограничена, но зато сочленение бедра с тазом чрезвычайно прочно. Малая берцовая кость редуцирована и в той или иной мере сливается с большой берцовой костью, к которой прирастает также и верхний (проксимальный) ряд предплюсневых (тарзальных) костей. Нижний (дистальный) ряд этих костей сливается с тремя плюсневыми костями в одну кость, так называемую цевку. У птиц имеется, таким образом не голеностопное, а межплюсневое (интертарзальное) сочленение. Такое устрой ноги придает ей большую прочность и устойчивость. В частности, слияние плюсневых костей облегчает поддержание равновесия в момент, когда птица садится на землю или на ветку. Крепкая и длинная цевка облегчает отталкивание при взлете и делает птицу более устойчивой. Пальцы ног у птиц хорошо развиты и представляют собой самые различные типы адаптации к способу передвижения. У форм, живущих в болотистых местах и передвигающихся по мягкой поверхности, они очень длинны. У бегающих наземных форм они крепки, но довольно коротки, причем у наиболее специализированных для передвижения по земле групп (страусы и др.) наблюдается, как и у млекопитающих, редукция (уменьшение) числа пальцев. У древесных форм наблюдаются сложные приспособления к охвату ветвей и определенные корреляции (зависимости) между длиной пальцев и размерами сучков, на которые садятся те или иные виды. У водных форм развиваются плавательные перепонки. Птицы имеют на ногах четыре или три пальца. Первый палец обращен обычно назад, нередко слабо развит и в случае трехпалой ноги отсутствует. Африканский страус имеет всего два пальца. Передняя конечность птиц — крыло — крайне своеобразна. Конечная часть его устроена весьма просто, так как значительное число костей срастается. Пальцы крыла у птиц наружу не выступают и прикрыты общим кожным покровом; пальцев только три; число фаланг пальцев невелико (обычно одна-две фаланги в первом пальце, две-три во втором и одна в третьем); дистальные кости запястья и кости пясти сливаются, образуя одну кость; проксимальных запястных костей сохраняется только две. Отдельные элементы кистевого отдела крыла малоподвижны, и весь он служит прочной опорой для маховых перьев. При этом первый палец несет на себе крылышко, второй палец — первое, второе и третье первостепенные маховые, третий палец — четвертое первостепенное маховое, остальные первостепенные маховые прикреплены к запястью. Прочность частей скелета, несущих первостепенные маховые, имеет большое значение для полета, так как именно эти перья являются для птицы орудием продвижения вперед (и одновременно подъема), тогда как второстепенные маховые, расположенные вдоль направления воздушного потока, выполняют лишь задачу поддержания птицы в воздухе и ее подъема. Прочность скелета птиц, помимо слияния отдельных его элементов, обусловливается еще и составом (обилие минеральных солей), и структурой костей; легкость же объясняется воздухоносностью (пневматичностью) многих костей, связанных с системами воздушных мешков — легочных и носоглоточных. Относительный вес скелета у птиц, поэтому невелик. В связи с энергичным функционированием конечностей и слабой подвижностью туловища у птиц сильно развита мускулатура крыла и ног и относительно слабо развита мускулатура туловища. Шейная мускулатура очень сложная и функционально разнообразная, этим обеспечивается подвижность шеи. Большая грудная мышца, опускающая крыло, составляющая у хищных птиц примерно 1/14, у гуся 1/11 общего веса тела, как известно, расположена на груди, между плечевой костью и килем грудины. Впрочем, величина грудной мускулатуры не находится в прямой зависимости от размера крыла. Птицы с большой поверхностью крыла, в частности те, которые пользуются преимущественно парящим полетом, имеют сравнительно слаборазвитую мускулатуру крыла. Сильную мускулатуру имеют птицы с небольшой поверхностью крыла. Вообще же говоря, мускулатура птиц отличается большой плотностью, подвижностью, длинными сухожилиями. Из особенностей мускулатуры птиц следует еще упомянуть о своеобразном устройстве сухожилий мускула — глубокого сгибателя пальцев, создающем автоматический зажим ветви пальцами сидящей птицы. Сухожилие глубокого сгибателя пальцев имеет неровную поверхность, покрыто как бы насечками, которым соответствуют на широкой и свободной сумке сухожилия выступы, или ребрышки. У сидящей на дереве птицы под влиянием ее веса это зажимное приспособление сжимается, и пальцы фиксируются в согнутом положении. Это приспособление особенно развито у воробьиных, но имеется, по-видимому, у всех птиц (его нет только у бескилевых и пингвинов). Птицы передвигаются по самым различным субстратам; они, в общем, хорошо передвигаются по земле, лазают по деревьям, многие ныряют и плавают в воде, но наиболее характерным способом птичьего передвижения является все-таки полет. Нелетающих форм среди современных птиц немного. Некоторые из них (страусы, эму, казуары, нанду, киви, пингвины), возможно, никогда не летали, другие утратили способность к полету, несомненно, вторично. Аэродинамическая картина передвижения птиц по воздуху является весьма сложной. Характер полета отдельных групп и видов весьма разнообразен и находится в непосредственной связи как е экологическими их свойствами (морские, наземные, древесные; ловящие сидящую или летающую добычу и т. д.), так и с их эволюцией. Строение крыла (длина и пропорции, длина маховых перьев и т. д.), отношение веса тела к площади крыльев (так называемая весовая нагрузка), развитие мускулатуры — вот основные факторы, определяющие свойства полета у птиц. Полет птиц можно разделить на две основные категории: это парящий, или пассивный, полет и машущий, или активный, полет. При парении птица движется в воздухе продолжительное время, не делая взмахов крыльями и пользуясь восходящими воздушными потоками, которые образуются вследствие неравномерного нагрева поверхности земли солнцем. Скорость движения этих воздушных потоков определяет высоту полета птицы. Если двигающийся вверх воздушный поток поднимается со скоростью, равной скорости падения птицы, то птица может парить на одном уровне; если же воздух поднимается со скоростью, превосходящей скорость падения птицы, то последняя поднимается вверх. Используя различия в скорости двух потоков воздуха, неравномерное действие ветра — его усиление и ослабление, перемены направления ветра, пульсации воздуха, — парящая птица может не только часами держаться в воздухе, не тратя особых усилий, но и подниматься и опускаться. Сухопутные парящие виды, например питающиеся падалью грифы и др., пользуются обычно лишь восходящими потоками воздуха. Морские же парящие формы — альбатросы, буревестники, питающиеся мелкими беспозвоночными и вынужденные часто опускаться к воде и подниматься,— используют обычно эффект действия ветра, различия в скорости воздушных потоков, пульсации воздуха и завихрения. Для парящих птиц характерны крупные размеры, длинные крылья, длинные плечо и предплечье (большое развитие несущей поверхности второстепенных маховых, число которых у грифов достигает 19—20, а у альбатросов даже 37), довольно короткая кисть, относительно малые размеры сердца (так как пассивный полет не требует усиленной работы мускулатуры). Крыло бывает то широким (наземные виды), то узким (морские виды). Машущий полет сложнее и разнообразнее парящего. Стоит сравнить полет стрижа, полет медленно двигающей крыльями вороны, трепещущую в воздухе пустельгу и стремительно бросающегося на добычу сапсана, быстро летящую утку и тяжело хлопающего крыльями фазана, чтобы убедиться в справедливости этого замечания. Существуют различные и довольно противоречивые попытки классификации различных типов машущего полета, останавливаться на которых мы здесь не будем. Птица обычно пользуется не одним типом полета, а комбинирует их в зависимости от обстоятельств. При этом надо иметь в виду и то, что летательные движения состоят из последовательно сменяющих одна другую фаз. За взмахами крыльев следуют фазы, когда крыло не производит гребных движений: это скользящий полет, или парение. Таким полетом, пользуются преимущественно птицы средних и крупных размеров, с достаточным весом. Мелкие же птицы обычно все время энергично работают крыльями или временами могут складывать крылья, прижимая их к туловищу. Последнее особенно характерно для вьюрковых птиц. Ускорение в полете достигается птицей путем увеличения весовой нагрузки несущей поверхности, для чего необходимо несколько сложить крылья. Медленно летящая птица имеет полностью развернутый хвост и распростертые крылья. По мере ускорения движения она несколько складывает маховые перья, причем у всех хорошо летающих птиц они образуют сплошную поверхность (у сокола, чайки, стрижа, ласточки и т. д.). Большое значение для скорости движения птиц имеет ветер. Вообще говоря, для полета благоприятен попутный или несколько боковой ветер, но для взлета и посадки благоприятен встречный ветер. Попутный ветер при полете способствует увеличению скорости полета птицы. Увеличение это довольно значительно: например, по наблюдениям над пеликанами в Калифорнии установлено, что увеличение скорости движения воздуха от фактического безветрия до 90 км/час способствовало изменению скорости полета пеликанов с 25 до 40 км/час. Однако сильный попутный ветер требует от птицы больших усилий для сохранения возможности активного управления полетом. Продолжительность и быстрота полета птиц очень велики, хотя обычно в этом отношении распространены преувеличенные представления. Самое явление перелетов показывает, что птицы могут совершать длительные передвижения. Европейские ласточки, например, зимуют в тропической Африке, а некоторые кулики, гнездящиеся в Северо-Восточной Сибири, улетают на зиму в Новую Зеландию и в Австралию. Скорость и высота полета птиц значительны, хотя уже давно превзойдены современными летательными машинами. Однако машущее крыло птицы дает ей много преимуществ, в первую очередь в маневренности, по сравнению с современными самолетами. Современные технические средства (наблюдения с самолетов, скоростная съемка, радары и т. д.) позволили точнее определить скорости полета птиц. Выяснилось, что при перелетах птицы в среднем используют большие скорости, чем при перемещениях вне сезона миграций. Грачи на перелетах перемещаются со скоростью 65 км/час. Средняя же скорость их полета вне времени миграций — в гнездовой период и на зимовке — составляет примерно 48 км/час. Скворцы на миграциях летят со скоростью 70—80 км/час, в другое время 45—48 км/час. По наблюдениям с самолетов установлено, что средняя скорость перемещения птиц при перелетах колеблется между 50 и 90 км/час. Так, серые журавли, серебристые чайки, большие морские чайки летят со скоростью 50 км/час, зяблики, чижи — 55 км/час, ласточки-касатки — 55—60 км/час, дикие гуси (разные виды) — 70—90 км/час, свиязи — 75—85 км/час, кулики (разные виды) — в среднем около 90 км/час. Наибольшая скорость отмечена у черного стрижа — 110—150 км/час. Эти цифры относятся к весенним перелетам, проходящим наиболее напряженно и, вероятно, отражающим наибольшие скорости полета птиц. Осенние миграции протекают значительно медленнее, например скорости полета аистов на осенних миграциях составляют едва ли половину скорости их весеннего движения. Вопрос о высоте полета птиц долгое время оставался неясным. Старое представление о том, что передвижение птиц проходит, как правило, на больших высотах (500—1600 м над уровнем моря), вызывало сомнения. Однако астрономические наблюдения показали, что, по всей вероятности, максимальная высота полета птиц достигает 2000 и даже 3000 м. В какой-то степени это получило подтверждение при использовании радаров. Выяснилось, что перелеты весной протекают на больших высотах, чем осенью, что птицы ночью летят на больших высотах, чем днем. Воробьиные птицы, например зяблики, летят на высотах несколько меньших, чем 1500 м; более крупные воробьиные, например дрозды,— на высоте 2000—2500 м. Кулики летят на высоте около 1500 м. Хотя полет является основным и наиболее характерным способом передвижения птиц, им свойственны и другие весьма разнообразные способы движения. Общеизвестные подразделения птиц на водных, наземных, древесных указывают на известные различия этих групп и в отношении движения. Для наземных птиц характерны бег и ходьба, для водных — плавание и ныряние, для древесных — прыганье и лазание по ветвям и стволам деревьев. Понятно, что это деление схематично и не исчерпывает всей сложности птичьих движений. У лазающих по деревьям птиц сильно развиты когти на лапах, пальцы могут широко расставляться, нередко при этом четвертый палец далеко выдвигается вперед. Примером лазающих по деревьям птиц могут служить пищухи, поползни, дятлы, попугаи. У птиц, лазающих по дереву снизу вверх, опорой при лазаний служит жесткий хвост с заостренными рулевыми. Ноги у лазающих птиц короткие, мускулы-сгибатели развиты сильно. Основные фаланги пальцев короткие. У древесных птиц, прыгающих и лазающих по ветвям, сильно развиты зажимные приспособления сухожилия глубокого сгибателя пальцев. У попугаев лапы расширены, и пальцы их могут широко Доставляться; при лазаний им помогает еще клюв, сильный и подвижный. Птицы с длинными крыльями обычно плохо двигаются по земле. Стрижи вовсе не могут, например, ходить. Плохо ходят по земле поганки и гагары. У них, как и у живущих на скалах чистиков, цевка обращена прямо вперед, что увеличивает устойчивость птиц при сидении. Хорошим приспособлением к увеличению поддерживающей поверхности при ходьбе служат развивающиеся к зиме у большинства тетеревиных удлиненные выросты на пальцах, а у белых куропаток — когти (зимой они длиннее) и оперение пальцев это облегчает им движение по снегу. У многих живущих на болотистой почве птиц пальцы длинные, например, очень длинны пальцы у бегающих по листьям водной растительности якан. У хорошо ходящих и бегающих птиц ноги длинные, причем длинные и цевка и голень (например, у куликов, пастушков, отчасти у куриных). Наибольшего развития способность к бегу достигает у страусов и нанду. Эму может бежать со скоростью 31 км/час. Земляная кукушка может развить скорость до 20 км/час, перепелка — до 15,5 км/час. Плавают и ныряют многие птицы: гусеобразные, буревестники, веслоногие, некоторые кулики, крачки, чайки, чистики. Плавающие и ныряющие птицы имеют широко расставленные укороченные ноги (укорочены бедро и цевка), поэтому на суше они ходят вразвалку! Для них характерно жесткое и плотно прилегающее к телу оперение. У водных птиц обычно хорошо развита копчиковая железа, но, суудя по новейшим данным, ее функция не связана непосредственно с непромокаемостью оперения. Тело у плавающих птиц обычно удлиненное, у ныряющих — уплощенное. Удельный вес плавающих, а в особенности ныряющих птиц значительный, приближающийся у бакланов и поганок к единице. У ныряющих птиц ноги обычно далеко отнесены назад, таз узкий, кости крыла уплощены, а абсолютные и относительные размеры крыльев незначительны. Можно сказать, что хорошо ныряющие птицы как бы находятся на пути к утрате способности к полету; кроме неохотно прибегающих к полету и тяжело летающих птиц, среди нырцов находятся и вовсе нелетающие (галапагосский баклан, недавно вымершая «бескрылая» гагарка и др.). Для ныряющих птиц характерно и отнесение центра тяжести тела назад, что облегчает погружение в воду задней части тела и ног и в соединении с уплощенной формой тела облегчает птице сохранение равновесия. Плавая в воде, птица действует ногами, которые у нее отнесены назад и подтянуты вверх; голени при этом лежат почти горизонтально, бедра направлены вперед и вниз. Пальцы с перепонками служат как бы лопастью винта или весла, плавательные движения сводятся главным образом к выпрямлению и сгибанию цевкой. Для ускорения движения в воде птица поднимает и опускает бедро и двигает голенью вперед и назад. Эта работа ног плавающей птицы обеспечивается сильным развитием мускулов, опускающих бедро, разгибающих плюсну и сгибающих пальцы. Птицы гребут то одной, то двумя ногами сразу, для поворота же на воде служат толчки или удары ноги противоположной стороны (при повороте направо — левой, при повороте налево — правой). Ныряние и подводное плавание птиц бывают двух типов. Одни птицы плавают под водой при помощи крыльев (как бы летая); другие — при помощи ног. Есть и промежуточные типы. К первому относятся пингвины, ко второму — нырковые утки, бакланы, гагары и поганки. Чистики при нырянии пользуются и крыльями и ногами. Оляпка, бегающая по дну ручьев, распускает крылья, чтобы удёржаться в воде (незначительный удельный вес оляпки способствовал бы в противном случае выталкиванию ее из водной среды на поверхность). Особый способ ныряния, связанный не с проплывом под водой, а лишь с погружением, у ныряющих буревестников, олуш, крачек, скопы; эти птицы, бросаясь на добычу, с разлета опускаются в воду и тотчас же выбираются затем на поверхность. Утки, гуси, лысухи, бакланы и другие птицы целыми днями неутомимо движутся в водной среде. Энергичная работа двигательного аппарата, сердца и легких позволяет ныряющим птицам долго находиться под водой. Гагарка может пробыть под водой 1—2 мин, полярная гагара — несколько более 3 мин, чернозобая гагара— 2 мин, баклан — более 1 мин, турпан — до 3 мин, большой крохаль — до 2 мин, американская лысуха — 3 мин. Это максимальные цифры. Максимальные глубины при нырянии для чомги — 7 м, полярной гагары — 10,2 м, чернозобой гагары — 6,1 м, краснозобой гагары — 8,8 м, большого баклана — 9,4 м, турпана — 7,2 м, крохалей — 4,1—5,6 м, гаги — 4,8 м. Пингвины под водой проплывают около 10 м/сек, поганки — около 1 м/сек. Для существования каждого вида животных необходимо разрешение трех основных задач: питания, размножения и защиты от опасностей для сохранения особей и вида в условиях борьбы за существование. Движение у позвоночных, и в частности у птиц, является одним из наиболее существенных элементов защиты животного. Рассмотрев связанные с ним стороны биологии птиц, перейдем к рассмотрению их особенностей, связанных с питанием. Условия питания в значительной степени определяют ход жизненных явлений у птиц. Они влияют на географическое распределение .птиц, на сезонные перемещения, на темпы размножения и смертности, на условия внутривидовой и межвидовой конкуренции. Необходимость питаться определенным видом пищи обусловливает кормовые стации каждого вида. Сезонные изменения окружающей обстановки частично вызывают изменения условий питания, частично меняют норму потребности организма в пище (в холодное время года при большой потере организмом тепла требуется больше пищи). Кочевки и миграции птиц также находятся в известной связи с условиями питания. Кормовой режим отдельных видов, весьма различен. Он меняется и по сезонам, и с возрастом птицы. Некоторые виды в отношении питания узкоспециализированы (стенофаги), другие не проявляют предпочтения определенному роду пищи (эврифаги). Питаются птицы и растительной и животной пищей, причем последняя, в общем, преобладает. Остановимся на важнейших особенностях строения птиц, связанных с условиями и способами питания. За относительно немногочисленными исключениями (в частности, к ним относятся совы и хищные птицы), птицы берут пищу клювом. Форма клюва, поэтому весьма разнообразие Длинные клювы имеют птицы, которые достают пищу из воды или с земли (аисты, цапли, кулики и др.). У этих птиц наблюдается корреляция между длиной клюва и длиной ног и шеи. Это обычно неплавающие формы. С другой стороны, длинный клюв характерен для некоторых птиц тропических лесов, питающихся плодами древесных растений, — туканов и птиц-носорогов. Большие размеры клюва у этих птиц компенсируются сильно развитой пневматичностью черепа. Наконец, длинный клюв встречается у многих сосущих цветочный нектар видов (многие колибри, медососы и др.) или у птиц, отыскивающих пищу в складках и углублениях камней или коры (пищухи, стенолазы). У птиц, клюв которых служит для удержания живой и иногда крупной добычи, он умеренной длины или даже короткий, но снабжен крутым крючком на конце верхней челюсти (бакланы, совы, дневные хищники), а иногда и зубцом (сокола). У хватающих крупную добыч птиц нижняя челюсть обыкновенно бывает крупной и высокой (цапли, аисты, чистки, чайки); но иногда и у птиц, питавшихся позвоночными, нижняя челюсть бывает небольшой, короткой и низко (хищные, совы), в последнем случае хватание добычи производится обычно силы вооруженными лапами. У птиц, хватающих на лету насекомых,— ласточек, стрижей, мухоловок — клюв не длинен, до широк и как бы приплюснут, а разрез рта идет далеко назад. У них, как и у других насекомоядных птиц, края рта несут твердые щетинки, облегчающие лов насекомых. У дятлов, долбящих дерево, клюв очень крепкий, прямой и долотообразный; действие его дополняется длинным языком, конец которого усажен острыми шипообразными выступами. Крепко придерживающими насекомое. У клестов, вылущивающих из шишек хвойные семена челюсти крестообразно перекрещиваются и образуют рычаг для поднятия чешуек шишек. У зерноядных воробьиных (вьюрковые и др.) клюв короткий, крепкий, широкий и высокий; нёбная поверхность несет у них резкие борозды и валики; все это является приспособлением для раскусывания и размельчения семян и косточек плодов. Зубов у современных птиц нет. Среди раннетретичных видов встречались еще формы, имеющие зубы, но, по крайней мере, со среднего эоцена зубатых птиц более уже не встречалось. Размельчение пищи производится у птиц или клювом (например, у хищников), или комбинированными движениями клюва и языка (у зерноядных), или желудком. Добыча часто придерживается одной или двумя ногами. Дятлы и поползни размельчают предметы питания (шишки, желуди и т. п.), защемляя их в дереве (так называемые «дятловые кузницы»). Вороны, чайки и, быть может, бородач раздробляют твердую добычу (раки, раковины, кости и т. п.), бросая ее с высоты на землю. От разнообразия способов размельчения и предварительной обработки пищи зависит и разнообразие устройства и функций языка у птиц. У многих форм язык рудиментарен и служит только для изоляции воздухопроводящих путей; таков язык бакланов, пеликанов, олуш, зимородков, птиц-носорогов, удодов, страусов и некоторых буревестников. Впрочем, такую же функцию выполняет язык и у других видов (механизм таков: когда птица держит в клюве пищу, то конец языка упирается в лежащую посередине нёба щель и дает возможность пользоваться для дыхания носовой полостью). У других птиц язык служит «щупом» (дятлы, поползни), всасывающим насосом (колибри, медососы, нектарницы), хватательным органом (попугаи), тормозом для удержания скользкой добычи (пингвины), теркой (хищные птицы), наконец, сложноустроенным ситом (фламинго, утки, гуси). Вкусовых почек у птиц на языке нет — они расположены на нёбе под языком и в глотке. Чувство вкуса у птиц развито довольно значительно: птицы различают сладкое, соленое, кислое, а некоторые виды птиц и горькое. Слюнные и слизистые железы в полости рта у птиц развиты относительно слабо; они вовсе отсутствуют у веслоногих птиц, глотающих захватываемую в воде скользкую добычу. Характерна яркая окраска рта птенцов — красная, желтая, оранжевая. Кроме того, во рту птенцов часто бывают особые ярко окрашенные выросты. Эта окраска служит для родителей возбудителем рефлекса кормления: яркий, широко открытый рот птенцов побуждает родителей к кормлению (птенцов с закрытым ртом птицы — тут имеются в виду птенцовые — не кормят). Окраска рта, птенца и упомянутые здесь выросты служат родителям и для опознавания своего потомства. Заслуживает внимания тот факт, что у некоторых африканских ткачиков, подкладывающих свои яйца в гнезда других видов, т. е. являющихся так называемыми гнездовыми паразитами, окраска ротовой полости их птенцов сходна с окраской полости птенцов птиц-хозяев. Пищевод птиц довольно растяжим, в особенности у заглатывающих крупную добычу видов (пеликаны, чайки, цапли, бакланы); характерно и часто встречающееся образование, так называемый зоб — богатое железами расширение пищевода. У тех птиц, которые сразу поглощают большое количество пищи, но подолгу иногда голодают, зоб, служит резервуаром для пищи, постепенно поступающей в желудок. У других, например у куриных, попугаев, уже в зобе начинается предварительная обработка пищи. У хищников в зобе накопляются непереваренные части пищу — кости, шерсть, перья и т. п. Передний отдел желудка птиц — так называемый железистый желудок- выполняет функции химической обработки поступающей пищи, а задний — мускульный желудок — перерабатывает пищу механически. Задний (нижний) конец желудка отделяется от кишечника кольцеобразным мускулом-сжимателем (сфинктером), препятствующим, проникновению в тонкие кишки обломков костей и других твердых или острых частей пищи. У рыбоядных видов птиц (цапли, бакланы, поганки, пингвины) и у некоторых других в заднем кони желудка имеется еще третий отдел — так называемый пилорический мешок; функция его — продление нахождения в желудке пищи для лучшей ее обработки. Железистый желудок более всего развит у птиц, сразу заглатывающих больше количество пищи (у рыбоядных и хищных). Секрет пищеварительных желез у птиц действует весьма энергично: у марабу и многих хищных он полностью или в значительной мере растворяет кости, а у бакланов, цапель и уток — рыбью чешую у сов и сорокопутов кости вовсе не перевариваются. Для всех видов птиц непереваримы хитин, кератин и клетчатка (последняя, быть может, у куриных, утиных и голубей частично усваивается вследствие деятельности кишечных бактерий). Мускульный желудок у некоторых птиц отличается сильным развитием мускулатуры, образующей к тому же сухожильные диски. Стенки желудка работают в этом случае как жернова и перетирают твердую и грубую пищу. Так устроен мускульный желудок у зерноядных и тающихся твердыми членистоногими моллюсками птиц (куриные, гусеобразные, страусы, журавли, многие воробьиные, многие голуби). У других птиц мускулатура в мускульном желудке развит незначительно, и в нем продолжаете главным образом химическая обработка пищи ферментами, стекающими из железистого желудка. Так устроен мускульный желудок у мясоядных, рыбоядных и плодоядных птиц. У многих видов птиц трубчатые желез мускульного желудка выделяют секрет, образующий затем периодически сменяющуюся твердую кератиновую оболочку, так называемую кутикулу. Это также аппарат для перетирания пищи. Наконец, у многих птиц механическое воздействие мускульного желудка на пищу усиливается еще и тем, что они заглатывают песок, камешки или твердые семена растений. Переваренная пища поступает из желудка в кишечник, сначала в двенадцатиперстную кишку, затем в тонкие кишки. У большинства птиц имеются слепые кишки. Иногда они несут пищеварительные функции иногда являются вместе с тем и лимфатически-эпителиальным органом, иногда только последним; у некоторых видов слепые кишки рудиментарны или даже вовсе отсутствуют. Наибольшего развития достигают они у растительноядных птиц (впрочем, бывают и, исключения). Прямая кишка у птиц служит для скопления непереваренных остатков пищи; конец ее переходит в клоаку — орган, общий для птиц и пресмыкающихся. В клоаку открываются также протоки мочевой и половой систем, и в ней на спинной стороне находится так называемая фабрициева сумка, подвергающаяся у взрослых птиц (в возрасте 8—9 месяцев) редукции, но хорошо развитая у молодых. Функция этой сумки заключается в образовании лимфатических клеток и оксифильных лейкоцитов. Печень у птиц относительно очень велика, желчные протоки ее впадают в двенадцатиперстную кишку. У большинства видов имеется желчный пузырь, что связано с необходимостью одновременного снабжения кишечника большим количеством желчи (для обработки водянистой и жирной пищи). Поджелудочная железа у птиц имеет довольно разнообразную форму, но всегда хорошо развита и относительно больше, чем у млекопитающих. Размеры ее и значение обратно пропорциональны желчному пузырю: крупнее всего, она у зерноядных, мельче у мясоядных птиц. Относительный общий оборот энергии у птиц очень высок, особенно у мелких воробьиных, у крупных же видов он приближается к величине оборота энергии млекопитающих. У серой вороны, например, при окружающей температуре 20—22° С общий оборот энергии составляет 840 кал на 1 м2 поверхности тела в сутки, у сарыча — 780 кал, у курицы (при температуре 23° С) —580 кал; в то же время при нейтральной температуре (32—36° С), т. е. при минимальной теплоотдаче, оборот энергии у щегла составляет 1534 кал, у серого сорокопута даже 1775 кал на 1 м2 поверхности в сутки. Оборот энергии и потребность в питательных веществах, а в соответствии с этим и сердечная деятельность и работа дыхательного аппарата меняются, в .зависимости от внешних, условий и периодических изменений внутреннего состояния организма. У самцов .расход энергии повышается в период спаривания, у самок — в период откладки яиц. Повышение расхода энергии связано с периодом линьки. Понижение оборота энергии наблюдается у насиживающих птиц, что можно, рассматривать как приспособление к долгому и неподвижному нахождению на гнезде. Понижение, внешней температуры ниже известных пределов вызывает повышение расхода энергии на поддержание температуры тела. Например, падение внешней температуры с 32,6 до 9,8° вызывает у воробья повышение расхода кислорода в три раза. Небольшие, птицы; для сохранения тепла вынуждены, расходовать; больше энергии, чем крупные (размеры поверхности тела растут в 5 квадрате, а, объем в кубе, следовательно, - у крупных; птиц отношение, поверхности тела к объему выгоднее). Мелкие птицы при значительном понижении температуры расходуют на терморегуляцию организма, более половины получаемой от питания энергии. Зимой для птиц вследствие похолодания и сокращения дня наступают критические моменты, и при сильном понижении температуры может наступить смерть от истощения: наступление темноты прекращает возможность кормления, и птица неможет получить достаточных источников энергии. Существенное значение для, терморегуляции птиц имеет оперение и его сезонные изменения. При линьке осенью у многих видов отмечается увеличение пуховой части пера или (при двойной линьке в год) увеличение количества перьев по сравнению с теплым временем года. Географические формы (подвиды), живущие на севере, отличаются от своих южных родичей более густым и пышным оперением (трехпалые дятлы, большие пестрые дятлы, гаички, кречеты). Большое значение для северных птиц имеет белая окраска их оперения, при которой в пере образуются пузырьки воздуха, создающие теплоизолирующий слой. Значение пера для сохранения тепла ясно само по себе, но конкретное представление об этом лучше всего видно из опыта Джиаиа (1929): у большого серого сорокопута при понижении температуры с 28 до 0,6° расход энергии возрос на 50%, но когда птица была ощипана, то такая же разница в температуре вызвала увеличение расхода энергии в три раза, т. е. на 200%. Другие приспособления к холодной температуре: отложение подкожного жира (особенно у водных птиц), работа воздушных мешков (сохраняющих в себе согретый воздух), некоторое увеличение размеров птиц у северных форм одного и того же вида по сравнению с южными, наконец, относительное увеличение размеров сердца. Голодание вызывает у птиц понижение температуры. Вообще же говоря, у тех видов, которые имеют более высокую температуру тела и высокую потребность в кислороде и более подвижны, потребность в пище выше и усвоение ее идет быстрее. Противоположные показатели указывают на меньшую потребность в пище. Поэтому, например, птенцы певчих птиц погибают уже через несколько часов после начала голодания, тогда как крупные виды могут прожить без еды около месяца (белая сова — 24 дня, орлан-белохвост — 45 дней, беркут — 21 день, домашние куры — 26—31 день). Потеря веса при этом может достигать 30—40%. Потребность организма птиц в воде относительно невелика. Объясняется это незначительностью кожного испарения, а также тем, что из мочи вода всасывается организмом птицы обратно во время нахождения мочи в верхнем отделе клоаки. Многие мясоядные и плодоядные виды вовсе, поэтому не пьют. Пищеварительный процесс проходит у птиц очень быстро и энергично. При этом быстрее перевариваются и усваиваются мясо и плоды, медленнее — семена. За сутки птица может съесть очень много, и максимум в этом случае часто сильно превышает необходимый минимум. Мелкие совы (домовые сычи) переваривают мышь за 4 часа, серый сорокопут — за 3 часа; водянистые ягоды у воробьиных проходят через кишечник за 8—10 минут, зерна у курицы — за 12—24 часа. Насекомоядные птицы наполняют свой желудок пять-шесть раз в день, зерноядные — дважды. Один-два раза в день едят хищники. Мелкие птицы съедают за сутки сухих пищевых веществ около ? своего веса, крупные — значительно меньше (около 1/10). Птенцы едят больше. Точными наблюдениями установлено, что ласточки, синицы, скворцы и другие мелкие птицы во время выкармливания птенцов подлетают к гнезду с пищей сотни раз в сутки. Так, большая синица приносит пищу 350—390 раз, поползень — 370— 380 раз, горихвостка — 220—240 раз, большой пестрый дятел — 300 раз, а американский крапивник даже 600 раз. При этом прирост веса у птенцов в сутки составляет 20—60% первоначального веса. За первые семь-восемь дней вес у птенцов воробьиных увеличивается в 5—6 раз. Понятно поэтому, что птенец за сутки съедает больше пищи, чем весит сам. Это обстоятельство определяет громадное значение насекомоядных птиц в жизни природы и в хозяйстве человека. При большой интенсивности роста птиц и довольно значительном числе яиц в кладках (которых к тому же у многих видов бывает нормально по две в год, а у некоторых и по три) одной паре воробьиных птиц приходится в среднем выкармливать 10—15 молодых ежегодно. Наконец, сравнительно недавно установлено еще одно замечательное биологическое свойство птиц: обилие пищи и благоприятные кормовые условия вызывают у них усиленное размножение. Таким образом, у многих видов в годы, благоприятные по условиям питания, число яиц в кладке больше, чем в менее благоприятные годы. Иногда в «урожайные» кормами годы у птиц появляются и дополнительные кладки. Наоборот, в неблагоприятные по кормовым условиям годы интенсивность размножения уменьшается (число яиц в кладке меньше), а смертность среди молодых птиц становится очень высокой. Заслуживает внимания еще одна черта. При обилии пищи птицы едят больше. Например, по сделанным в Западной Европе наблюдениям, в «мышиные» годы один сарыч съедает ежедневно до 14 мышей и полевок, а в обычные средние годы — до 5 штук, пустельга ест соответственно 9 и 2 мыши, ушастые совы — 12 и 4 и т. д. Следует учесть, что одна полевка, по подсчетам наших экологов, уничтожает до 2 кг зерна в год. Наконец, обильное появление какого-либо рода пищи приводит иногда к тому, что ею начинают питаться те виды птиц, которые обычно этим родом пищи пренебрегают. Интересны результаты наблюдений А. Н. Формозова, сделанных им в 1936 году в Северо-Западном Казахстане: при появлении большого количества саранчи ею стали питаться даже утки. Можно, таким образом, говорить о том, что кормовые условия определяют многие стороны жизни птиц, причем в случае массового размножения того или иного объекта питания птиц он привлекает к себе особое с их стороны внимание. Происходит, следовательно, известного рода естественное регулирование числа массово размножившегося животного. Хорошо известно, что появление где-либо в большом количестве вредных насекомых обычно привлекает птиц. В таких случаях полезность насекомоядных птиц выступает особенно наглядно. Когда, например, в 1893—1895 гг. в Поволжье сильно размножился вредитель лесов — непарный шелкопряд, то местные наблюдатели отмечали необычайный налет кукушек. Размножение вредителей полеводства — щелкунов привлекает грачей, которые выкапывают из земли и поедают личинок этих жуков, так называемых проволочных червей. По некоторым подсчетам, грач съедает более 8000 проволочных червей в год. Имеются наблюдения, как грачиная стая за один день полностью очистила от этих, вредителей площадь в 6 га. Размножение саранчи вызывает усиленное размножение и скопление разных скворцов, в частности розовых. За странствующей саранчой следуют самые разнообразные виды птиц. Размножение мышей вызывает усиленную деятельность на полях хищных птиц — сов, сарычей, мелких соколов. За странствующими леммингами в тундрах и лесотундрах следуют многочисленные белые совы, большие чайки и поморники, мохноногие канюки и даже сапсаны. Пища многих видов птиц состоит из животных, имеющих для человеческого хозяйства отрицательное значение. Это насекомые и мелкие млекопитающие, в первую очередь грызуны. Размножение и тех и других идет и может идти очень быстро. И вот в борьбе с этими вредителями заключается основное положительное значение птиц для хозяйства. Промыслово-охотничьи и домашние птицы приносят прямую пользу человеку, но значение ее, в противовес широко распространенному еще и теперь мнению, невелико по сравнению с той пользой, которую птицы приносят истреблением полевок, мышей, вредных насекомых, их яиц и личинок. Нет сомнения, что с хозяйственной точки зрения именно эта сторона деятельности птиц представляется наиболее важной и значительной. Значение опасности для сельского хозяйства со стороны вредителей никоим образом не следует преуменьшать. Если в наше время — время высокой техники — они не могут довести положение до катастрофы, то все же причиняют весьма тяжкий ущерб. В дореволюционной России убытки полеводства от вредителей определялись (конечно, с известным приближением) в 900 млн. руб. в год, убытки лесоводства — в 300 млн. руб., убытки садоводства и огородничества—в 90 млн. руб. В Соединенных Штатах Америки убытки сельского хозяйства от животных-вредителей в 1921 году определялись в биллион долларов, а польза от истребления насекомых птицами — 444 миллиона долларов; следовательно, птицы уменьшили ущерб более чем на одну треть в относительных цифрах и на громадную абсолютную величину. Все эти расчеты, конечно, приблизительные, но они дают представление о масштабе и общем значении этого явления. Существенно еще одно соображение. Из числа известных видов птиц огромное большинство относится к отряду воробьиных, объединяющему в себе, за редкими исключениями, насекомоядных птиц, или птиц, выкармливающих птенцов насекомыми. Кроме того, количество: особей этих мелких и .средних видов неизмеримо больше, чем число особей крупных видов, так что не будет преувеличением считать, что насекомоядные птицы составляют около 90% всего числа особей живущих в настоящее время птиц. Если так, то можно, пожалуй, согласиться с одним американским автором, высказавшим ; мысль, что «если бы все птицы были уничтожены, то сельское хозяйство в Соединенных Штатах стало бы невозможным». Не следует представлять себе дело, таким образом, будто бы птицы сами по себе могут уничтожить вредителей при их массовом размножении, но роль их в истреблении грызунов и насекомых в «нормальные» годы очень велика и может быть охарактеризована как «контроль» над размножением вредителей, как весьма существенное орудие удержания числа вредителей на низком уровне. Другие стороны деятельности птиц, связанные с питанием, также небезразличны для человека. Многие зерноядные птицы способствуют распространению семян (последние иногда сохраняют всхожесть и после прохождения через кишечник птицы), в южных странах многие виды активно способствуют опылению растений. Хищные птицы, охотящиеся .за другими птицами и зверями, играют известную положительную роль в качестве орудия отбора. Известное число хищников способствует поддержанию здоровья видов, являющихся их добычей, так как в первую очередь ими добываются больные или слабые экземпляры. Птицы, питающиеся падалью, приносят известную пользу в санитарном отношении. Отрицательные с точки зрения хозяйственных интересов человека черты птиц, связаннее с питанием, могут быть сведены в общих чертах к истреблению полезных диких животных и дикорастущих растений, к конкуренции с более полезными видами животных, к причинению вреда культурным растениям, к поеданию домашних, животных. При этом, следует иметь в виду, что у нас нет никаких оснований говорить, что та или иная, птица: должна считаться абсолютно полезной или абсолютно вредной. Ни пользы, ни вреда «вообще» птицы не приносят. Поэтому не может ставиться вопрос об абсолютной охране или абсолютном уничтожении какого-либо вида птиц. И полезной и вредной птица, как и другое животное, может быть только в определенных условиях и в определенное время. Меняется обстановка — меняется и хозяйственное значение птиц. Скворцы, например приносящие весной и детом пользу истреблением насекомых, в некоторых районах на пролете и зимовках могут быть определенно вредными для садов, и еще совсем недавно в Тунисе борьбу со скворцами вели массовым применением взрывчатых веществ. Вороны вредят разорением гнезд полезных птиц, в частности водоплавающих, но вместе с тем истребляют насекомых, мышей и полевок. Большой пестрый дятел питается вредными для леса насекомыми, но вместе с тем уничтожает известное число семян деревьев, а иногда вредит и самим деревьям (так что иногда и местами, как, например в Бузулукском бору, вреда от большого пестрого дятла, мешающего нормальному возобновлению сосны, больше, чем пользы). Воробей ест ягоды, вытесняет: с мест гнездовья полезных насекомоядных птиц, но и сам выкармливает птенцов насекомыми. Сокол-сапсан питается водоплавающими и другими полезными птицами, но вместе с тем в тундре вблизи его гнезд песцы оставляют в покое гнезда других птиц, так как сокол энергично нападает на песцов и прогоняет их из окрестностей своего гнезда, оказывая этим существенную помощь всему окрестному птичьему населению. Ястреб-тетеревятник питается полезными птицами, но способствует естественному отбору и местами справедливо ценится в качестве прекрасной ловчей птицы. Мы не коснемся .здесь весьма немаловажного вопроса об эстетическом значении птиц. Полезно подчеркнуть, что в фауне России, насчитывающей более 750 видов птиц, существенно вредными является, во всяком случае, менее десятка видов. Заимствованное у западноевропейских владельцев охотничьих угодий и их егерей и, к сожалению, прочно укоренившееся и широко распространенное мнение о «вреде» хищных птиц должно быть решительно, отброшено. Громадное большинство хищников приносит пользу истреблением грызунов и насекомых; другие, например крупные сокола — сапсаны, кречеты,, хотя и охотятся преимущественно на птиц, но являются редкими, да к тому же в сколько-нибудь заметном числе живут в таких районах (север), где дичные богатства еще недостаточно использованы человеком. Конкурентами последнего они никоим образом не являются, а вместе с тем служат одним из лучших украшений нашей природы; да и размножение хищных птиц идет сравнительно медленным темпом. Это не значит, что не следует бороться с хищниками, повадившимися ловить голубей, домашнюю птицу, или с ястребом, разгоняющим тока тетеревов в организованном охотничьем хозяйстве, и т, п. Кормовые условия отражаются на географическом и на стационарном распределении птиц. В особенности это относится к тем видам, которые являются стенофагами, т. е. узкоспециализированы в питании. Африканский грифовый орлан встречается только там, где растет тот вид пальмы, плодами которой он питается. Многие птицы, питающиеся определенными растениями или у которых определенный вид растения, преобладает в кормовом рационе, встречаются только там, где имеются эти растения. Так, например, шотландский граус тесно связан в своем распространении с багульником, клесты— с определенными видами хвойных деревьев, медососы, колибри и др.— c наличием тех растений, нектаром которых они питаются. Всеядных птиц, в сущности, немного: примером их могут служить вороновые. В общем же для каждого вида птиц свойственна определенная специализация как в выборе пищи, так и в способах ее добывания. К сожалению, вопросы эти изучены еще недостаточно. Между тем некоторые определенные вещества, поглощаемые птицами хотя бы в небольшом количестве и изредка, имеют, по-видимому, очень большое значение для нормального функционирования организма птицы. Например, у молодых хищных птиц, не получающих костей, развивается рахит и нарушается нормальный ход линьки. Для тетеревиных необходимо, временами заглатывать хвою, служащую, вероятно, для очищения желудка от глистов. Изменение внешних условий, определяющих условия питания, имеет для птиц большое значение. Эти изменения особенно сказываются в тех районах, где климатические перемены по временам года значительны или где различного рода метеорологические условия (снеговой покров, влажность, температура и т. п.) сильно колеблются. О влиянии температуры на потребность организма птиц в пище и о влиянии света на возможность удовлетворять эту потребность уже сказано выше. Снеговой покров имеет также большое значение для видов, кормящихся на земле. Поэтому, например, многие зерноядные птицы зимуют в Монголии, где зимы очень суровы, но снега мало. С другой стороны, например, в. Лапландии за полярным кругом можно и зимой встретить довольно разнообразный состав мелких воробьиных: гаичек, большую синицу, пищуху и др. Эти птицы добывают пищу с деревьев и менее зависят от снежного покрова. По той же причине птицы, добывающие пищу из щелей и других укрытий или на вертикальных стволах деревьев в коре и т. п., например крапивники, поползни и упомянутые уже пищухи, не отлетают на зиму, а остаются в холодной и умеренной зонах на родине. Даже в условиях арктической полярной ночи зимуют птицы, лишь бы была у них возможность добывать себе пищу. Например, у берегов Гренландии полярный чистик зимует у полыней и разводий под 77° и даже 78°30\' северной широты, у Шпицбергена — даже под 80° северной широты. В тропиках и субтропиках основной климатической причиной изменения условий питания птиц служит наступление засушливого времени гада. Исчезновение насекомых, уменьшение количества насекомых, периодические изменения в жизни растений — все эти факторы определяют пищевой режим птиц и соответственно влияют на их распространение. Если у одних видов эти перемены вызывают передвижения, то у других с ними связаны сезонные изменения пищевого режима. Белые куропатки, например, летом питаются преимущественно ягодами и насекомыми, осенью ягодами, а зимой побегами ивы. Ворон в Северной Сибири летом всеяден, зимой питается преимущественно пеструшками. Скворцы летом питаются главным образом насекомыми, осенью и на зимовках, кроме того, плодами и ягодами. Таких примеров можно было бы привести множество. Урожай и неурожай кормов чрезвычайно влияют на жизнь птиц. Периодические количественные колебания в животном населении и в растительном покрове вызывают периодические колебания условий существования птиц, для которых те или иные животные и растения служат пищей. К этим явлениям относится урожай и неурожай плодов и ягод, обилие или малочисленность насекомых, массовое размножение или вымирание грызунов и т. п. Массовое появление объектов питания вызывает и массовое появление соответствующих видов птиц, и наоборот. Например, при неурожае рябины из Северной Европы массами откочевывают свиристели, при неурожае шишек — клесты, ореховки и др. Более или менее длительные изменения условий питания вызывают иногда и изменения границ области распространения. Так, домовый воробей постепенно расселялся, следуя за человеком, но замена лошадей автомобилями вызвала уменьшение числа воробьев у северной границы его распространения — в Скандинавии и сильное сокращение его численности в североамериканских городах. О влиянии условий питания на размножение и смертность уже говорилось. Здесь приведем только некоторые цифры. В Лапландии в «лемминговые» годы у ястребиной совы бывает 11—13 яиц, у бородатой неясыти — 7—9 яиц, у филина — до 6, у ушастой совы — 7—9, у белой совы — 11—12. Даже у лапландского кречета в исключительно обильный леммингами год близ города Каутокейно на северо-востоке Норвегии находили кладки по 7—9 яиц. О вторых кладках в богатые кормами годы у тех видов, у которых обычно бывает только одна кладка, уже говорилось. С другой стороны, в годы неурожайные, при уменьшении числа грызунов, питающиеся ими хищники имеют меньшее число яиц в кладках, а смертность среди птенцов выше. По-видимому, следствием плохих кормовых условий можно объяснить явление каннибализма среди птенцов многих видов хищных — ястребов, орлов и других птиц, когда младший из птенцов становится жертвой старших. Особенно заметно влияние условий питания на размножение птиц на севере, где в связи с этим наблюдаются периодические негнездования. Такие колебания численности и «отказы» от гнездования установлены в Арктике для хищных птиц и некоторых водоплавающих, а в других широтах — для многих куриных (рябчики, куропатки, перепела, фазаны и др.). Условия питания, несомненно, лежат в основе возникновения птичьих перелетов, хотя, конечно, современная картина этого явления весьма сложна и определяется, по-видимому, целой совокупностью внешних и внутренних причин. К вопросу о перелетах мы вернемся ниже. Ссылка на комментарий
Экспертная группа Stanislav Опубликовано 1 сентября, 2008 Автор Экспертная группа Поделиться Опубликовано 1 сентября, 2008 Продолжение: Цикл явлений в жизни птиц, связанных с размножением. Для половой системы птиц характерно то обстоятельство, что период ее активности у громадного большинства видов ограничен строго определенным временем в году, причем в состоянии покоя размеры половых желез буквально в десятки раз меньше, чем в период активности. В строении половой системы самок характерна ее асимметрия: правый яичник, как правило, отсутствует, правый яйцевод отсутствует всегда. В период размножения объем яичника весьма возрастает, и так как яйца в нем находятся на разных стадиях развития, то весь орган принимает как бы гроздевидную форму. По окончании откладки яиц яичник быстро уменьшается, и размеры его доходят до размеров яичника периода покоя еще в то время, когда птица насиживает. Точно так же в связи с наступлением сезона размножения увеличивается в объеме и яйцевод. Например, у домашней курицы яйцевод в период покоя имеет около 180 мм в длину и 1,5 мм в просвете, в период кладки — около 800 мм в длину и около 10 мм в просвете. Все отделы яйцевода в это время становятся более обособленными, чем в другое время года. После периода кладки яйцевод спадается, канальцы его желез редуцируются, просвет его остается неровным и местами расширенным. У птицы же, не несшей яиц, яйцевод имеет вид ровного и на всем протяжении тонкого канальца. Эти различия в состоянии яйцевода могут служить надежным признаком при определении возраста у осенних и весенних птиц. Весьма характерным приспособлением к выводу потомства у птиц служит развитие так называемых наседных (высиживательных) пятен. Наличие этих пятен облегчает обогревание кладки. Кожа в области наседных пятен отличается особой рыхлостью соединительной ткани; жировой слой тут обычно пропадает; пух, а иногда и перья и их зачатки выпадают; кожные мускульные волокна редуцируются; одновременно усиливается питание этих мест кровью. Вполне развитое наседное пятно представляет собой участок голой и слегка воспаленной кожи. Для каждого вида птиц характерно определенное расположение наседных пятен; они бывают то парными, то непарными. У воробьиных, буревестников, чистиков имеется одно пятно, у фазановых, куликов, чаек, хищных — два брюшных и одно грудное. Величина наседных пятен находится в известном соответствии с величиной кладки. Гуси и утки наседных пятен не имеют; у них, однако, в период кладки яиц развивается особый длинный пух, который выдергивается птицей; этим пухом насиживающая птица окружает яйца в гнезде, и он служит отличным средством для защиты их от охлаждения. Олуши не имеют наседных пятен, но обогревают яйца, прикрывая их сверху своими перепончатыми лапами; чистики и пингвины подкладывают лапы под яйца. У этих птиц, по-видимому, в лапах имеются особые артерио-венозные анастомозы, обеспечивающие усиленное питание кровью этих частей тела. У пингвинов сверх того имеется особый кожистый выступ, или карман, вблизи клоаки, произвольно растяжимый и позволяющий насиживающей птице прикрывать яйцо кожей. Кроме только что указанных изменений в организме птиц в связи с периодом размножения, имеются и другие, в частности у многих видов развивается яркий брачный наряд. Различие по внешнему виду между самцами и самками обозначается как половой диморфизм. Внешние признаки полового диморфизма не могут быть уложены в какую-либо общую схему. Пингвины, буревестники, веслоногие, поганки, гагары, вертишейки, стрижи, многие щурки и зимородки не имеют различий между полами ни в окраске, ни в размерах. Самцы и самки мелких воробьиных, большинства хищных, сов, куликов, чаек, чистиков, пастушков и других птиц отличаются только размерами. У других видов самцы более или менее резко отличаются от самок по окраске. Обычно окраска самца ярче у тех видов, у которых самец не принимает участия в заботах о потомстве. В этих случаях (утки, многие куриные) самки часто имеют резко выраженную покровительственную окраску. У тех же видов, у которых заботу о потомстве несут самцы (цветные бекасы, плавунчики из куликов, некоторые зимородки, трехперстки и др.), самки несколько ярче, чем самцы. Различия в окраске проявляются обычно после достижения половой зрелости, но иногда и раньше (дятлы, воробьиные и др.). У многих форм, имеющих две линьки в году, диморфизм окраски заметен только в определенное время года, а именно в период размножения. Яркость окраски самцов особенно характерна для северных уток (но не гусей), многих куриных (фазанов, турачей, глухарей, тетеревов), многих воробьиных (так называемых райских птиц, иволг, вьюрков, горихвосток и т. д.). В родственных группах различия окраски полов, в общем, носят сходный характер даже у разных видов (у иволг самцы ярко-желтые или красные, самки тускло-зеленоватые с продольно испещренной брюшной стороной тела; у многих вьюрков в окраске самцов имеются красные цвета, отсутствующие у самок, например у щуров, клестов, снегирей, в особенности у чечевиц и т. д.). Иногда у самок развивается окраска, сходная с окраской самцов (так называемая петухоперость окраски у тетеревиных, у некоторых воробьиных - горихвосток, жуланов и др.). Кроме того, с возрастом у самок с функционирующими половыми железами наблюдается иногда появление особенностей, сходных с окраской самца; это бывает, например, у хищных птиц (дербники и др.). Половые различия в окраске выражаются не только в цвете оперения, но и в цвете других частей организма (клюв, радужина, голые части кожи, даже язык). У кукушек окраска самцов однотипна (серая), самок диморфна (кроме серой окраски, имеется еще рыжая). Половые различия выражаются, кроме того, в наличии выростов и придатков кожи на голове (например, у куриных), в развитии отдельных перьев (хохлы, длинные кроющие хвоста у. павлинов, перья на крыле и хвосте у райских птиц, длинные рулевые у фазанов и т.д.), в пропорциях, размерах и форме отдельных частей тела, в устройстве внутренних органов (голосовой аппарат многих видов, горловой мешок самца дрофы и т. п.), в общей величине. У самцов куриных птиц развиваются шпоры на ногах, у самцов и самок многих видов различна величина клюва (у птиц-носорогов, уток, турпанов, некоторых воробьиных и др.). Как правило, самцы бывают крупнее самок. Это особенно выражено, у куриных и дроф. У других групп самки больше самцов. Это наблюдается у тех видов, у которых заботу о потомстве несут самцы (у плавунчиков, цветных бекасов из куликов, трехперсток, тинаму, некоторых кукушек, киви и казуаров). Большая величина самок, однако, встречается и у тех видов, у которых главная часть заботы о потомстве лежит на самках (у большинства дневных хищных, сов, многих куликов). С наступлением весны, когда повсюду в природе начинается оживление, меняется и поведение птиц. Перелетные виды покидают зимовки и отправляются на далекую родину. Кочующие птицы, не совершающие перелетов, также начинают приближаться к своим гнездовым участкам. Оседлые виды появляются у гнезд. Не во всех местах и не у всех видов птиц это весеннее оживление происходит одновременно. Чем южнее территория, тем, конечно, раньше наступает там весеннее оживление природы. Для каждого вида птиц весеннее оживление связывается с наступлением особых, благоприятных для данного» вида обстоятельств. Иногда, даже трудно как будто понять, почему одна птица рано прилетает к месту гнездования, а другая поздно. Живущий высоко в горах бородач, или ягнятник, начинает гнездиться на Кавказе и в Средней Азии еще в феврале, когда все кругом покрыто снегом; такое раннее начало гнездования объясняется медленным развитием птенцов. Они появляются в апреле, к июлю только достигают размеров взрослых и до сентября еще остаются при родителях и пользуются их помощью. Следовательно, первые месяцы жизни молодых бородачей падают на наиболее, благоприятное время в смысле температуры, условий питания и т.: п. Если бы бородачи начинали гнездиться позже, то выращивание птенцов кончалось бы у них только зимой. По таким же причинам гнездящиеся у нас на далеком севере кречеты сидят на яйцах среди снега ранней весной, иначе они не успели, бы вывести молодых до наступления суровой осенней погоды. Пустынная саксаульная сойка начинает гнездиться в Каракумской пустыне очень рано, еще до появления большого количества насекомых и до развития растительности. Этот ранний срок дает возможность пустынной сойке вывести своих детей в относительной безопасности. Гнездо ее легко доступно для главных врагов птиц среднеазиатских пустынь — различных змей и варанов, но раннее гнездование позволяет птенцам сойки научиться летать до того, как с наступлением тепла начнется оживление деятельности пресмыкающихся. Последний пример — стриж и ласточка. Обе птицы превосходно летают и питаются насекомыми, но стриж прилетает поздно, а улетает рано, а ласточка бывает у нас значительно дольше. Поздний прилет стрижа объясняется тем, что для него благоприятные условия питания и выкорма птенцов наступают позже, чем для ласточки. Разница в устройстве глаз позволяет ласточке хорошо видеть и впереди себя, и по бокам, стриж же хорошо видит лишь впереди себя. Стриж поэтому может ловить только летающих насекомых, а ласточка, кроме того, может выклевывать или хватать на лету и тех насекомых, которые сидят на зданиях, деревьях и т.п. Массовый лет насекомых падает на самое теплое время, тогда как сидящих насекомых в большом количестве можно встретить и раньше и позднее. Поэтому-то стриж и появляется у нас позднее ласточки и улетает раньше. Многие птицы образуют пары на всю жизнь; сюда относятся крупные хищники, совы, цапли, аисты и др. Другие образуют сезонные пары (певчие птицы). Есть, однако, и такие виды, которые пар вовсе не образуют и у которых вся забота о потомстве выпадает на долю одного только пола. Чаще всего этим полом бывает самка. Так именно проходит летняя жизнь у большинства наших куриных птиц — глухаря, тетерева, фазана, а также у кулика-турухтана. Однако у живущих на севере куликов-плавунчиков и у встречающихся на Дальнем Востоке трехперсток о выводке заботится самец. У упомянутых куриных и турухтанов самцы окрашены ярче; чем самки. Обратное явление у плавунчиков и трехперсток: у них самка больше по росту и наряднее оперена, чем самец. Птиц, образующих пары, называют моногамными, не образующих пары — полигамными. Поведение птиц в брачный период, падающий, как правило, (на весенние месяцы и начало лета, отличается рядом особенностей. У многих птиц и наружность в это время меняется. Ряд птиц к весне меняет часть своего оперения и надевает брачный наряд, обычно отличающийся от осеннего яркими красками. У некоторых видов самцы токуют, т. е. принимают особенные, издали бросающиеся в глаза позы, издают особые крики. Такое токование особенно хорошо выражено у куриных птиц — тетерева, глухаря, белой куропатки, у некоторых куликов. Другие птицы весной проделывают в воздухе своеобразные движения — взмывают высоко вверх, падают вниз, опять взмывают, издавая при этом громкие крики. Такой брачный полет совершают, например, хищные птицы; это же значение имеет и весенняя тяга вальдшнепов, и весеннее «блеяние» бекасов. У мелких воробьиных птиц самцы в брачный период поют, оживляя своим пением и негостеприимные пустыни, и суровые тундры, и человеческие поселения. К этим же явлениям относятся и весенние «танцы» журавлей, и кукование кукушек, и весенняя барабанная трель дятлов, и воркование голубей. Для каждого вида птиц характерно определенное и отличное от других видов поведение весной — голос, позы и т. п. Каждая певчая птица — соловей, скворец, зяблик — поет по-своему. Токованием относится, таким образом, только к другим особям того же вида и служит для них определенным сигналом. Эти сигналы отнюдь не всегда направлены к особям другого пола. Долгое время думали, что пение самцов птиц относится только к самкам и привлекает их. На деле это не так. Значение пения, прежде всего, состоит в том, чтобы показать другим самцам того же вида и возможным конкурентам, что гнездовая территория занята. Птицы весной, как известно, ревниво охраняют занятые ими места (гнездовые участки) и изгоняют из них всех других особей того же вида. Особенно ревностно защищается гнездовой участок в самые «ответственные» периоды, непосредственно перед откладкой в гнездо яиц и во время высиживания. Интересные наблюдения были сделаны в Англии. Близ гнезда камышовой овсянки появилась ласка. Самец и самка овсянки с криками стали летать вокруг нее и пытались ее отогнать. На шум подлетела другая камышовая овсянка, и потревоженная парочка, бросив ласку, стала гнать овсянку. Такая сцена повторялась три раза подряд. Значение токования состоит также в том, что оно выражает и усиливает возбуждение токующей птицы и особей другого пола. Только это значение имеет токование у тех видов, которые не образуют брачных пар (глухари, тетерева, турухтаны). Центром гнездового участка птицы является гнездо — то место, куда самка откладывает яйца. Впрочем, далеко не все птицы строят себе гнезда. На севере, например на островах, в Белом море, на Новой Земле, а также на Чукотском полуострове, на Камчатке, на Командорских островах морские птицы (чистики, кайры, гагарки) гнездятся в громадном количестве, образуя многотысячные скопления, так называемые «птичьи базары». Но собственно гнезд они не устраивают, и каждая самка откладывает свое яйцо прямо на уступ скалы. Не устраивают гнезд козодой и авдотка: они кладут яйца прямо на землю. Некоторые птицы только расчищают место для кладки и иногда еще делают простую подстил очку из сухой травы, мха, перьев и т. п. Так поступают фазаны, глухари, рябчики, белые куропатки, тетерева, кулики, большинство сов, некоторые хищники, а также те птицы, которые выводят птенцов в дуплах,— дятлы, вертишейки. Большинство птиц, однако, устраивает гнезда, при этом для каждого вида характерна определенная манера устраивать гнездо и выбирать для его постройки определенные материалы. Молодые птицы, ни разу не видавшие, как строится гнездо, устраивают его так же, как и их родители. Чаще всего гнезда устраиваются из сучьев, травы или мха; эти гнезда или складываются, или плетутся, причем для скрепления их и выстилки часто употребляются еще особые дополнительные материалы. Дрозды плетут гнездо из стебельков и обмазывают его глиной. Зяблик устраивает гнездо из мха, маскируя его лишайником. Синица-ремез искусно плетет гнездо из шерсти в виде кошеля с длинным боковым коридором. Гнездящиеся на земле мелкие птицы (жаворонки, трясогузки) устраивают гнезда из травы или выстилают травой углубление в земле. Птицы средней и крупной величины строят гнезда из больших сучьев и ветвей. Некоторые птицы имеют несколько гнезд, в одном из которых гнездятся, а другие служат запасными. У больших хищных птиц (орланов, орлов) гнездо служит много лет подряд и в результате поправок и надстроек превращается с годами в громадное сооружение до 2 м в высоту и в поперечнике. Такие гнезда, в конце концов, при бурях обычно падают на землю, так как суки, которые служат им опорой не выдерживают их тяжести. Внутренняя часть гнезда бывает обычно углубленной, а края приподнятыми; углубленная часть гнезда — лоток, или лоточек, служит для помещения яиц и птенцов. Некоторые птицы устраивают лепные гнезда. Фламинго делают гнезда из ила на мелководье. Живущие в горах скалистые поползни строят гнезда из глины. Деревенская ласточка устраивает под крышами гнездо из глины и грязи, склеенных слюной, в форме блюдца. Городская ласточка, или воронок, устраивает закрытое сверху крышей гнездо из тех же материалов. Некоторые птицы гнездятся в норках. У зимородков зигзагообразный ход прорывается между корнями в земляных обрывах на берегу рек; этот ход ведет в пещерку, дно которой выложено рыбьей чешуей. Береговые ласточки гнездятся колониями по берегам рек. Гнезда их труднодоступны, так как к ним ведет узкий ход, иногда достигающий в длину 3 м. В норках гнездятся розовые скворцы, утки-пеганки, сизоворонки и щурки. Наконец, встречающийся по песчаным отмелям рек в Туркмении кулик-бегунок просто зарывает свои яйца в горячий песок. Этот способ гнездования несколько напоминает действия сорных кур, или большеногое, живущих в Австралии и на островах, лежащих к юго-востоку от Азии. Сорные куры откладывают яйца в громадные кучи песка или гниющих растений, кучи эти достигают иногда 1,5 м в высоту и 7—8 м в окружности. Яйца здесь хорошо защищены от охлаждения, и собственного тепла зародыша хватает для его развития. Место для устройства гнезда у тех птиц, которые активно защищают свой гнездовой участок, т. е. у воробьиных, козодоев, некоторых куликов и др., отыскивает самец, который к тому же обычно раньше возвращается с зимовок или откочевок, чем самка. Число яиц в кладке у каждого вида птиц колеблется в определенных пределах. Большее или меньшее количество их зависит от разных причин. У многих видов в годы, благоприятные по температурным условиям, а в особенности по условиям питания, число яиц в кладке больше, чем в плохие годы. Это установлено для многих сов, куриных и др. В особо неблагоприятные годы такие птицы вовсе не гнездятся. Известное значение имеет и возраст птицы. У хищников, воронов старые самки кладут, по-видимому, меньше яиц, чем молодые. У куриных, наоборот: в первый год самки откладывают меньше яиц; меньше яиц кладут и молодые самки некоторых воробьиных, например скворцов. В связи с различными условиями гнездования у одного и того же вида птиц число яиц в кладке на севере и в умеренной полосе больше, чем на юге. Например, у обыкновенной каменки в Гренландии число яиц в кладке составляет 7—8, в Европейской части нашей страны — 6, а в Сахаре — 5. Большое число яиц в кладке на севере является как бы страховкой от неблагоприятных климатических условий, а также соответствует большим возможностям выкорма птенцов на севере (длинный день и почти круглосуточная деятельность насекомых). Всегда одно яйцо в кладке бывает у некоторых хищников (например, у змееяда), у кулика-авдотки, у трубконосых, у многих чистиков. По 2 яйца в кладке имеют козодои, голуби, журавли, фламинго, пеликаны, чайки, крачки. У куликов и трехперсток обычное и максимальное число яиц в кладке 4. У мелких воробьиных число яиц в кладке 5, нередко 4, 6 и 7; бывает и более того, например, у большой синицы до 15, у длиннохвостой синицы до 16. Из утиных наибольшее число яиц у чирка — 16, из куриных у серой куропатки — 25. Обычное число яиц в кладке у куриных и утиных 8—10. Окраска и форма птичьих яиц весьма разнообразны. У некоторых, например, у сов, яйца, почти круглые, у других — вытянутые. Один конец яйца обычно широкий, другой более узкий. Особенно резко выражено сужение одного конца яйца и расширение другого у различных кайр, гнездящихся колониями на севере. У тех птиц, которые кладут яйца в закрытых гнездах, в дуплах и норах или прикрывают яйца, окраска скорлупы бывает белой. Белые яйца у сов, зимородков, сизоворонок, дятлов, многих воробьиных. У птиц, гнездящихся в открытых гнездах, а тем более на земле, яйца пестрые, причем окраска их очень напоминает цвет окружающего кладку ландшафта. Можно подойти на два-три шага к лежащей на земле кладке какого-нибудь кулика или куропатки и не заметить ее. Толщина скорлупы бывает очень различной. Относительно самую толстую скорлупу имеют птицы, гнездящиеся на земле; это и понятно, так как их яйца подвергаются большей опасности (конечно, здесь имеется в виду относительная толщина скорлупы в соответствии с размерами яйца). Из наших птиц самую толстую скорлупу имеют относящиеся к куриным птицам турачи. Величина яиц зависит от ряда причин. Мелкие птицы по сравнению с собственным весом несут довольно крупные яйца, большие птицы — мелкие. Чем больше в кладке яиц, тем меньше относительный размер отдельного яйца. Наконец, те птицы, у которых птенцы выходят из гнезда хорошо развитыми и способными к самостоятельным движениям и добыванию пищи, кладут относительно более крупные яйца по сравнению с теми, у которых птенцы родятся беспомощными. Очень мелкие яйца кладет кукушка, это объясняется, вероятно, тем, что она не высиживает их сама, а подбрасывает в гнезда мелких птиц. И кукушка и бекас весят примерно по 100 г, но яйцо бекаса весит около 17 г, яйцо кукушки — только около З г. Интересны данные о соотношении веса тела птицы, веса отдельного яйца и веса всей кладки. У некоторых птиц вес кладки даже превосходит вес тела взрослой птицы: у погоныша при кладке из 12 яиц он составляет 125% веса птицы, у кулика-перевозчика — 117%, у королька при кладке из 11 яиц — 120%, у утки-гоголя при кладке из 12 яиц — 110%. За очень редкими исключениями, собственного тепла, развиваемого находящимся в яйце зародышем, и тепла, получаемого из окружающей среды, недостаточно для того, чтобы обеспечить рост и формирование птенца. Из наших птиц только утка-савка, по-видимому, не насиживает своих яиц, но и то только в конце развития зародыша, незадолго до вылупления его из яйца. Кукушка и некоторые другие, так называемые гнездовые паразиты, подбрасывая яйца в гнезда других птиц, также их не насиживают. Все остальные птицы сидят на яйцах и обогревают их теплом своего тела. У кур развитие яйца возможно только при 35—39° С, причем полагают, что наиболее благоприятной температурой является 38° С. Обогревание яиц облегчается тем, что на брюшной стороне тела у насиживающих птиц образуются упомянутые выше наседные пятна. В насиживании яиц иногда участвуют оба родителя — самец и самка (например, у многих хищников), иногда только самка. Последнее относится к тем видам, у которых самец и самка уже во время насиживания живут раздельно, как, например, глухари, тетерева, фазаны, утки. 0ба пола насиживают обычно тогда, когда их окраска сходна, впрочем, бывают и исключения. У большинства воробьиных насиживает только самка. Наконец, у трехперсток и плавунчиков все заботы о потомстве несут только самцы. Насиживание очень опасная пора в птиц. Сидящая на гнезде птица может подвергнуться нападению со стороны различных врагов. Особенно легко могут пострадать птицы, гнездящиеся земле. Поэтому самки, на которых все же падает большая часть забот о кладке и о птенцах, у многих видов бывают окрашены под цвет окружающей местности. Самки белой куропатки, фазана, стрепета, сидящие на яйцах, совершенно сливаются с окружающей их почвой и растительностью. Нужно при этом иметь в виду, что насиживающая птица менее осторожна и особенно в конце насиживания слетает с гнезда очень неохотно, только в самую последнюю минуту, так что значение такой гармонирующей с ландшафтом окраски очень велико. Питается насиживающая птица меньше, чем обычно, в особенности в тех случаях, когда самец в это время живет отдельно. Поэтому насиживающая птица обычно худеет и сильно теряет в весе. Продолжительность насиживания у отдельных видов птиц весьма различна. Она зависит от температуры среды, тела и продолжительности перерывов при оставлении гнезда насиживающей птицей, отчасти от величины яйца по сравнению с величиной птицы. Более длинный срок высиживания бывает у тех видов, которые гнездятся, закрыто — в норках, дуплах и т. п. Мелкие воробьиные насиживают в среднем около 15 дней. Очень долго сидят на яйцах крупные хищники — около полутора месяцев. Начинают насиживать птицы по-разному, некоторые сразу после откладки первого яйца (хищники, совы, аисты, чайки, стрижи, удоды, гагары, поганки, из воробьиных — вороны и клесты). У таких птиц в развитии отдельных птенцов бывают большие различия, и в «мышиные» годы в гнезде белой совы в тундре можно найти яйцо, только что вылупившегося птенчика и крупных, надевающих переходный наряд совят. Куриные, утки, гуси, и большинство воробьиных насиживают кладку только после того, как все яйца снесены, и птенцы у них развиваются более равномерно. Есть, наконец, и такие птицы, у которых насиживание начинается после того, как отложено больше половины яиц (дятлы и пастушки). При удалении из кладки одного яйца некоторые виды птиц (например, чайки, поморники, кулики) дополняют кладку. При гибели всей кладки многие птицы делают вторую, дополнительную кладку, если только насиживание не зашло слишком далеко. На этом свойстве птиц основано использование кур в птицеводном хозяйстве (яйценоскость домашних кур доходит до 350 яиц в год). Отнимая у птицы яйца, можно заставить ее нестись весьма интенсивно (при таких опытах вертишейку заставляли нести до 62 яиц). У многих мелких птиц летом нормально бывает две или даже три кладки. Дополнительные и вторые кладки в том случае, если они бывают к концу лета, содержат меньшее число яиц, чем первые кладки. Но у тех птиц, у которых первая кладка бывает очень рано, когда весна только начинается и условия роста и выкорма, молодых менее благоприятны, чем для птенцов, выводящихся позднее, в первой кладке яиц меньше, чем во второй (дрозды, синица-московка, жаворонки, обыкновенная овсянка). По способам развития птенцов все птицы могут быть разделены на две категории: одни называются выводковыми, другие — птенцовыми. Птенцы выводковых птиц сразу или через очень непродолжительное время после выхода из яйца оставляют гнездо и могут самостоятельно передвигаться. Выходят они из гнезда с открытыми глазами и ушами, в хорошо развитом пуховом наряде. К этой группе относятся те птицы, которые держатся преимущественно на земле или у воды, но не на деревьях: утки, гуси, пастушки, дрофы, журавли, гагары, поганки, чайки, кулики, рябки, фламинго, трехперстки. Молодые птенцовые птицы выходят из яйца со слаборазвитой мускулатурой конечностей, голыми или слабоопушенными, часто слепыми и глухими. У них нет еще постоянной температуры тела, и они напоминают в этом отношении низших позвоночных. Эти птенцы, таким образом, совершенно беспомощны и первые дни или недели жизни проводят в гнезде, пока у них не разовьется оперение и они не смогут самостоятельно передвигаться. Можно сказать, что выходящие из яиц птенцы выводковых птиц соответствуют по своему развитию птенцовым птицам того периода, когда последние готовы вылететь из гнезда. К птенцовым птицам относятся, например, воробьиные, дятлы, кукушки, удоды, стрижи, голуби, ракши, зимородки, веслоногие (пеликаны и бакланы), а также хищники, совы и трубконосые. У молодых птенцовых птиц очень характерна окраска рта и его краев — обычно яркая (желтая или розовая). Забота о выводке у выводковых и у птенцовых птиц также носит различный характер. У выводковых взрослая птица, при которой состоят молодые (у некоторых видов самец, у большинства — самка, реже часть выводка состоит при самце и часть при самке, как это бывает у поганок и журавлей), водит выводок, охраняет его, прикрывает его своим телом при наступлении неблагоприятной погоды (холод, дождь), отыскивает и указывает птенцам пищу. Впрочем, маленькие утята сразу начинают отыскивать себе пищу самостоятельно. У некоторых водоплавающих птенцы в первые дни жизни при утомлении садятся на спину матери, а поганки при плавании и даже нырянии держат птенцов под крыльями. Сложнее отношения между родителями и потомством у птенцовых птиц. В тех случаях, когда в насиживании участвуют оба пола или тогда, когда самец кормит насиживающую самку, оба родителя сообща выкармливают птенцов, но характер участия их в выкармливании не одинаковый. Первое время у хищных птиц добычу ловит преимущественно самец, а кормит птенцов, разрывая добычу на части, самка. Когда птенцы подрастают и начинают сами рвать добычу, корм им носят оба родителя. Уже отмечалось, что выкармливание птенцов требует от старых птиц большого напряжения сил. Кормление птенцов пищей у разных видов происходит по-разному. Насекомоядные птицы дают при прилете в гнездо пищу только одному птенцу (за редкими исключениями), мясоядные и зерноядные — всему выводку. Очередность и равномерность кормления птенцов у зерноядных обеспечивается передвижкой «сытых» и «голодных» птенцов в гнезде. Накормленные птенчики обычно передвигаются к краю гнезда и испражняются, высоко поднимая гузку; на место их в середину лотка подвигаются голодные. Взрослые птицы очищают гнездо от всяких нечистот (не делают этого только голуби и удоды) и обогревают птенцов, прикрывая их своим телом. Так как перегревание опасно для птенцов не меньше, чем холод, то родители затеняют гнездо в часы, когда прямые лучи солнца падают на выводок; взрослая птица становится над гнездом и слегка раскрывает» крылья. Многие хищники затеняют птенцов зелеными ветвями деревьев. У птенцовых птиц птенцы оставляют гнездо обычно после того, как они научатся летать. У разных видов птиц сроки нахождения птенцов в гнезде различны. У мелких воробьиных птиц срок нахождения птенца в гнезде от выхода из яйца до вылета составляет около двух недель или несколько более (у синицы-лазоревки 18 дней, у королька 18—19 дней, у зарянки 15 дней, у крапивника 17 дней), т. е. приблизительно совпадает со сроком насиживания. У крупных видов развитие идет медленнее и не только абсолютно, но и относительно. Ворон насиживает 21 — 22 дня, а птенец сидит в гнезде 50 дней. Краснозобая гагара высиживает 38—40 дней, а способность к полету наступает только у 60-дневного птенца. У воробьиных птиц скорее всего развиваются птенцы гнездящихся на земле форм (жаворонок вылетает из гнезда на 9-й день после вылупления, соловей — на 11-й), тогда как птенцы гнездящихся в дуплах поползней сидят в гнезде 25—26 дней, птенцы большой синицы — 23 дня, птенцы скворцов — 21—22 дня. Быстро развиваются и гнездящиеся на севере виды: лапландский подорожник вылетает из гнезда через 10 дней. Родители продолжают кормить птенцов еще некоторое время после вылета их из гнезда. Вылет из гнезда связывается и с полным развитием наряда из перьев, которые заменяют пуховую одежду птенца. Полного роста птенцы достигают в первую же осень жизни. Громадное большинство птиц, за исключением некоторых крупных видов, начинает гнездиться уже в возрасте около года, т. е. на следующую весну. Гнездятся даже те птицы, которые к этому времени носят оперение, отличающееся по окраске от оперения взрослых (например, сокола, ястреба). Интересно, что вес птенцов непосредственно перед вылетом из гнезда бывает часто большим, чем вес молодых птиц в последующие месяцы. Это объясняется тем, что упражнения в движении и самостоятельные полеты иногда заставляют молодую птицу сбросить запасы жира. Сколько же лет живут птицы? Имеется сравнительно немного сведений о продолжительности их жизни в естественных, природных условиях. Известное представление о долголетии птиц дают результаты их мечения и кольцевания, а также наблюдения над жизнью птиц, содержащихся в неволе. Следует при этом различать предельно возможную с физиологической точки зрения потенциальную продолжительность жизни и реальную, среднюю, существующую в природе, где действуют разнообразные причины, ограничивающие жизнь птицы: неблагоприятные погодные (метеорологические) и кормовые условия, деятельность всякого рода хищников, наконец, болезни. Вообще говоря, у крупных по размерам птиц продолжительность жизни больше, чем у мелких. Определенной связи между продолжительностью жизни и особенностями размножения (плодовитость, тип развития — птенцовый или выводковый) у птиц установить не удалось. Имеются, наконец, различия в продолжительности жизни и у разных систематических групп птиц. Можно отметить, что мелкие воробьиные птицы живут относительно дольше, чем мелкие виды млекопитающих животных. Английский зоолог Флоуер подсчитал (1925—1938) среднюю продолжительность жизни птиц, живших в Лондонском и Каирском зоологических садах, и пришел к выводу, что в пределах одного и того же отряда она варьирует сравнительно незначительно. По его подсчетам, средняя продолжительность жизни у вороновых птиц и попугаев какаду составляет 20 лет, у сов 15 лет, у дневных хищных птиц 21—24 года, у веслоногих 20 лет, у утиных 21 год, у цапель 19 лет, у куликов 10 лет, у чаек 17 лет, у бескилевых 15 лет, у голубей 12 лет, у куриных 13 лет. Для домашних кур отмечена продолжительность жизни, конечно как исключение, 24, 25 и даже 30 лет. (Однако признаки старения — снижение плодовитости — отмечаются у несушек породы леггорн уже после 3 лет жизни.) Несколько цифр о потенциальной продолжительности жизни птиц, содержавшихся в неволе. Из отряда воробьиных для ворона отмечен возраст в 60 и даже 69 лет, из мелких воробьиных для садовой славки — 24 года, для черного дрозда и зарянки — 20 лет, для полевого жаворонка — более 20 лет. Из отряда сов филины доживали до 34, 53 и 68 лет. Долговечны и попугаи: для красного ары отмечен возраст 64 года, для какаду — более 56 лет, для попугая жако — более 49 лет. Для дневных хищных известны такие данные: орел-скоморох жил 55 лет, кондор 52 и более 65 лет, орел-беркут 46 лет, а по другим, но не слишком достоверным сведениям — более 80 лет, белоголовый сип более 38 лет. Из гусеобразных канадская казарка жила более 33 лет, малый лебедь 24х/2 года. Из журавлей австралийский журавль жил 47 лет, серый журавль 43 года, журавль-антигона 42 года. Африканская цапля китоглав прожила 36 лет. Серебристые чайки доживали до возраста более 20, а одна даже до 49 лет. Розовый пеликан дожил до 51 года. Некоторые голуби прожили около 30 лет. Страусы доживали до 40, эму до 28 лет. Однако в природной обстановке естественная смертность птиц существенно ограничивает продолжительность жизни и «предельного» возраста они могут достигнуть лишь как исключение Особенно значительна смертность молодых птиц в течение первого года жизни. В частности, у воробьиных она, по-видимому, превышает 50% (естественно, с колебаниями по годам и по видам). Например, у мухоловки-пеструшки отмечается смертность первогодков в 60% от общего их числа, а у горихвостки — даже до 79 %. Из 77 окольцованных в одной местности в Германии птенцов ласточек-касаток 51 пропала в первый год, 17 во второй, 6 в третий, 2 в четвертый и лишь одна дожила до пятилетнего возраста. У американского крапивника за зиму гибнет до 70% взрослых и до 74% молодых птиц-первогодков. Сходные явления имеют место и у других птиц. Например, у императорских пингвинов в суровой Антарктиде смертность молодых в неблагоприятные годы достигает 77 %. Из окольцованных в Германии соколов-сапсанов 44 были добыты в возрасте одного года, 10 в возрасте 2 лет, 4 в возрасте 3 лет и только 2 в четырехлетнем возрасте. Из 669 добытых в ГДР окольцованных обыкновенных канюков 465 было добыто на первом году жизни, 111 — на втором и только 93 — более старыми. У вильсоновой качурки на Земле Грейама в Антарктике гибнет до 65% птенцов в норах, где эти птицы гнездятся, главным образом из-за снежных завалов. У обыкновенной крачки на первом году жизни гибнет до 95% молодых, но средняя смертность переживших первый год жизни крачек во всех возрастах составляет только 17,2%. При этом средний возраст птиц в гнездовой колонии (не считая молодых) составляет 3—5 лет. У водных птиц, особенно колониальных, средний возраст выше, чем у воробьиных, а естественная смертность взрослых относительно меньше. Из других общих вопросов биологии птиц, находящихся в известной связи с явлениями размножения, нам осталось остановиться на линьке и на перелетах. Необходимость линьки, т. е. периодической смены оперения, объясняется обнашиванием и выцветанием пера. Под влиянием солнца, влаги, сухости окраска пера меняется: черный цвет становится буроватым, темно-бурый — бледно-бурым, серый — буровато-серым и т. д. Еще большее значение имеет стирание краев пера, сопровождающееся нарушением его структуры, так как мелкие сцепляющие бородки частично разрушаются. Особенно обнашиваются слабопигментированные или непигментированные части пера. Эти изменения к тому же более значительны в наиболее ответственных при полете элементах оперения — маховых и рулевых перьях. Обнашивание пера невыгодно влияет на летательные свойства птицы. Наиболее интенсивная линька у взрослых птиц происходит после окончания периода размножения. Чередование процессов размножения и линьки может найти частичное объяснение в том, что оба они требуют затраты большого количества энергии и поэтому едва ли могут происходить в организме птицы одновременно. Нормальный ход линьки требует хорошего питания организма, ослабление питания вызывает замедление в ходе линьки и неправильности в структуре пера (на больших перьях появляются поперечные вдавления, идущие по опахалу и делающие перо непрочным). Пока перо еще не достигло половины нормальной длины, рост его идет быстро, а потом замедляется. У мелких птиц перья растут медленнее, чем у крупных. У воробья второстепенное маховое вырастает со скоростью, немного превышающей 4 мм в день, у балобана ежедневный прирост маховых в последнем периоде роста составляет 6—7 мм в день. У каждого вида птиц линька идет в совершенно определенное время и в определенной последовательности. Принадлежащие к одному семейству, отряду птицы имеют обычно одинаковый ход линьки, и он служит, таким образом, одним из систематических признаков групп. В отношении смены маховых и рулевых перьев существуют известные общие закономерности. Рулевые перья сменяются или центростремительно, т. е. от крайней пары к средней, или центробежно, т. е. от средней пары к крайней, или, наконец, как это бывает у дятлов, линька начинается от соседней со средними рулевыми пары, идет к краю хвоста, а кончается центральными рулевыми. Второстепенные маховые линяют обычно концентрически, т. е. линька начинается с крайнего снаружи и изнутри пера и заканчивается средними перьями, или центробежно. Линька первостепенных маховых заканчивается сменой передних (второго и первого) перьев; начинается она у некоторых видов со средних перьев (с седьмого) и идет к внутреннему (проксимальному) краю ряда, т. е. сначала сменяются восьмое, девятое, десятое, а затем шестое, пятое, четвертое, третье и т. д.; у других видов первостепенные маховые сменяются подряд — десятое, девятое и т. д. У некоторых видов — гагар, уток, гусей, лебедей, фламинго, журавлей, пастушков, чистиков — маховые перья выпадают одновременно или почти одновременно, и птица на некоторое время (утки на 21—35 дней, лебеди — до 49 дней) теряет способность летать. У некоторых птиц линька начинается с мелких перьев, у других—с крупных, хотя, в общем, смена мелкого и крупного оперения совпадает, но смена передних первостепенных маховых, как наиболее важных при полете перьев, обычно происходит в самом конце линьки, после полного развития других частей оперения. Различные типы линьки у птиц могут быть в общих чертах описаны следующим образом. При выходе из яйца молодая птица одета эмбриональным пухом, который заменяется первым нарядом из контурных (дефинитивных) перьев. Этот (первый) наряд из контурных перьев носит название гнездового. Часто он отличается особой окраской (нередко сходной с окраской самок), мягкостью и меньшей плотностью пера, а также большей шириной, а иногда и длиной рулевых и маховых перьев. Гнездовой наряд птицы носят различное время — от нескольких недель до 16—18 месяцев. У многих воробьиных смена его — послегнездовая линька происходит в конце лета. У голубей, сизоворонок и сов она происходит в первую осень. Хищные птицы начинают линять в возрасте около одного года — перепелятники примерно в мае, беркуты — в апреле, сапсаны — в марте и мае; кончается у них линька поздней осенью или в начале зимы, так что они гнездятся еще в гнездовом наряде с небольшой примесью перьев следующего наряда. Многие кулики, а также пастушки, куриные и поганки линяют, сменяя гнездовой наряд, осенью или зимой в возрасте 5—8 месяцев; цапли линяют позже, весной; в возрасте 8—10 месяцев сменяют гнездовой наряд трубконосые. У утиных послегнездовая линька начинается в сентябре, а кончается зимой или даже к весне. Послегнездовая линька иногда приводит к смене всего оперения и тогда называется полной, или же при ней сменяется лишь часть оперения (мелкие перья), и тогда она называется частичной. Примером частичной послегнездовой линьки у воробьиных могут служить линьки семейств вороновых, вьюрковых, трясогузковых, синицевых, мухоловковых, славковых, дроздовых. Например, у белой трясогузки в возрасте около 2 % месяца сменяются кроющие перья головы, туловища, малые и средние кроющие крыла, часть больших кроющих крыла, внутренние второстепенные маховые, а иногда и средняя пара рулевых. Впрочем, объем такой частичной линьки различен у разных родов. У других воробьиных (жаворонки, скворцы и др.) послегнездовая линька полная. После полной послегнездовой линьки птица надевает наряд, который будет носиться год и сменяться или раз в год и полностью — это так называемый годовой наряд (сокола, ястреба, скворцы, жаворонки), или (что бывает редко) будет сменяться в году два раза (так называемый предбрачный наряд обыкновенного тетерева, городской ласточки). При частичной послегнездовой линьке последующие линьки могут охватывать все оперение. Тогда надетый птицей в результате послегнездовой линьки наряд называется комбинированным годовым нарядом (так как в нем крупное оперение, в частности маховые и рулевые, остается от гнездового наряда); такой наряд носят, например, вороновые, синицы, обыкновенная овсянка, горная овсянка (но не все овсянковые). Если же наряд, надетый в результате частичной послегнездовой линьки, будет затем сменяться два раза в год, то он носит название комбинированного предбрачного наряда (мухоловки, трясогузки, многие славковые). Дальнейшие линьки проходят так. Годовой наряд сменяется в результате линьки, происходящей обычно в конце лета — начале осени. Эта линька носит название годовой линьки. В том случае, если окраска годового наряда, надетого в результате послегнездовой линьки, отличается от окончательной окраски взрослых птиц), это бывает, например, у больших чаек, орлов и орланов), соответствующий годовой наряд отмечается как переходный. Если до получения окончательного наряда проходит три или четыре года, то мы имеем у соответствующей птицы первый переходный годовой наряд, второй переходный годовой наряд и т. д. Смена брачного наряда, как и смена годового наряда, происходит в конце лета — начале осени. Последующие линьки проходят уже регулярно по этой схеме. Птицы, носящие годовой наряд, сменяют его раз в год в результате годовой линьки. У форм, линяющих дважды в год, межбрачный, или послебрачный, наряд в результате брачной линьки сменяется комбинированным брачным, затем наступает послебрачная линька и т. д. Во многих случаях линька приносит с собой изменение окраски. Иногда к весне изменение окраски у птиц получается и без линьки, в результате обнашивания краев перьев и выступания ярких, бывших прикрытыми краями перьев цветов (например, у мелких вьюрковых, овсянок и т. д.). Но никаких перекрасок выросшего пера — физиологически мертвого образования, вопреки мнению старых авторов, не происходит и происходить не может. Брачный наряд обычно ярче межбрачного, и половые различия в нем выражены резче. Наибольшей сложности процесс линьки достигает у белой куропатки, у которой можно различить четыре наряда в году: два из них (весенний и зимний) соответствуют брачному и межбрачному, а летний и осенний не имеют аналогий среди других групп птиц. Разные животные по-разному реагируют на неблагоприятные изменения окружающей среды, такие, как понижение или повышение температуры, выпадение снегового покрова, уменьшение количества пищи. Многие животные при таких переменах снижают жизнедеятельность, становятся малоподвижными, прячутся в различного рода укрытия, наконец, впадают в состояние оцепенения, так называемую спячку. Так бывает у пресмыкающихся и даже у многих млекопитающих. Иное дело птицы. Их организм реагирует на указанные выше изменения среды повышением деятельности. Наиболее яркое выражение эта специфичность деятельности птичьего организма находит в Сезонных перелетах, или миграциях. О происхождении перелетов высказывалось множество гипотез, часто противоречивых. В общей форме, на основании данных современной картины перелетов, наших сведений о климатах прошлых геологических времен и т. п., можно полагать, что происхождение этого явления никак нельзя связывать только с событиями так называемого ледникового периода, когда широко распространившиеся на континенте Европы и Азии ледники сделали северное полушарие малопригодным для обитания многих видов птиц (и других животных). Перелеты возникли в результате периодических перемен климатических условий, связанных со сменой времен года. Они, по-видимому, существовали и в третичные времена, до наступления великого оледенения. На это косвенно указывает существование регулярных перелетов многих видов птиц в тропической и субтропической зоне. Четвертичное оледенение, конечно, повлияло на картину перелетов птиц северного полушария, но не оно явилось причиной их возникновения. Надо при этом помнить, что неравномерность оледенения, перемещение центров оледенения в меридиональном направлении (вызвавшее разницу в климате не только по линии север — юг, но и по линии запад — восток) должны были весьма сложно повлиять на изменения гнездовых областей и областей зимовок птиц и создать во Многих местах обстановку, удобную для Гнездования, но не для оседлого образа жизни. Длинный северный день всегда, конечно, был благоприятен для выкармливания потомства, а интенсивность освещения на севере для местных видов птиц была необходимым условием нормального развития половых органов в период размножения. Общее отступление ледников, создавшее более благоприятную климатическую обстановку и стимулировавшее тем самым размножение, вызвало занятие птицами в северном полушарии новых гнездовых территорий, которые, однако, из-за больших различий между временами года приходилось периодически освобождать. Можно полагать, что территория и направления пролета в большинстве случаев отражают путь вселения птицы в данную гнездовую область. Общая схема явления перелетов в исторической перспективе сводится к приспособлению птичьего организма к покрытию больших расстояний для нахождения наиболее благоприятствующих для его существования территорий, причем весной преобладают стимулы, связанные с размножением, а осенью — стимулы, связанные с питанием. Непосредственными причинами перелетов приходится считать сложное взаимодействие как внешних, так и внутренних факторов. Сводить все явления только к одной из этих причин, как это делают многие, нельзя. Условия питания (связанные с ухудшением условий добывания пищи, уменьшением числа добычи, сокращением светлой части суток и т. д.), без сомнения, могут в известной степени объяснить осенний отлет. Однако это явление стоит в связи с наступлением определенных физиологических изменений в организме, сопутствующих окончанию периода размножения. О влиянии внешних условий на состояние организма птиц выше указывалось неоднократно. Здесь полезно напомнить, что птицы, живущие круглый год в однообразных и достаточно благоприятных условиях, ведут оседлый образ жизни. Можно считать, что стимулами для перелетов являются периодически вызываемые изменением внешних условий колебания питания организма, неразрывно связанные с определенными фазами годовой деятельности половых желез. Так как периодичность гнездовых циклов для птиц является наследственной, то и самое стремление к перелету должно быть у некоторых форм врожденным. Большое значение имеет здесь и вопрос о «привязанности» птиц к гнездовой территории и конкуренция. Конкретная фенологическая обстановка не определяет начала перелетов, хотя, конечно, влияет на их ход. Ветер, например, имеет значение, в особенности сильный ветер в противоположном перелету направлении. В общем, однако, осенний отлет птиц совпадает с окончанием периода размножения, но не всегда непосредственно за ним следует. Промежуточным этапом для многих видов является образование стай и кочевки. Как правило, районы с холодным климатом занимаются весной позже и покидаются осенью птицами раньше, чем более теплые. У некоторых видов самки летят раньше, чем самцы; у других — наоборот; у большинства видов оба пола летят одновременно. Нередко осенью молодые птицы отлетают раньше старых. Порядок перелетов птиц также различен; некоторые виды летят днем, другие ночью, некоторые молча, другие издают характерные крики (курлыканье журавлей, гоготанье гусей и т. п.). Ночью летят обычно те виды, которые вынуждены при перелете расходовать много энергии, для этого требуется усиленная кормежка днем. Днем летят хорошо летающие формы, могущие в значительной мере обходиться при перелетах накопившимися в организме запасами энергии. Известно, что перед перелетом птицы обычно бывают весьма упитанны. Осеннее образование запасных источников энергии (жиров, гликогена, белка) связано не только с усилением питания, но и с угасанием деятельности половых желез. Изучение перелетов птиц методом кольцевания окончательно доказало, что для каждой птицы и для каждого относящегося к данному виду птичьего населения определенного района перелеты происходят между местом гнездования и местом зимовки, причем, как правило, птица возвращается весной туда же, где она вылупилась или гнездилась в предыдущем году. Это тесно связывается с неоднократно отмеченной консервативностью птиц в отношении выбора места обитания. Точно так же строго определенны и места зимовок. Конечно, отдельные отклонения от указанной общей схемы бывают, но это исключения. Экологическая обстановка того или иного района определяет, конечно, его пригодность в качестве места зимовки, но далеко не всегда место зимовки будет ближайшим к месту гнездовья экологически благоприятным районом. Вероятно, тут имеет значение и конкуренция в виде занятий ближайших удобных для зимовок районов другими популяциями данного вида. Например, быть может, именно поэтому северные формы одного вида часто зимуют южнее, чем гнездящиеся в средней полосе подвиды того же вида и т. п. Для объяснения возникновения отдаленных зимовок приходится привлекать уже и исторические причины. Это видно, например, на ходе перелетов расселяющихся видов. Зеленая пеночка, расселяющаяся за последние десятилетия к западу, все еще зимует в Юго-Восточной Азии; то же делает чечевица; пеночка-таловка из Скандинавии летит на зимовку в Индию; с другой стороны, недавно расселившийся в северной части Скандинавии рогатый жаворонок стал зимовать в Англии. Благоприятные климатические условия в значительной мере определяют пригодность того или иного района для зимовок. Поэтому, например, в Европе многие перелетные птицы летят не только в южном, но и в западном направлении. Англия с ее мягкой зимой и небольшими снегопадами дает, например, приют многим среднеевропейским и североевропейским птицам — воробьиным, вальдшнепам, чибисам и др. Юго-Западная Европа и особенно Средиземноморье привлекают еще больше птиц. Громадно скопление птиц в долине Нила. Африканские зимовки вообще очень обильны, причем 76 европейских видов птиц достигают Капской провинции. Сюда же прилетают и некоторые сибирские и арктические птицы. В Западной Европе и в Северной Африке зимуют многие наши промысловые птицы — водоплавающие и перепела (сильно страдающие, к сожалению, от неупорядоченности охоты в средиземноморских странах). В Индии, на юге Китая, на островах Индо-Австралийского архипелага расположены массовые зимовки многих северных и арктических птиц. На территории России массы водоплавающей птицы зимуют на Южном Каспии, где для охраны их созданы Кызыл-Агачский им. С. М. Кирова и Гасан-Кулийский заповедники (первый в Ленкорани, второй в низовьях Атрека в Туркмении). В виде схемы можно принять, что большинство северных птиц, гнездящихся западнее Енисея, летит осенью на юго-запад (многие из них зимуют в Индии); птицы из Заенисейской Сибири летят главным образом в Юго-Восточную Азию, огибая негостеприимные центральноазиатские пустыни и горы. Некоторые птицы проделывают еще более далекий путь, достигая, как это делают восточносибирские веретенники и исландские песочники, Новой Зеландии. В Америке, в отличие от Европы, влияние Гольфстрима не вызывает отклонения пролетного движения, и птицы летят более или менее прямо на юг. Надо добавить, что места зимовок различных подвидов одного вида обычно бывают хорошо разграничены. Направление перелетов определяется, конечно, расположением мест гнездования и мест зимовок. При этом за известным числом исключений движение идет, возможно, благоприятными в экологическом смысле путями (удобство ориентации, питания, отдыха и т. п.), которые являются здесь весьма существенными факторами; в частности, водные птицы стремятся придерживаться рек, озер и т. п. Общие же направления перелетов (осенних) в Европе — запад, юго-запад, реже юг и юго-восток; в Северной Америке, как уже сказано, преобладающее направление — юг и юго-восток; в Азии — юг, юго-запад, реже юго-восток и восток. Направления отлета и прилета не всегда совпадают, часто не совпадают и скорости весеннего прилета и осеннего отлета (прилет обычно идет «дружнее» и скорее). Движение птиц по экологически благоприятным станциям явилось причиной появления еще до недавнего времени широко распространенной теории пролетных путей. По теории, разработанной Пальменом, птицы на перелетах будто бы двигаются только по относительно узким и строго фиксированным «путям», а вне их не летят. На самом деле движение птиц происходит иначе. Ландшафтные факторы, а также условия питания, отдыха и т. д. определяют движение стай перелетных птиц. Обширные горные массивы могут, поэтому вызывать обходное направление перелета (например, так объясняется незначительность пролета через высокую Центральную Азию). Водные бассейны благоприятствуют водным птицам, но наземные птицы по возможности избегают океана и перелетают его (за редкими исключениями) у берегов и по кратчайшим расстояниям. Материковые водные бассейны не служат препятствием и для сухопутных птиц, летящих и через Северное, и через Балтийское, и через Средиземное, и через Черное моря. Птицы морских побережий, например многие кулики, и при перелетах держатся побережий. Так, некоторые кулики из Северо-Восточной Сибири двигаются к югу по побережью Тихого океана, а кулики из Северной Европы — по побережьям Скандинавии, Балтики, Атлантического океана. Скопления водоплавающих перелетных птиц привлекают пролетных хищников. Надо отметить, что некоторые птицы на пролетах более стайны (например, аисты, журавли), у других связь между отдельными особями и группами особей выражена слабее. От перелетов следует отличать кочевки, предпринимаемые многими видами в связи с наступлением неблагоприятных условий, и нерегулярные и случайные выселения из гнездовой области, примеры которых мы видим у саджи. Горные формы предпринимают более или менее регулярные вертикальные кочевки. Сложное функционирование двигательного аппарата птиц, в особенности при полете, требует сложного механизма ориентации. Остановимся немного на этом вопросе. Обоняние у птиц, в отличие от млекопитающих, развито слабо. Слух у птиц функционирует превосходно, но первое место среди органов чувств принадлежит зрению. В этом отношении птицы занимают первое место среди других животных. Характерно, что среди птиц вовсе не встречается форм с недоразвитыми глазами, а тем более слепых. Самый размер глаз очень велик, а объем глаза, например, сарыча равен примерно объему глаза человека. Поле зрения у птиц велико, но зрение преимущественно монокулярное и боковое (латеральное). Общее поле зрения у птиц с резко выраженным боковым (латеральным) расположением глаз (например, у воробьиных) — 300° (у человека только около 200°), боковое поле зрения каждого глаза — 150° (т. е. на 50° больше, чем у человека). Но поле бинокулярного зрения, т. е. площадь совпадения полей зрения обоих глаз перед птицей, только 30° (у человека — 150°). У птиц с более широкой головой и с глазами, обращенными более или менее вперед (латерально-фронтально), общее поле зрения такое же, но поле бинокулярного зрения шире — около 50° (сюда относятся козодои, хищные птицы и некоторые другие). У сов, наконец, у которых глаза обращены вперед (фронтальное расположение), боковое поле зрения каждого глаза составляет только 80° (меньше, чем у человека); это отчасти связано с тем, что у них глаза вовсе неподвижны; неподвижность глаз у сов компенсируется подвижностью шеи, в частности большой свободой ее вращения (до 270°). Максимальная величина поля бинокулярного зрения у птиц составляет 60°. Как правило, движение каждого глаза и зрительные его восприятия у птиц независимы; зрительные поля обоих глаз также независимы; в связи с движениями головы птицы очи могут расходиться, сближаться и частично совпадать. Острота зрения у птиц весьма велика, и минимум восприятия значительно превосходит таковой у человека (у сарыча, например, в 4 раза): сокол-сапсан видит горлиц на расстоянии более 1000 м. Есть основания полагать, что в отношении восприятия пространства и расстояния птицы занимают первое место среди всех животных. Это, безусловно, стоит в непосредственной связи с быстротой передвижения птиц в воздушной среде. Быть может, со слуховым аппаратом у птиц связано чувство положения в пространстве, или географического положения, несомненно, имеющееся, но механизм, которого остается до последнего времени неясным. Это чувство — наиболее интересная сторона ориентации у птиц. В ряде случаев нахождение птицей цели движения не может быть объяснено ни оптическими раздражениями, ни зрительной памятью. Так, например, среди стрижец-саланган, которые гнездятся колониально в глубоких темных пещерах (у города Паданга на Суматре есть пещера глубиной 2 км, где помещается колония саланган), каждая птица безошибочно находит свое? гнездо среди других в полной темноте. Южноамериканские козодои гуахаро также гнездятся колониально в глубоких темных пещерах. В этом случае ориентация происходит при помощи эхолокации. На невозможность объяснения нахождения перелетными птицами цели (места гнезда или зимовки) одними зрительными раздражениями или двигательной памятью указывает хотя бы то обстоятельство, что многие виды летят по ночам, что у многих перелетных птиц молодые, родившиеся летом птицы осенью отлетают раньше старых (и, следовательно, независимо от них и без всякого опыта и примера проделывают свой первый путь на зимовку). Многие виды, гнездящиеся на Канарских островах, например некоторые стрижи, зимуют на Африканском материке и, следовательно, летят над открытым океаном 50 км до первых лежащих на их пути островов (Пальма и Тенерифе). Наконец, проделаны многочисленные опыты по завозу птиц от гнезд, причем птицы безошибочно возвращались назад с расстояний в десятки, сотни и даже более тысячи километров. Клюивер (1936) в Голландии отвозил скворцов от гнезд на расстояние 150 км, причем птицы были под наркозом, и 60% из них все же вернулось. Эта способность определять географическое положение особенно развита у перелетных птиц. Чувство географического положения не только ведет птиц по определенному направлению в известное время, но и стимулирует полет птиц в известном направлении. В развитии этого чувства, как мы видим на примере почтовых голубей, имеет известное значение и наследственность и упражнение, а появление и закрепление его у птиц связано с естественным отбором (выживали те особи, которые безошибочно находили цель передвижения). Из существующих объяснений наиболее вероятным представляется связь чувства географического положения с некоторыми магнитными явлениями, так как трудно представить какой-нибудь другой универсальный раздражитель, изменяющийся в связи с изменениями географического положения. В области классификации птиц еще нет общепринятой системы. Разные исследователи выделяют то большее, то меньшее количество отрядов. В настоящей книге мы, исходя из особенностей строения, образа жизни, а также вероятного происхождения и родственных связей, выделяем следующие группы птиц, которым придаем значение отрядов. Многие орнитологи выделяют в отряды более крупные группировки птиц, в таких системах названные ниже отряды приобретают значение подотрядов. Класс птиц в его современном виде на подклассы не распадается (в особый подкласс выделяется вымерший археоптерикс), но в нем можно выделить 2 надотряда: пингвины (Impennes) и типичные, или новонёбные, птицы (Neognathae). Возможно, в особый надотряд следует выделять бескилевых птиц; последний должен носить название бегающие птицы (Ratidae). Ссылка на комментарий
Экспертная группа Stanislav Опубликовано 9 ноября, 2008 Автор Экспертная группа Поделиться Опубликовано 9 ноября, 2008 Статья орнитолога Короткова Дмитрия Викторовича. Много интересного, вид описан весьма исчерпывающе, рекомендовано к прочтению охотникам. Статус. Гнездящийся оседлый вид. Общая характеристика и полевые признаки. Небольшая куриная птица размерами несколько крупнее голубя, имеющая пеструю окраску с преобладанием серого, коричневого и белого цветов. У спокойно сидящего самца окраска груди поперечно-полосатая, верх же кажется пепельно-серым. Выделяется черное горловое пятно, окаймленное контрастной белой полосой. У самок это пятно едва намечено и окраска птицы кажется равномерно пестрой. У встревоженных птиц, как у самца, так и у самки на голове поднимается небольшой хохолок. Рябчики — типично лесные птицы и ведут скрытный образ жизни, проводя большую часть времени на земле. Обычно они издалека слышат приближение человека и либо уходят пешком, либо затаиваются на деревьях или на земле, внезапно слетая перед самым наблюдателем. Полет у рябчика быстрый и шумный, как у всех куриных птиц. После взлета он летит некоторое время по прямой и, набрав скорость, способен делать резкие повороты, планируя на расставленных крыльях между деревьями. Взлетевший рябчик в лесу сразу же исчезает из глаз, хотя он пролетает не более 40—80 м. Садится он обычно на высоте не менее 5—7 м над землей, ближе к стволу, где в случае опасности затаивается и сидит неподвижно, только слегка поворачивая голову. Для затаивания избираются обычно хвойные деревья, преимущественно ели или пихты, но там где рябчик мало знаком с человеком, он может затаиться и на голой березе. Там же, где рябчиков преследуют, они ведут себя очень осторожно: крепко затаиваются в густых елях, а вспугнутые улетают за 100 и более метров. По земле бегают легко и свободно, быстро передвигаясь среди бурелома и зарослей. На бегу слегка горбятся, вытягивая голову и шею вперед. В холодное время года рябчики кормятся обычно на деревьях — березе, ольхе, иве, тополе — сережками и почками, свободно передвигаясь даже по самым тонким ветвям. Зимой мало заметны, проводя большую часть времени под снегом. Рябчик — довольно молчаливая птица. Наиболее обычная позывка — свист. Из нескольких тонких свистовых нот состоит и брачная песня самца, и ответный призыв самки. Упрощенным вариантом брачной песни характерный свист рябчика можно услышать и летом, и даже зимой во время оттепелей, но особенно часто он звучит весной и осенью. Будучи вспугнутой, птица издает короткую звонкую трель, напоминающую бульканье. Такие же трельки издает чем-то встревоженная птица, и нередко, повторив несколько таких трелек, она улетает, издавая очередную трель на лету. От других лесных тетеревиных птиц рябчик легко отличается своими небольшими размерами и только на Дальнем Востоке может быть спутан с дикушей. От последней он все же легко отличается более светлой окраской и отсутствием темной широкой полосы на груди. Описание. Окраска. Взрослый самец. Верх головы, шея и передняя часть спины несут поперечный рисунок из частых и тонких бурых полос по серому, иногда с рыжеватым оттенком фону. Остальная часть спины, поясница и надхвостье однотонно-серые, с неясным, нередко только намеченным поперечным рисунком из светлых полосок и редких, но четких продольных темно-бурых штрихов. Горловое пятно черное, захватывает подбородок и переднюю часть верха шеи. Оно окаймлено белой полосой, идущей ото лба под глаз и далее вниз. В центре лба эта полоса прерывается, она резко отделяет черные ноздри от серой головы. Позади глаза расположены 2 небольших белых пятна. Еще одна белая полоса расположена по бокам шеи у ее основания — она как бы связывает белое окаймление горла с белой полосой на крыле, но с ними не соединяется (за исключением колымского подвида). Токующий самец, меняя положение перьев, может заметно менять размеры и конфигурацию этих полос и пятен. Нижняя часть тела более пестрая. Зоб имеет наиболее темную окраску: серовато-коричневый фон испещрен правильным поперечным рисунком из полукруглых белых полосок. Далее назад эти полоски становятся шире, сливаясь в сплошной белый фон, по которому равномерно разбросаны темные округлые пятна. Маховые перья буровато-серого цвета со светлыми поперечными полосками на внешнем опахале. Второстепенные маховые имеют белые вершинные каймы, образующие на сложенном крыле светлую полоску. У наружных первостепенных маховых внешние опахала светлые, поперечный рисунок на них редуцирован почти полностью. Кроющие перья крыла серо-коричневые с ассиметричным поперечно-полосатым рисунком, на многих из них белые вершинные пятна. Беловатые вершины внутренних опахал плечевых перьев образуют широкую светлую полосу. Хвост несет поперечно-полосатый рисунок с широкой черной предвершинной и узкой беловатой вершинной полосами. Центральная пара (иногда две) рулевых перьев окрашена более однотонно, под цвет спины, и на сложенном хвосте полностью скрывает пеструю раскраску остальных рулевых перьев. Первый взрослый наряд самца отличается от окончательного окраской внешних опахал 9-го и 10-го первостепенных маховых перьев, на которых развит четкий поперечный рисунок из 7—11 беловатых полос, и тем, что 1-е не имеет свойственной старым птицам белой вершинной каймы (Stenman, Helminen, 1974; Гайдар, Житков, 1974). Летом по бокам головы и вокруг горлового пятна вырастает ряд мелких пестрых перьев летнего наряда, почти скрывающих белое окаймление горла. Самка. Отличается от самца большей пестротой окраски. Горловое пятно только намечается и беловатое его окамление еле заметно. В окраске верхней стороны тела преобладают темно-бурые пятна, разбросанные по рыжевато-коричневому фону, и только на пояснице развит более правильный струйчатый рисунок. Первый взрослый наряд самки отличается от окончательного так же, как и у самцов наличием многочисленных поперечных полос на наружных опахалах 9-го и 10-го первостепенных маховых перьев. Ювенальный наряд (самцы и самки). Верхняя часть тела от темени до лопаток окрашена в красновато-коричневый и темно-бурый цвета, на фоне которых резко выделяются продольные белые штрихи. Задняя часть спины, поясница и надхвостье окрашены более однотонно в серовато-охристый цвет. На голове за глазом небольшая светлая полоска. Низ тела светлый, однотонный, за исключением более темной и пестроокрашенной области зоба. Пуховой птенец. Верх головы и шеи, спина, поясница и надхвостье коричневые, иногда с охристым оттенком. Лоб желтовато-рыжий. Бока головы и нижняя часть тела серовато-желтые, на зобу иногда охристый оттенок. На боках головы узор из надглазничной, заглазничной и нижнечелюстной полос (последняя нередко отсутствует или представлена несколькими пятнами) и пятном на уздечке. У отдельных экземпляров бывают еще пятна на ноздрях и в основании конька надклювья. Строение и размеры. Рулевых перьев 16. Размеры номинального подвида (кол. ЗИН АН СССР). Самцы (n=28): крыло 167.6 (162—180), хвост 113.5 (104—122), длина клюва от переднего края ноздри 10.4 (9.3—12.1), плюсна 33.5 (28—36). Самки (n=18): крыло 166.6 (162— 171), хвост 107.2 (100—115), длина клюва 10.9 (10.0—12.3), плюсна 33.3 (32—35). Размеры подвида В. b. septentrionalis (кол. ЗИН АН СССР). Самцы (n=83): крыло 174.1 (163—186), хвост 111.0 (97—121), длина клюва 10.4 (9.2—11.8), плюсна 33.9 (31—36). Самки (n=48): крыло 169.8 (162—181), хвост 104.0 (96—115), длина клюва 10.3 (9.8.—11.3), плюсна 33.5 (30.5—35.5). У наиболее крупного подвида В. b. schiebeli (горы Балканского п-ова) длина крыла достигает у самцов 189 (Bauer, 1960). Масса заметно колеблется по сезонам, будучи максимальной поздней осенью и в начале зимы. К весне она постепенно снижается и у самцов, после некоторого повышения в апреле, достигает минимального значения в начале лета. У самок масса возрастает в период откладки яиц и падает до минимума к концу насиживания. Масса самцов колеблется в пределах 327—580, самок — 305.5—560. Крыло закругленное, тупое. Его вершину образуют 7-е или 7-е и 6-е первостепенные маховые перья, формула 7>6>8>5>9>4. Хвост слегка закруглен, и крайние рулевые перья на 7—9 % короче центральных. Плюсна оперена на 2/3 длины, у северо-восточных популяций — на 3/4 или (у отдельных экземпляров) до самого основания. По бокам пальцев на зиму отрастают роговые зубчики длиной до 3.5 мм. Так называемая бровь над глазом у самца, столь характерная для тетеревиных птиц, очень мала и вне периода токования совсем незаметна. Цвет ног серый, клюва черноватый. Линька. Последовательность смены нарядов: пуховой — птенцовый — первый взрослый — первый летний — второй взрослый (окончательный). Первый наряд целиком пуховой, и только на крыльях в первые же сутки жизни появляются кисточки 7 первостепенных и 10 второстепенных маховых перьев. Первая линька постнатальная, полная, пуховые перья заменяются ювенальными, которые появляются сначала на спине и боках тела, затем на брюшке и потом уже на голове и шее. На крыле отрастают все маховые перья за исключением 9-го и 10-го первостепенных маховых. Первая осенняя линька тоже полная, она начинается со смены маховых перьев, причем первостепенные маховые сменяются от первого кнаружи, а второстепенные — от 3-го внутрь. 1-е и 2-е второстепенные маховые линяют позднее, сначала 2-е, затем 1-е. Последними отрастают 9-е и 10-е маховые перья первой генерации, несущие окраску ювенального типа. Рулевые перья сменяются от наружных к внутренним. Очередная полная линька, когда птица одевает второй (окончательный) взрослый наряд, начинается следующим летом со смены 1-го первостепенного махового и заканчивается в октябре сменой 10-го первостепенного махового. За этот период сменяется и все контурное оперение, причем наиболее интенсивно линька происходит в июле — начале августа. На эту полную линьку накладывается частичная летняя, захватывающая в основном переднюю часть тела, в процессе которой ряд контурных перьев заменяется на летние, имеющие сильно редуцированное добавочное опахало (его может и вообще не быть) и окрашенные по типу ювенальных перьев. У северных популяций эта линька выражена очень слабо и только на голове и шее. У самок начавшаяся линька прерывается во время насиживания. Подвиды. Ревизия географической изменчивости рябчика, предпринятая мною, подтвердила реальность выделения 11 подвидов. 1. Bonasa bonasia bonasia (Linnaeus, 1758). Окраска самцов отличается легким рыжеватым налетом на верхней стороне тела, наиболее выраженным у юго-западных популяций. Белые поля на вершинах наружных опахал плечевых перьев образуют прерывистую полосу. Населяет Фенноскандию, северную Прибалтику и западную часть РСФСР к северо-востоку до водораздела между Ижмой и Печорой (А. А. Естафьев, устное сообщение). 2. В. b. rhenana (Kleinschmidt, 1917). Общая окраска верха самцов красновато-коричневая с резко выраженным поперечено-полосатым рисунком. В окраске нижней стороны тела преобладает белый цвет, окраска груди ржаво-желтая (Bauer, 1960). Населяет северо-западную часть ареала в Средней Европе (Вогезы, Пфальцервальд, Хунсрюк, Эйфель, Таунус, Вестервальд, Зауэрланд). 3. В. b. rupestris (Brehm, 1831). Общая окраска верхней стороны тела самцов коричневая, темный рисунок на брюхе развит слабее, чем у номинативного подвида (больше белого). На груди и боках тела преобладает ржаво-коричневый цвет. Подвид распространен на запад до верховьев Рейна (районы Веттерау, Омрунда и Касселя), на юг—до южного подножья Шварцвальда и далее по долине Дуная до Пассау. Восточная граница точно не определена: от Пассау она идет на северо-восток до массива Крконоше включительно. 4. В. b. styriacus (Jordans et Schiebel, 1944). Крупный подвид с хорошо выраженной рыжей окраской верха тела и зоба. Населяет горные леса Альп и Карпат. В пределах СССР живет только в Карпатах. 5. В. b. schiebeli (Kreinschmidt, 1941). Самый крупный подвид. Окраска верхней части тела самцов сходна с таковой В. b. rhenana, хотя ржаво-красноватый оттенок менее интенсивен. Окраска нижней стороны отличается резким крупным рисунком из темно-бурых пятен. Окраска груди ржаво-желтая. Населяет горные леса Балкан. На севере граничит с альпийским подвидом, переходная зона между ними в горах Караванке (Bauer, 1960). 6. В. b. uolgensis Buturlin, 1916. Рыжеватый тон верха самцов более отчетлив, чем у номинативного подвида. Зоб рыжеватого цвета. Населяет Поволжье, бассейны рек Суры, Оки, нижней Камы, центр европейской части РСФСР, Белоруссию, Украину, южную часть Прибалтики к югу до границы ареала вида, а также Польшу (кроме Крконоше). На востоке граница с сибирским подвидом проходит в районах Предуралья. 7. В. b. septentrionalis Seebohm, 1890. Окраска верхней стороны тела самцов пепельно-серая, иногда с легким буроватым оттенком, особенно заметным у некоторых южно-сибирских популяций (Алтай, Минусинская котловина). Предвершинные белые полосы на перьях зоба и груди чисто белого цвета, внутренние края плечевых перьев светлее, чем у предыдущих форм. Особенно сильным развитием белого цвета на крыле и брюхе отличаются рябчики из северной Монголии (Кентей) и Южного Урала. Населяет северо-восток европейской части СССР, Предуралье, Урал, Западную и Восточную Сибирь за исключением Северо-Востока СССР и выходит к Охотскому побережью в районе устья Амура. Южная граница распространения этой формы на Дальнем Востоке не выяснена. 8. В. b. kolymensis Buturlin, 1916. Хорошо обособленная форма, отличающаяся сильным развитием белого цвета. На вершинах плечевых перьев белое поле развито не только на внутреннем, но и на внешнем опахалах, а также на внутреннем крае и вершине внутреннего опахала последних второстепенных маховых. Окончания всех этих перьев образуют широкую белую полосу. Белая полоса по бокам основания шеи тоже широкая и сливается спереди с белой оторочкой горлового пятна. Белые предвершинные полосы на перьях груди шире, чем у других подвидов, а вершинные белые каймы перьев на нижней стороне тела настолько широки, что образуют почти сплошь белую поверхность брюха. В окраске верха у самцов преобладает чисто серый оттенок. Для В. Ь. kolymensis характерны также короткие пальцы и оперенность плюсны почти до основания. Подвид населяет северо-восточную часть ареала вида, доходя к юго-западу до центральных частей Якутии. По Охотскому побережью на юг доходит до долины р. Уд. 9. В. b. yamashinai (Momiyama, 1928). По общей окраске верхней части тела самцов эта форма близка предыдущей, но белого цвета в оперении меньше, в частности белая полоса на боках шеи значительно уже и не доходит до белого окаймления горлового пятна. Среди южных популяций попадаются особи с рыжеватым оттенком верха. Подвид населяет о-в Сахалин. 10. В. b. amurensis Riley, 1916. В окраске верха самцов значительная примесь рыжих тонов. Рыжеватый налет есть и на вершинных и внутренних каймах второстепенных маховых, белые пятна на вершинах плечевых перьев небольшие. Зоб также имеет охристый оттенок разной степени интенсивности. Рыжие и коричневые тона на зобу и спине особенно хорошо выражены у птиц с юга Уссурийского края. Это довольно крупный подвид, населяющий Уссурийский край к северу примерно до 52° с. ш. (экземпляры из-под с. Богородского на нижнем Амуре относятся уже к сибирскому подвиду), Корею и северо-восточную часть Манчжурии (КНР). 11. В. b. vicinltas Riley, 1916. Хорошо обособленный подвид. Самцы по окраске верха близки колымскому подвиду, белый цвет на нижней стороне тела также хорошо развит. На широких белых вершинах плечевых перьев есть охристый налет. Населяет горные леса о-ва Хоккайдо (Япония). Замечания по систематике. На всем протяжении обширного ареала изменчивость в размерах и окраске птиц сравнительно невелика и носит большей частью клинальный характер, в то же время давая целый ряд узколокальных вариаций. В целом можно сказать, что на всей северной и центральной частях ареала господствует серый тип окраски верха тела. Сравнительная монолитность лесного покрова этих территорий и однообразие климата с суровой и долгой зимой вполне объясняют отсутствие здесь четко выраженных подвидовых форм. По направлению к юго-западу и юго-востоку основной тон верха тела самцов становится более рыжим, а поперечно-полосатый рисунок на спине более грубым и резким, так что рябчики на Балканах и в Корее имеют наиболее насыщенную коричневато-рыжую (но не идентичную!) окраску. Примерно так же к юго-западу и юго-востоку увеличивается масса рябчиков и их размеры. В наиболее континентальных областях азиатской части ареала у рябчиков в окраске много белого цвета, особенно на брюхе, на плечевых и внутренних второстепенных маховых перьях. Эти особенности окраски свойственны также птицам островов Сахалин и Хоккайдо. Окраска самок меняется географически не столь заметно, как у самцов, но сходным образом. Распространение. Ареал вида охватывает практически весь лесной пояс Палеарктики. Северная граница ареала определяется пределом распространения сплошных лесов. В Скандинавии она идет по южным склонам Скандинавского хребта и только в самом низком его месте ареал выходит к морскому побережью по растущим здесь еловым лесам. На Кольском полуострове распространен дальше всего на север по долине р. Туломы (до 68°45' с. ш.), но далее отсюда граница круто поворачивает к югу, обходя Хибины. К востоку от Белого моря рябчик дальше всего проникает на север, заходя за Полярный круг, по долине р. Шапкина в бассейне Печоры (кол. ЗИН АН СССР), по долине Енисея до 68°40' с. ш. (с. Потапово, кол. ЗИН АН СССР), по долине Лены до лесов долины р. Джарджан, 69° с. ш. и в междуречье Яны и Индигирки — до 68° с. ш. по р. Адыче и до с. Хоспостох, 69°30' с. ш. (Перфильев, 1975). Северовосточная часть ареала представляет ряд изолированных участков по долинам крупных рек к северо-востоку от Верхоянского хребта. Восточную границу ареала определяет Охотское побережье, а также острова Сахалин и Хоккайдо. На востоке ареала вид проникает к югу до гор КНДР (37°30' с. ш.). Отсюда южная граница ареала идет на запад, захватывая горный массив Джангуанцайлин в северо-восточном Китае, огибает с севера депрессию р. Сунгари, захватывает Малый Хинган и спускается к югу по горам Большого Хингана до 47° с. ш. Отсюда граница вновь заходит в пределы СССР (в верховьях р. Борзи), огибает с севера Борзинские степи, идет в Монголию, где рябчик населяет горные леса Хентея и Хангая, проходит по хр. Танну-Ола, охватывает леса Алтая (изолированный участок на левом берегу р. Иртыш в Калбинском Алтае) и поднимается на север вдоль западного склона Салаирского Кряжа к лесным массивам Васюганья. Далее южная граница очень извилиста и не везде сейчас точно известна. Рябчик распространен на юг до южных границ лесной зоны, проникая местами и в лесостепь, особенно по древесно-кустарниковой растительности вдоль русел рек. В западной части СССР южная граница постепенно смещается на север под воздействием хозяйственной деятельности человека, истребляющей или изменяющей леса. Особенно это характерно для всей Западной Европы. Сплошной ареал вида не распространяется на запад далее лесных районов восточной Польши, будучи представлен западнее изолированными участками, в основном приуроченными к лучше сохранившимся горным лесам. Наиболее крупными являются участки ареала на Карпатах, в Альпах, Динаридах, Родопах, Стара-Планине, Юре, Арденнах, Вогезах, Шварцвальде. Примечательно отсутствие рябчика в изолированных лесах Кавказа, Тянь-Шаня и Камчатки. В отношении якобы недавнего исчезновения рябчика на Пиренеях можно сказать, что сообщения о недавних встречах его здесь (Hartert, 1922) не подтверждены никаким документальным материалом. Ни в Британском Музее, ни в Музее естественной истории в Париже нет ни одного экземпляра рябчика из Пиринеев. Насколько мне известно, таких экземпляров нет и в других орнитологических коллекциях. Достоверны только ископаемые находки этого вида в Пиринеях, датируемые мадленом (Couturier, 1964). Местообитание. Будучи сугубо лесной птицей, рябчик может обитать в самых различных типах леса, но особое предпочтение оказывает густым смешанным лесам по долинам речек, ручьев, на склонах оврагов и гор. Наиболее предпочитаются леса, где в древостое преобладают береза, ель и ольха, а почва хорошо увлажнена и завалена валежником. В юрах рябчик придерживается речек и ручьев, а по северной окраине тайги и в лесотундровых редколесьях он живет только в пойменных зарослях. Явно избегает чистые монокультурные разреженные леса (парковые массивы, сосновые или лиственничные боры), а также сфагновые сосняки на верховых болотах. Только в южной части ареала рябчик иногда живет в сосновых борах, там, где есть густые заросли папоротников. Наблюдается явная приверженность рябчиков к опушкам, краям просек или лесных дорожек, а также к местам контакта различных типов леса, особенно ельников и сосняков. Тесная связь рябчика с елью (Формозов, 1934; Донауров, 1947) наблюдается далеко не везде. На Карпатах они в ряде мест жизут в буковых лесах (Портенко, 1950), на Южном Урале — в черемуховой уреме (Кириков, 1952), в Уссурийском крае — в пойменных зарослях черемухи и дикого винограда (Белопольский, 1955). Северо-восточная часть ареала вида вообще лежит вне пределов распространения елей и пихт, и на Омолоне, например, рябчик живет в пойменной уреме из ивняков, ольхи, шиповника и лиственницы (Кречмар и др., 1978). Численность. В оптимальных условиях численность может достигать осенью 120 птиц на 1 км2, хотя повсюду она подвержена сильным колебаниям. Последние приобретают иногда даже циклический характер, хотя эти циклы на различных участках ареала могут и не совпадать. Высокая численность рябчиков, вызванная сочетанием благоприятных обстоятельств, из-за дисперсии молодых особей, деятельности хищников и болезней сохраняется не более года или же 2 лет, после чего она несколько лет медленно понижается (Романов, 1975). Бывает и так, что численность рябчиков резко падает в первую же зиму после вспышки. Наиболее оптимальными для гнездования рябчика являются центральные части ареала по подзоне южной тайги, имеющие умеренно континентальный климат. Нормальному уровню численности соответствуют весной 10—15 пар на 1 км2, а осенью — 35—50 птиц на ту же площадь. При низкой численности весной одна пара нередко приходится на 5—6 км2 подходящих местообитаний. Размножение. Рябчики моногамы. Каждая пара гнездится на определенном участке, который выбирается, захватывается и охраняется самцом нередко еще осенью. Брачная активность птиц достигает максимума, когда в лесах средней полосы начинают исчезать последние пятна снега. По мере его стаивания самцы все более активно начинают токовать и защищать свои участки, и в самый разгар токования (середина апреля для южной части ареала, конец апреля — начало мая — для средней и конец мая — для северной) между соседними самцами все время происходят стычки, причем вторгающийся на чужую территорию самец, как правило, изгоняется. Самка обычно находится неподалеку от самца и большую часть времени занята кормежкой, обычно на земле. Временами она отвечает на свист самца и внимательно следит за стычками последних. На чужую самку, появляющуюся в пределах участка, самец не нападает, но следит за ней до тех пор, пока она не покинет участок (Ивантер, 1962). В разгар токования происходит и спаривание. Рябчики достигают зрелости на первом же году жизни. Начало развития гонад у самцов не зависит от погоды, находясь целиком под фотопериодическим контролем. Так, в Ленинградской обл. оно начинается после того, как длительность светового дня достигает 13 ч (Родионов, 19636). Сроки же максимального развития семенников зависят от хода весны и могут колебаться в пределах 30 дней. Степень развития гонад у самок в большей степени зависит от погодных условий и, прежде всего, от появления достаточно больших участков свободной от снега земли — именно в это время и начинается спаривание. Однако при слишком раннем стаивании снега (ранняя и теплая весна после малоснежной зимы) самки не провоцируются этим и начинают кладку примерно в те же сроки, что и обычно. Известны, правда, отдельные случаи, когда в очень теплые ранние весны самки могут начинать кладку на 2 недели раньше обычного. В течение всего периода интенсивного токования самец очень активен. Сопровождая кормящуюся самку, он то и дело издает характерный свист, совершает ритуалы ухаживания (см. далее), совершает демонстрационные полеты, а в состоянии особого возбуждения — токовые взлеты и бурно реагирует на вторжение в пределы его участка посторонних самцов. В такой ситуации самец-хозяин принимает сначала настороженную позу (см. рис.), при которой хохол поднят, а белое пятно на шее максимально расширено, затем он свистит один или несколько раз и, получив ответ, устремляется к противнику по воздуху или по земле. Во время конфронтации дело редко доходит до драки, поскольку, как правило, посторонний самец покидает участок при первом же натиске хозяина. Брачный ритуал самца состоит из песни, токового полета, токового взлета и особых поз, сопровождающихся специфичными вокальными сигналами. Песня рябчика совершенно особая и за исключением второго вида рода, рябчика Северцова, не имеет аналогов у других видов семейства. Это протяжный тонкий свист, длящийся около 3 с и состоящий из прерывистых сигналов: двух длинных (второй несколько короче первого) и последующих коротких, которые, быстро следуя один за другим, сливаются в прерывистую трельку. Частота свиста около 7000 кГц (Hjorth, 1970). Слышимость его при хороших условиях около 100 м. Обычно свист каждого самца имеет индивидуальные особенности (в основном, в ритмике), при этом и каждый самец может давать различные вариации. Сонограммы свиста самцов из различных районов ареала показывают существенные различия в манере исполнения, которые в некоторых случаях (Франция) имеют явно популяционный характер (Bergmann et al., 1975). Свист рябчика сопровождается резким шелестящим звуком, слышным только на самом близком расстоянии. Свистящий рябчик сидит на ветке или стоит неподвижно на земле, глубоко втянув шею и открыв клюв (см. рис.), хотя до сих пор бытует мнение, что рябчик свистит, вытянув шею. Во время свиста самец слегка раскрывает хвост, а крылья прижимает к телу, лишь слегка отставляя их кончики. Клюв широко открывается с каждым звуком, и хвост синхронно вздрагивает в ритме свиста (Punnonen, 1954). Свист самки короче и состоит из 3 нот: первая и последняя из которых примерно такой же тональности и длительности, как первая часть песни самца, вторая же несколько длиннее и иногда становится как бы двусложной. Токовой полет самца выглядит вначале как обычное перемещение с дерева на дерево, но заканчивая его, птица замедляет темп взмахов, и крылья производят особенно громкие хлопки. Хвост при этом раскрыт на 125°. Токовые взлеты выполняются редко и по-разному у разных подвидов. Так в Финляндии, самец взлетает с громкими хлопками вверх на 1—2 м, приземляясь примерно в том же месте, и очень редко делает серию таких хлопков, не взлетая, а только слегка приподнимаясь на ногах (Punnonen, 1954). В Западной Европе самцы взлетают редко, но часто обозначают этот взлет на месте, причем в некоторых случаях хлопки при таком “ложном” взлете следуют с громкостью и частотой, похожими на барабанную трель дятла (Fuschlberger, 1956; Teidoff, 1952), т. е. издает такую же барабанную трель, как и североамериканский воротничковый рябчик, Bonasa umbellus. В вольере во время токового взлета самец взлетал также на высоту 0.5—1.5 м, но пролетал при этом 2—4 м (Scherzinger, 1978). Иногда самцы издают шипящий звук, как тетерева. У западноевропейских рябчиков он тихий, издается в вертикальной позе обычно в связи с токовым взлетом (Scherzinger, 1978), а у восточных (Колыма) — громкий, издается самцом в сходной позе, но после завершения токового полета (Кречмар и др., 1978). При встрече с соперником, обычно на границе участка, самец издает еще своеобразное урчание, начинающееся рядом отрывистых звуков, сливающихся в булькающую трельку, которая заканчивается глухим свистом, резко меняющим свою тональность. Автор слышал такое урчание в разгар токования на нижнем Амуре, но не слышал его у рябчиков в европейской части СССР. Основная токовая поза самца — поднятая шея и полностью раскрытый хвост, крылья несколько отставлены в стороны и приспущены, перья на груди, брюхе и особенно на боках тела несколько приподняты, что заметно увеличивает размеры птицы. На шее перья поднимаются почти вертикально, резко контрастируя с гладким, прижатым, оперением головы, кажущейся несообразно маленькой. В агрессивной позе самец также поднимает перья, слегка приподнимает полураскрытый хвост и вытягивает вперед шею и голову, причем перья на подбородке стоят торчком, как на “бороде” у глухаря при токовании. Рис. Токовые позы рябчика 1 — настороженная поза, 2 — поза при “пении”, 3 — поза “места”, 4 — атака, 5 — поза перед самкой. “Поза места”, как она названа А. В. Андреевым, принимается после завершения брачного полета или пробежки. Птица горбится, изгибая шею дугой и держа голову параллельно земле (см. рис.). Сходная поза описана по наблюдениям в вольерах (Scherzinger, 1978) и очень напоминает позу глухаря во время “хрюканья”. Последний автор описал еще одну очень важную часть ритуала, не наблюдавшуюся пока в природе, — активное и громкое топтанье самца на месте, как у американских степных тетеревов. При ухаживании самец полностью раскрывает хвост, слегка поворачивая его плоскость в сторону самки, голову же отворачивает в другую сторону. Непосредственно перед спариванием птицы поворачиваются друг к другу спиной, прижимаются к земле и начинают резко поворачивать головы из стороны в сторону, синхронно, но в разные стороны. Гнездо — ямка диаметром 20—22 см, около 5 см глубиной, со скудной выстилкой из сухих стеблей и листьев, с небольшой примесью перьев насиживающей птицы. После откладки каждого очередного яйца самка добавляет в подстилку материал. Гнездо расположено в сухом укрытом месте, чаще всего между корнями у самого ствола дерева, в куче валежника под нависшей ветвью, в выгнившей сердцевине старых пней. Гнездо очень хорошо замаскировано. В исключительных условиях самка устраивает гнездо на деревьях, используя старые гнездовые постройки врановых или хищных птиц (Punnonen, 1954; Дементьев, 1958; Заболотный, 1979), причем известен случай благополучного вывода птенцов в таких условиях. Скорлупа яиц гладкая, окрашена в желтовато-серый цвет с редкими бурыми точками и пятнами, диаметром до 5 мм. Количество пятен сильно варьирует, как и окраска основного фона, который бывает то темный, почти коричневый, то совсем светлый. Окраска яиц в процессе насиживания тускнеет. Размеры яиц: в Карелии (n=103) 37—43 Х 26—30 (Ивантер, 1962); в Вятско-Камском междуречье (n=156) 37.9—42.5 Х 26—29.8 (Гайдар, 1974). Количество яиц в кладке 3—14, наиболее обычны кладки из 7—9 яиц. Есть сообщения о кладках в 15, 18, 19 и 20 яиц (Мензбир, 1902; Punnonen, 1954), но в таких случаях, вероятно, в одном гнезде неслись 2 самки. Зависимость величины кладки от широты местности не прослеживается. Темп откладки яиц различен и зависит как от возраста самки, так и от степени ее упитанности. Даже в одном и том же гнезде интервалы между откладкой яиц колебались от 26 до 39 часов (Семенов-Тян-Шанский, 1959). Сроки начала кладки сильно колеблются в зависимости от географической широты местности и хода весны. В целом по северной части ареала она происходит в последней декаде мая, в южной — в середине мая, а в западной части (Белоруссия, Прибалтика) почти на месяц раньше. Насиживание начинается со снесения последнего яйца. Длительность его явно зависит от того, как плотно насиживает самка, и колеблется от 21 до 27 сут: 25.4 (Семенов-Тян-Шанский, 1959), 21—23 (Гайдар, 1974), 25 и 27 сут (Punnonen, 1954). Обычно самка сидит на гнезде плотно, выходя на кормежки 2—3, реже 4 раза в сутки, причем по мере насиживания количество отлучек сокращается. Длительность отлучек 15—25, реже до 35 мин. Вылупление птенцов длится около 8 ч (Долбик, 1961), и самка сразу же, как только птенцы обсохнут, уводит их из гнезда. Первые дни выводок пасется на разреженных участках леса с невысоким травостоем, хорошо прогреваемых солнцем. Птенцы вылупляются с уже начинающими раскрываться трубочками 7 первостепенных и 10 второстепенных маховых перьев (8-е в виде пенька), а также больших кроющих крыла. На второй день у них уже формируется сплошная несущая поверхность крыла, которую формируют раскрывшиеся маховые и большие кроющие перья крыла, а также густой и длинный натальный пух, перекрывающий основания указанных перьев. Масса птенцов в первый день составляет 10—14. На второй день они уже могут вспархивать на высоту до 1 м. По наблюдениям в вольерах, птенцы рябчика более теплолюбивы, чем глухарята, и даже в теплую погоду через 5—6 мин кормежки начинают искать теплое место, лезут под самку. В первые 3 дня жизни они не умеют склевывать корм с земли, а склевывают только с растений выше их ростом, их движения при клевании направлены под углом снизу вверх (Данилов, 1975). Ежедневный прирост массы в первые 10 дней составляет 1.8—1.9, а длина первостепенных маховых увеличивается на 2.6—3 мм в сутки (Родионов, 1963а). Появление выводков происходит на севере в середине — конце июня, в средней и южной частях ареала — в первой половине июня. В западных районах выводки появляются с последней декады мая. С созреванием ягод выводки переходят на ягодники, где и держатся до глубокой осени. Каждый выводок, как и взрослые одиночные птицы, имеет летом особое место — купалку или так называемое порхалище — сухой обнаженный участок почвы на солнцепеке, где птицы ежедневно “купаются” в пыли, песке или сухой древесной трухе, очищая себя от перьевых паразитов. Здесь же птенцы принимают солнечные ванны. На таком порхалище бывает 1—2, иногда до 5 ямок, выбитых птицами, диаметром 13-15 см и глубиной до 6 см. Эти места посещаются с начала мая до конца августа (Фетисов, 1976). Самец в период насиживания с первых дней жизни выводка держится вблизи гнезда. Иногда он ходит при выводке вместе с самкой, а в редких случаях, при гибели последней, ее заменяет (Данилов, 1975). Величина выводка к осени постепенно уменьшается из-за гибели птенцов (хищники, болезни, непогода). Отход птенцов за лето колеблется в пределах 20 — 60%, причем в июне гибнет 12.5 % птенцов (Гайдар, 1974). В сентябре выводки постепенно распадаются, причем первыми уходят молодые самцы. Запоздалые выводки могут держаться вместе до октября. Нередко несколько выводков, собираясь на кормовых местах, образуют скопления до 30—40 птиц. Осеннее токование самцов начинается с конца августа и длится в северных районах до октября включительно, в южных — до начала зимы, а в Монголии и до января (Козлова, 1930). У самцов это токование гораздо менее активно, чем весеннее, у самок же наоборот, и их свист в сентябре — октябре слышится чаще, чем весной. Самки в это время ищут самцов, обладающих участками, и найдя, стремятся здесь остаться. В то же время молодые самцы ищут свободные территории. Сказанное относится к популяциям, населяющим западную часть ареала. На востоке, особенно восточнее р. Лены, рябчики осенью держатся стайками по 15—20 птиц. Зимний сезон. В восточной части ареала рябчики зимуют небольшими стайками, которые довольно постоянны по составу: птицы вместе кормятся и ночуют (Гассовский, 1927; Taka-Tsukasa, 1932; Снигиревский, 1946; Воронов и др., 1975). Стайный образ жизни рябчиков зимой отмечен и на Северном Урале (Донауров, 1947), и на Алтае (Дулькейт, 1964), но степень постоянства стай там неизвестна. В западной части ареала рябчики зимуют одиночками, парами, редко группами из 3 птиц. Зимний участок птицы занимает около 3 га, расстояние между отдельными участками колеблется от 120 до 580 м, но в благоприятных местах могут примыкать друг к другу вплотную (Волков, 1968). Зимняя жизнь рябчиков довольно однообразна. В начале и конце зимы, а на юге ареала всю зиму, птицы кормятся дважды в сутки, проводя середину дня и всю ночь в подснежной камере, но при ясной и не слишком морозной погоде могут отдыхать днем в поверхностной лунке на снегу или на дереве. В середине зимы, а на севере ареала всю зиму птицы кормятся только 1 раз в сутки, а все остальное время проводят под снегом. Есть сообщения, что при температуре ниже —35°С рябчики вообще не покидают своих убежищ (Дулькейт, 1964), но наблюдения А. В. Андреева на Колыме этого не подтверждают. Подснежная камера имеет типичное для тетеревиных птиц устройство. В зависимости от плотности и глубины снега она располагается на различной глубине, но всегда с таким расчетом, чтобы птица, встав на ноги, смогла бы высунуть голову на поверхность. Поэтому дно камеры находится на расстоянии 14—25 см от поверхности снега, а толщина снежной кровли колеблется от 3 до 12 см, при высоте камеры 11—15 см и длине ее 18—19 см. Птица погружается под снег, работая сначала лапами, а углубившись — также и клювом, и крыльями, делая ими короткие боковые движения. В рыхлом свежем снегу птица просто проминает в нем ход. Падая в рыхлый снег с лета, рябчик может сразу же в него погрузиться, но дальше он опять начинает рыть ход. Зарывшись в снег, птица делает тоннель, длиной от 0.5 до 4.0 м, поворачивающий перед входом в камеру на 90°, но этот поворот делается не всегда. Прорывая тоннель, птица 2— 3 раза высовывает голову наружу для ориентации. Отрывая камеру, рябчик забивает снегом вход в тоннель, и камера оказывается полностью изолированной от внешнего воздуха. Температура воздуха в камере поддерживается в пределах —4. . .—5°С, но если она начинает повышаться, рябчик проделывает в потолке отверстие, и температура понижается (Андреев, 19776). Повышение температуры в камере выше 0°С создает угрозу намокания оперения, что крайне опасно для птицы. Всю зиму рябчики кормятся на деревьях, но ближе к весне, а также и при наличии хорошего наста они любят расхаживать по снегу, собирая значительную часть суточного рациона с низких ветвей или же скусывая торчащие из-под снега стебли черники. Суточная активность, социальное поведение. В теплое время года как взрослые птицы, так и птенцы особенно активны на рассвете и перед заходом солнца. Днем птицы обычно отдыхают или проявляют слабую кормовую активность, не спеша передвигаясь в зарослях и собирая корм. Ночуют на деревьях, забившись в густые ветви хвойных деревьев, ближе к стволу. Бюджет времени в условиях “белой ночи” не изучен. В зимнее время, в зависимости от температуры воздуха и длины светового дня, кормовая активность длится от 4 ч до 40 мин. Чем теплее, тем длиннее и неторопливее кормежки. В середине зимы при сильных морозах рябчики проводят под снегом до 23 ч в сутки, имея только одну утреннюю кормежку, а затраты на полет минимальны и занимают около 3 мин в сутки (вылет на кормежку на расстояние до 100 м и обратно). Например, среднесуточный бюджет времени рябчика в условиях зимы средней степени суровости под Ленинградом выглядит так: сон в подснежной камере — 19.48 ч, отдых вне камеры — 1.49, малая активность, поза готовности к взлету — 0.77, кормежка на дереве — 1.79, ходьба по снегу, частично с кормежкой — 0.44, полет — 0.05 ч. Питание. Характеризуется растительноядностью и резкой сменой основных кормовых объектов по сезонам: весной и летом — зелень, цветы, семена травянистых и древесно-кустарниковых растений, насекомые; поздним летом и осенью — ягоды; поздней осенью, зимой, ранней весной -так называемый веточный корм (сережки, почки и концевые побеги лиственных деревьев и кустарников). Зимний рацион очень однообразен по всему ареалу. Спектр зимних кормов повсюду практически одинаков, и основные различия проявляются в доле того или иного объекта. Основу рациона составляют сережки, почки и концевые побеги березы, ольхи, ивы, рябины, тополя, лещины. На большей части ареала основными кормовыми деревьями являются все те же береза и ольха, но восточнее Урала быстро возрастает доля ивы и тополя, выходящих на первое место у колымского подвида. В юго-западной и юго-восточной частях ареала (Западная Европа, Уссурийский край) важное место занимает лещина, а в Альпах — побеги черники, составляющие до 49% суточного рациона. Объем суточного рациона в середине зимы, по нашим данным, составляет 47.97 г (сухой вес), что дает общую энергию 1189.3 кДж. С экскрементами выделяется 847 кДж (в том числе 548.9 кДж с твердыми экскрементами тонкого отдела кишечника и 298.1 кДж с жидкими экскрементами слепого отдела кишечника), так что метаболизированная энергия (энергия существования) составляет 339.9 кДж в сутки, а с учетом потерь веса в течение зимы (в среднем 60 г за 4 зимних месяца) 352 кДж/сут. В крайне суровых условиях на северо-востоке ареала энергия существования равна 397.8 кДж/сут, причем здесь птицы повышают эффективность пищеварения, что сказывается прежде всего на уменьшении количества экскрементов слепого отдела кишечника, которые могут выделяться даже не каждый день (Андреев, 19776). Переход на зимние веточные корма с осеннего ягодного вызывается понижением температуры воздуха ниже 0°С и удлинением бескормного периода суток — ночи. На большей части ареала этот переход начинается задолго до установления снежного покрова, в средних широтах — уже в сентябре. Чем холоднее осень, тем быстрее происходит этот переход, который также может быть ускорен неурожаем ягод (Владышевский, 1975). Завершение такого перехода автор наблюдал в 1974 г. в Приполярном Урале, под 65° с. ш. (р. Вой-Вож). В первых числах октября стояла еще теплая погода (около +3°С), и рябчики кормились в основном на черничниках, где был обильный урожай ягод (в этих местах черника вызревает не каждый год), доля березовых сережек в зобах не превышала 40%. 8 октября температура упала до —3°С и стала понижаться день ото дня. Каждый день начал выпадать снег. К 11 октября рябчики полностью переключились на питание веточным кормом, хотя черника еще была доступна на бесснежных пятнах под большими елями. Жирность и масса птиц стали быстро увеличиваться и, начиная с 22 октября, у добытых птиц во все большем числе оказывались жировые отложения на кишечнике, желудке, у основания шеи и хвоста. Глубина снега стала достаточной для подснежных ночевок, и с 20 октября эти ночевки стали регулярными. Весной удельная масса веточных кормов начинает заметно падать, с установлением положительных температур, и постепенно сходит на нет к концу весны, хотя нередко вплоть до мая веточный корм составляет 66% содержимого зобов (Олигер, 1973). С потеплением и таянием снега в рацион включаются различные наземные корма — побеги, почки, перезимовавшие ягоды брусники, черники, клюквы, семена, плоды, цветы и листья различных трав (особенно побеги и цветы ветреницы), иногда свежая хвоя пихты. Ранней весной при урожаях ели, когда при нагреве солнцем начинают раскрываться шишки и семена в массе выпадают на снег, рябчики охотно ими питаются вплоть до стаивания снега. Летнее питание наиболее разнообразно, особенно у южных популяций. Основная его особенность — заметная доля животных кормов: насекомые (жуки, муравьи, кузнечики, гусеницы и личинки различных видов), пауки и моллюски (в основном, слизни). Однако и летом животные корма составляют по объему не более 5% рациона (Олигер, 1973). С июля, а на юге и раньше, рябчики начинают питаться поспевающими ягодами, которые осенью становятся основным кормом. В северных частях ареала особенно важны черника, брусника и голубика; на юге состав ягодных кормов значительно разнообразнее. В ряде областей большое значение в осеннем питании имеют ягоды рябины. На востоке ареала, в зависимости от наличия и урожайности кедровой сосны, кедровые орехи становятся одним из важных осенних кормов. Они заглатываются птицей целиком и размельчаются уже в желудке. Птенцы первые полторы — две недели поедают исключительно животный корм — мелких пауков, личинок пилильщиков и цикад, комаров, муравьев, гусениц пядениц, совок и других. Затем рацион разнообразится мелкими семенами трав (кислица, лютик, фиалка) и свежей нежной зеленью. Птенцы начинают питаться ягодами по мере их созревания, но вплоть до конца августа доля животной пищи сохраняется довольно высокой, до 20%. Разница в питании молодых и старых птиц исчезает во второй половине сентября. Количество гастролитов в желудке (камешки, семена ягод) сильно колеблется по сезонам. Оно минимально в августе, когда птицы сидят на легко усвояемом ягодном рационе, и быстро увеличивается осенью, достигая максимума в ноябре, когда происходит окончание смены осеннего питания на зимнее. Затем количество гастролитов падает и вновь немного увеличивается весной. Враги, неблагоприятные факторы. Среди хищников, влияющих на численность рябчика, необходимо упомянуть ястребов (тетеревятника и перепелятника), лисицу, росомаху, куницу, соболя, горностая. Рябчик может стать добычей практически всех достаточно крупных хищников, обитающих в данной местности. Но, естественно, такие редкие виды, как беркут или орлан-белохвост, не могут заметно влиять на его численность. Наиболее сильно ощущается деятельность куньих. Так, по данным Юдакова (1968), в верховьях р. Селемджи зимой 80 % гибели птиц приходится на соболя — один зверек за зимний сезон поедает до 25 рябчиков. С другой стороны, в отдельные годы процент встречаемости остатков рябчиков в экскрементах этого хищника не превышает 1.7% (Прибайкалье,— Измайлов, Павлов, 1975). Столь же важен рябчик и для питания куницы. В верховьях Западной Двины, например, неоднократно находили даже запасы из рябчиков, сделанные этим зверьком (Волков, 1975). Решающее влияние на численность оказывает климат и, в частности, условия погоды в момент массового вылупления птенцов и в течение первых трех недель их жизни. В это время длительные похолодания с дождями могут полностью погубить все выводки. Так, коэффициент корреляции между осенней численностью рябчика и среднесуточными температурами мая—июня на Среднем Урале оказался наиболее высоким для второй и третьей декад июня, когда происходит массовое вылупление птенцов (Данилов, 1975). Неблагоприятными являются зимы с очень низкими температурами при отсутствии снежного покрова достаточной толщины, а также зимы с частыми сменами морозов и оттепелей. Высокая численность птиц осенью сама становится причиной опустошительных эпизоотии, отмеченных в Уссурийском крае и на Урале, а также увеличивает отрицательное воздействие хищников и, наконец, вызывает усиленную дисперсию особей из перенаселенных мест. Хозяйственное значение, охрана. Будучи широко распространенным оседлым видом лесной зоны Палеарктики, регулярно дающим высокие подъемы численности, рябчик является важным компонентом таежных экосистем, чья консументная и продуцентная деятельность составляет заметное звено в структуре трофических связей. Как продуцент рябчик является важным объектом питания для ценных пушных зверей — куньих и лисиц. В промысловых районах он широко употребляется поэтому промысловиками в качестве приманки, особенно при ловле куницы и соболя. Обладая великолепным качеством мяса, рябчики когда-то широко экспортировались из нашей страны, а также поступали на внутренние рынки. Возможность промысла рябчика сохранилась до сих пор в некоторых малонаселенных районах и только во время подъемов численности этих птиц, но для осуществления промысла требуется хорошо налаженное охотничье хозяйство с квалифицированной охотоведческой службой. На большей части ареала, особенно на юге, рябчик является излюбленным объектом спортивной охоты и не нуждается в особых мерах охраны, выходящих за рамки строгого соблюдения правил охоты. В ряде мест по южной границе ареала, где на смену вырубленным естественным лесам приходят искусственные посадки монокультур (например, сосны), для возможности обитания рябчика необходимы специальные биотехнические мероприятия (посадка кормовых деревьев и кустарников по опушкам, просекам и вдоль дорог). Ссылка на комментарий
Экспертная группа mih64 Опубликовано 9 ноября, 2008 Экспертная группа Поделиться Опубликовано 9 ноября, 2008 Уважаемые форумчане! Предлагаю присвоить Станиславу звание: - "Почетный рябчиковед всероссийского охотничьего портала", за неоспоримый вклад в развитие и распространение полезной информации о рябчиках и других птичках, а так же в связи с его 1-м добытым в этом году рябчиком. Поддержим Стаса, товарищи! Ссылка на комментарий
Экспертная группа Stanislav Опубликовано 9 ноября, 2008 Автор Экспертная группа Поделиться Опубликовано 9 ноября, 2008 Уважаемые форумчане! Предлагаю присвоить Станиславу звание:- "Почетный рябчиковед всероссийского охотничьего портала", за неоспоримый вклад в развитие и распространение полезной информации о рябчиках и других птичках, а так же в связи с его 1-м добытым в этом году рябчиком. Поддержим Стаса, товарищи! Спасибо, Миш! Вот сижу, читаю другую статью, не менее интересную, о фото-съемке птиц. Очень познавательно. До рябчиковеда мне еще далеко. Но люблю я боровую аж до умопомрачения Кстати, описаный в отчете в этом году уже не первый Просто первый подробно описанный.... Ссылка на комментарий
Экспертная группа Stanislav Опубликовано 10 ноября, 2008 Автор Экспертная группа Поделиться Опубликовано 10 ноября, 2008 Спасибо, Миш! Вот сижу, читаю другую статью, не менее интересную, о фото-съемке птиц. .... Прочел, думаю, что кому-то может показаться интересной, выкладываю: НАУЧНОЕ ЗНАЧЕНИЕ ФОТОГРАФИРОВАНИЯ ПТИЦ Фотография — это способ регистрации наблюдений, один из наиболее доступных и в то же время самых объективных. Орнитолог, принявший на вооружение фотоаппарат, фиксирует с его помощью все, что ему удалось увидеть. Умело сделанный и надлежащим образом этикетированный снимок не просто иллюстрация, а документ. Это такой же научный материал, как, например, и коллекционный экземпляр. Можно совершенно определенно сказать, что в наши дни научная работа, характеризующая жизнь животных в природе, без хорошо выполненных фотографий не современна. Английский фотограф-натуралист К. Йейтс считает, что существуют два типа фотографов птиц: одни преследуют в основном художественные цели, выбирая птиц как сюжет, вторые руководствуются орнитологическими интересами. Последние всегда добиваются больших успехов. Это происходит потому, что орнитологи сочетают любовь к делу с глубоким знанием объекта и непрестанным наблюдением за ним. Именно это отличает снимки С. С. Турова, Н. Д. Митрофанова, К. А. Юдина, И. А. Нейфельдт, А. В. Кречмара и других известных фотографов-анималистов. Однако надо сказать, что некоторые фотоснимки, полученные любителями, тоже могут быть совершенно уникальными и иметь большую научную ценность. Такие снимки обязательно должны становиться достоянием соответствующих фототек. Можно надеяться, что зоологические коллекции будут когда-нибудь состоять не только из тушек и шкурок животных, но и из крупных цветных фотографий, заснятых в природной обстановке. Возможности таких фототек не ограничены. Сделанные в разных географических зонах, в разных типах ландшафтов, фотоснимки позволят уточнить распространение видов и их приуроченность к определенным биотопам, дадут возможность описывать характер изменчивости цвета оперения и т. п. Нетрудно представить, как размноженные цветные позитивы обычных и даже редких видов птиц станут доступными широкому кругу натуралистов и всем, кого интересует животный мир нашей планеты. При этом отпадет необходимость убивать самих птиц, иногда очень редких, для научного коллекционирования. Точно так же можно создать цветные фотоколлекции птичьих гнезд и яиц. В конце концов не так-то уж обязательно собирать в целях коллекционирования кладки последних оставшихся в живых представителей видов, вымирающих на глазах у человека. Для научных целей может быть вполне достаточно сделать хороший цветной документальный снимок гнезда с полной кладкой на естественном фоне и размножить его в нужном количестве. На свете станет хотя бы на один выводок больше редчайшей птицы. Применение фотоаппарата не ограничивается созданием таких коллекций. Без соответствующей фотодокументации в настоящее время может оказаться недостаточно полноценным изучение многих явлений, представляющих теоретический интерес. Никакой, даже весьма тщательно выполненный, рисунок или самое скрупулезное описание наблюдающихся в природе различных вариаций гнездовых построек птиц не могут быть настолько же точными, как фотография. Например, серия снимков гнезд серой мухоловки лучше всякого описания расскажет о характерной для этой птицы пластичности инстинкта гнездостроения. Незаменим фотоаппарат и при изучении других сторон поведения птиц. Разнообразные формы движения птиц—полет, бег, прыжки, плавание и ныряние, а также различные способы кормодобывания, развитие птенцов, заботу о потомстве и многие другие стороны биологии птиц трудно изучать без фотографии. Все чаще и чаще фотоаппарат используется и при количественных учетах. Снимки огромных скоплений птиц, например на зимовках, дают возможность с большой долей точности оценить численность многих видов. Научная фототека птиц, их гнезд, яиц и птенцов пока что лишь начинает создаваться. Впереди работы непочатый край. И вряд ли эту работу можно завершить в скором времени, даже если она будет идти быстрыми темпами. Птицы слишком разнообразны в своих проявлениях и, главное, во многом еще не изучены. Важно указать, наконец, и на то, что в некоторых случаях уже сейчас фотоснимки выступают как документы, имеющие историческое значение. Пройдет не так уж много времени, и фотографии еще целого ряда животных окажутся бесценными, единственными документами, характеризующими тех или иных птиц в их естественной обстановке. История зоологии знает немало примеров, когда по вине человека с лица Земли навсегда исчезли различные виды животных. Среди птиц одними из первых пострадали знаменитые нелетающие голуби-дронты (Raphidae), которые когда-то обитали на Маскаренских островах в Индийском океане. Их было известно три вида. Один жил на острове Маврикий, другой'—на Родригес, третий—на Реюньон. Все они давно уже вымерли. Один из видов нелетающих голубей, которому за его крайнюю доверчивость к людям было дано название додо, что значит по-португальски “глупец”, стал известен цивилизованным европейцам в 1598 году, когда был открыт остров Маврикий, и уже через 83 года эта замечательная птица исчезла совсем. Сейчас полагают, что не столько охота, сколько одичавшие свиньи, завезенные французскими колонистами, сыграли решающую роль в истреблении мирных и малоподвижных додо. Свиньи съели птиц1... И теперь о их былом облике и образе жизни можно судить лишь по старинным описаниям, скелетам, хранящимся в музеях, и по отдельным рисункам, так как фотографии тогда еще не существовало. К счастью, дронтов, которых иногда привозили живыми в Европу, имел возможность писать с натуры известный фламандский художник Р. Савери. Судя по общей манере его живописи, можно предполагать, что дронты, нарисованные им в 1626 году, выполнены вполне реалистично. По картине Савери и осуществлялись музейные реконструкции этой птицы. Недавно А. И. Иванов обнаружил в Эрмитаже среди коллекций старинных миниатюр Индии и Персии новое, неизвестное зоологам изображение додо. Как полагают специалисты, оно относится к середине XVII века и принадлежит кисти неизвестного крупного художника Востока, вероятно индийца. По мнению А. И. Иванова, этот художник, как и Савери, видимо, имел возможность рисовать додо с натуры в вивариях, принадлежащих высокопоставленным лицам. Не менее поучительна судьба странствующего голубя (Ecopises migraorius), печальная история которого точно запротоколирована в литературе. Еще 100 лет назад этот голубь был самой многочисленной птицей США, если не всего мира. В отдельных колониях насчитывались биллионы птиц. В 1861 году в наиболее известной колонии в штате Мичиган с промысловыми целями было добыто 14850000 птиц. Однако уже в 1899 году странствующие голуби, жившие в природных условиях, совершенно исчезли, и когда в штате Мичиган в 1905 году вышел специальный закон об охране странствующего голубя, охранять было некого. Последняя представительница вида дожила свой век в зоологическом саду в Цинциннати, где и погибла 1 сентября 1914 года. В память об исчезнувшем с лица Земли странствующем голубе в штате Висконсин установлена мемориальная доска. Эта грустная история может показаться несколько далекой. Однако можно привести и более близкие примеры. “Последние орлы”—под таким названием в 1929 году вышла у нас самобытная и увлекательная книга шведского натуралиста Бенгта Берга. Энтузиаст фотографирования птиц в природе, тонкий наблюдатель Б. Берг одним из первых в Европе поставил вопрос о необходимости безотлагательной охраны крупных хищных птиц, численность которых уже тогда резко снижалась. Его книга оказала серьезное влияние на отношение к орлам в Швеции, Германии и других странах Европы, где эти птицы были на грани полного исчезновения. С тех пор прошло свыше сорока лет. Но и сейчас слова “последние орлы” как нельзя более полно и сурово характеризуют состояние численности хищных птиц во многих районах европейской части СССР. Мы уверены, что большинство людей прекрасно сознает значение идеи охраны природы, защиты редких птиц. И тем не менее нам известны факты, заставляющие бить тревогу и специально ставить вопрос об охране последних орлов. Вот один из них. В мае 1966 года два охотника (не фотоохотника!) проводили свой досуг в Тосненском районе под Ленинградом. Их внимание привлекло большое гнездо на вершине сосны. На гнезде сидела орлица. .. Нам хочется верить, что если бы эти “охотники” знали, что перед ними гнездо орла-беркута—птицы, исключительно редкой во всей Европе, не только в Ленинградской области, птицы, которую с полным правом можно назвать последней из могикан, они не подняли бы ружья. Но выстрел прозвучал... И вот высоко в небе чуть видный, на неподвижно распростертых крыльях, одиноко парит беркут самец. А внизу, под гнездом, с обрубленными, некогда могучими, лапами и выщипанными из хвоста и крыльев перьями, валяется никому не нужная теперь орлица... За последние 10 лет у этого гнезда было застрелено пять беркутов! Сейчас оно брошено окончательно, как и некоторые другие. Остались ли еще в Ленинградской области жилые гнезда беркутов — мы точно не знаем. Хочется надеяться, что остались. Но, может быть, именно то гнездо и было последним? Думали ли люди, поднявшие ружье на последних орлов, что этим они лишают истинных любителей природы возможности любоваться в небе свободными (в зоопарках они совсем другие) орлами? Так на наших глазах из состава фауны сначала отдельных областей, а потом и всей Земли исчезают редчайшие и красивейшие птицы. Приведенные примеры отнюдь нельзя рассматривать как случайные факты. Так называемый “черный” список (список вымерших видов) достаточно обширен. Неуклонно расширяется и “красный” список (список видов вымирающих). Начиная с 1600 года 85 видов птиц нацело вымерли на глазах у человека главным образом по причине его же собственной деятельности, и 143 вида находятся в настоящее время под угрозой вымирания. Их полные перечни с указанием года вымирания или количества особей, оставшихся пока что еще в живых, мы находим, в частности, в прекрасно иллюстрированной популярной книге “The world of birds” Дж. Фишера и Р. Петерсона (J. Fischer.R. Peerson), опубликованной в 1964 году. Многих вымерших птиц люди так и не успели запечатлеть на пленку в диком состоянии — настолько быстро шел процесс их вымирания. Это заставляет, если можно так выразиться, торопиться с фотографированием тех редких видов, которые остались еще в живых и находятся пока что в естественных условиях обитания. Таких достаточно много и на территории СССР. Среди них можно указать на некогда многочисленного и встречавшегося только у нас на степных болотах Западной Сибири и Северного Казахстана, крайне теперь редкого, а возможно уже вымершего, малого кроншнепа, а также на ряд видов вымирающих журавлей: стерха, японского, даурского, черного, или журавля-монаха, и на резко сокращающего свой ареал журавля-красавку. В том же положении, что и красавка, находятся другие степные птицы—дрофа и стрепет, на которых губительно влияет распашка степей. Кстати, дрофа в отличие от стрепета, несмотря на свои крупные размеры (это самая большая птица Евразии), может все-таки иногда уживаться с человеком и гнездиться на полях. В ГДР, например под Лейпцигом, стаю вольных дроф можно увидеть среди полей прямо с шоссе. Стаи состоят из старых и молодых птиц. И это свидетельствует, что процесс размножения дроф протекает в общем нормально. Однако серьезную опасность для дроф представляют здесь провода, о которые часто разбиваются даже старые, опытные птицы. Из редких птиц нашей фауны можно назвать еще дальневосточного красноногого ибиса, кулика-серпоклюва, живущего в горах Средней и Центральной Азии, а также высокогорного индийского гуся, гуся-белошея, султанскую курицу и турача, или франколина, прославившегося когда-то своим удивительно нежным мясом, орлана-белохвоста, филина, бородатую неясыть, черного аиста, большую выпь, сокола-сапсана, которые постепенно перестают гнездиться в Ленинградской области и других районах РСФСР, и, наконец, дупеля, ставшего теперь во многих местах редким даже на пролете. Наша Земля сейчас очень быстро меняет свой облик. Ускоряющееся развитие техники позволяет человеку все интенсивнее осваивать и изменять новые территории. В результате асе меньше остается “диких уголков” природы, являющихся естественной средой обитания птиц. Вот еще почему, повторяем, фотографам-анималистам приходится спешить фотографировать птиц в их родной, “дикой” обстановке. Наш долг, хотя бы в фотографиях, донести до потомков красоту девственной природы и животных, ее населяющих. Говоря о природоохранительной роли фотографирования птиц, мы должны одновременно указать, что далеко не всегда данный способ изучения животных может быть назван абсолютно бескровным. Дело в том, что, действуя неосторожно, особенно при съемке птиц у гнезда, можно погубить кладку или птенцов. Поэтому следует еще раз подчеркнуть, что фотограф-анималист должен прежде всего быть натуралистом. Естественно, что чем меньше опыта у человека, тем больше он может причинить вреда. И хотя от ошибок не гарантирован никто, безответственно и даже преступно в жертву фотографии приносить редкие, стоящие на грани вымирания виды. Особенно прискорбно, когда новички фотографирования птиц в природе стремятся снискать славу, снимая именно таких птиц. Взяв в руки вместо ружья фотоаппарат, воодушевленные “природоохранительными” идеями, люди иногда забывают о необходимости очень бережно относиться к птицам и другим животным в процессе самой съемки. Распространенное среди многих фотографов представление о том, что для охоты с фотоаппаратом нет никаких ограничений, неправильно. Запреты и ограничительные сроки существуют и для фотографа. Иногда они действуют как неписаные нормы поведения, иногда— как юридически узаконенные. Запрещено же, например, всякое посещение гнезд гаги или колоний птиц в период вылупления птенцов в заповедниках. В ряде стран приняты специальные законы, запрещающие беспокоить редких птиц, в том числе и фотографировать их. В ГДР, например, Закон об охране природы, принятый в 1954 году, специально предусматривает запрещение фотографировать без особого разрешения беркута, орлана-белохвоста, змееяда, черного аиста, филина, дрофу и даже ворона. В нашей стране такого закона пока нет, но в скором времени он появится. “Пусть лучше будет белое пятно в науке, чем в природе”— так говорят те наши западные коллеги, которые достаточно хорошо знают, до какой степени может оскудевать местная фауна и как быстро могут вымирать виды животных. Если кому-нибудь покажется, что фотографировать обычных птиц недостаточно спортивно и интересно, тому можно посоветовать постараться получить хорошие снимки всем знакомой сойки. Ее сфотографировать иногда не легче, чем орлана-белохвоста. ОБ ОХОТЕ С ФОТОАППАРАТОМ Человек на протяжении всей своей истории занимался охотой, и охота глубоко вошла в быт людей, неразрывно связав их с природой. Для наших далеких предков охота была основным источником и средством существования и в то же время служила примером личной доблести. На. охоте крепли и мужали юноши, охотничьи трофеи создавали славу мужчинам. С течением времени развились техника добывания животных и орудия их ловли. Совершенствование охотничьего оружия и, особенно, транспорта постепенно превратило охоту в сравнительно легкое средство истребления животных. Преследование волков на вертолете или стрельба лосей из дальнобойных нарезных ружей с использованием вездехода— это по существу уже не охота, а далеко не всегда оправданный отстрел животных, при котором теряется всякая романтическая сторона охоты. Чтобы как-то возродить настоящую охоту с ее прежними ощущениями, в последнее время стали даже применять лук и другие первобытные средства добывания животных. В наши дни, однако, есть вид охоты, который, сохранив былые ее трудности, оказался вдвойне совершенным—и в техническом, и в гуманном отношениях. Имеется в виду охота с фотоаппаратом за изображениями диких животных, которая по существу вновь поставила человека в условия тех времен, когда еще не было огнестрельного оружия и к животным надо было близко подкрадываться или поджидать их в засаде. Что же заставляет людей, подчас пожилых, с рюкзаком за плечами уходить в лес, искать птичьи гнезда, подкарауливать птиц с фотоаппаратом? Один из крупнейших мастеров орнитологической фотографии Европы Эрик Хоскинг так отвечает на этот вопрос: “Страсть, упражнение ума и тела. Желание наблюдать природу, стремление провести день среди птиц” (см.: Е. Hosking, С. Newberry). И в этом, несомненно, есть большая доля правды. Тяга к фотографированию живой природы, в частности птиц, заметно возросла у нас именно по этой причине—из-за желания наблюдать природу и в тесном контакте с ней проводить свой досуг. Выезды за город со специальной целью фотографирования становятся сейчас все более массовым явлением. Одним словом, охота с фотоаппаратом все чаще заменяет в наши дни ружейную охоту, которая должна неминуемо испытывать все большие ограничения. Однако и животные теперь уже не такие, как прежде. С течением времени их отношение к человеку изменилось. Из агрессивных, порой смертельно опасных, или, наоборот, трогательно доверчивых они становятся все более осторожными, все дальше сторонятся людей. Только обитатели специально охраняемых территорий вновь стали непугливыми. В национальных парках или на участках дачных поселков белки и птицы даже берут корм из рук человека. В большинстве же мест птицы и звери не подпускают к себе людей близко. Поэтому фотоохота в условиях дикого ландшафта занятие обычно более трудное, чем охота с ружьем, позволяющая достигать цели со значительного расстояния. Для того чтобы добыть птицу, достаточно приблизиться к ней на расстояние 30—40 метров. Для получения же ясного крупномасштабного изображения птицы с помощью даже длиннофокусного телеобъектива (например, “Таир-3” с F—300 мм) мелких воробьиных птиц приходится снимать по крайней мере с 3—4-метрового расстояния, а птиц размером с ворону—с расстояния 5—7 метров. При фотографировании даже таких крупных птиц, как глухарь или журавль, желательно находиться от них не далее 10—15 метров. Надо учитывать и другие трудности, возникающие подчас именно в тот момент, когда, казалось бы, все готово и можно приступить к съемке: внезапное ухудшение освещения, неудачное направление солнечных лучей, наличие препятствий между объективом и предметом съемки и т. п. Даже незначительные преграды—редкие кусты, трава, листва деревьев—иногда серьезно мешают фотоохотнику. Существуют различные приемы фотографирования птиц: фотоохота с подхода, автоматическая съемка с помощью заранее настороженного аппарата, фотографирование из специальных укрытий и т. п. Все они преследуют одну цель—приблизить фотокамеру к объекту съемки: изображение объекта на негативе должно быть достаточно крупномасштабным и резким, иначе оно не выдержит увеличения. В то же время для фотоснимка совершенно необходимо сохранить полную естественность природной обстановки, а также натуральность позы птицы. В ее глазах не должен чувствоваться исконный страх перед человеком, воспитывавшийся веками. В этом отношении, казалось бы, наиболее подходящим приемом должна быть автоматическая съемка. Однако от нее часто приходится отказываться, ибо она исключает возможность вести параллельные наблюдения за поведением птицы, находящейся перед объективом. Наблюдать же за птицами непосредственно во время съемки чрезвычайно важно, чтобы не пропустить интересных поз, которые отражают внутреннее состояние птиц. Они специфичны для вида, у каждого вида весьма разнообразны, и отразить их в серии снимков всегда очень полезно. Съемка птиц с подхода, представляющая большой спортивный интерес, получила широкое распространение. Она менее других способов травмирует птиц и испытывает их терпение, хотя не всегда бывает продуктивной. Используя естественные укрытия, фотоохотник подкрадывается к интересующей его птице и, пока она не улетела, старается сделать несколько снимков. Чаще всего, однако, при этом удается запечатлеть на пленке облик насторожившейся или затаившейся птицы либо момент ее взлета. Наиболее продуктивным, хотя, может быть, и несколько ограничивающим тематику съемки, следует признать фотографирование птиц из укрытий, которые могут быть сооружены на току, вблизи гнезда, на водопое или там, где птицы постоянно кормятся. В этом случае фотоохотник, находящийся в своем убежище и остающийся невидимым, имеет возможность наблюдать и фотографировать разнообразнейшие позы птиц, отражающие самые различные, подчас весьма интимные, моменты их биологии. Причем фотограф, как правило, не может предвидеть ход событий, непрерывно разворачивающихся перед объективом. Поэтому придумывать, изобретать снимок ему не приходится. Однако чтобы получить интересный кадр, он должен фотографировать иногда очень много и интенсивно. И замечательно, что сколько бы ни было сделано снимков, посвященных какому-либо виду птиц, и как бы разнообразно в них ни были отражены внешний облик и повадки вида, нельзя сказать, что дальнейшее фотографирование данного объекта не представляет интереса. В этом проявляется одно из самых удивительных свойств природы—неиссякаемость ее новизны: для фотографа-натуралиста природа всегда была и будет благодарным поставщиком все новых и новых кадров. Различные методы фотографирования должны не исключать, а дополнять друг друга. Однако фотоохотники обычно пользуются лишь каким-нибудь одним методом, который выбирают в зависимости от своего характера, склонностей и стиля работы. Основной прием, с помощью которого получено подавляющее большинство снимков, помещенных в данной книге, — это фотографирование птиц из специальных укрытий, по-разному замаскированных в зависимости от сезона года, места и времени съемки. Кстати, съемка животных из укрытий один из наиболее старых и проверенных способов. Им с успехом пользовалось несколько поколений фотографов-анималистов, как любителей, так и профессионалов. Большое мастерство и незаурядную изобретательность в маскировке укрытий проявили, в частности, пионеры фотосъемок животных в природе братья Киртоны. Они фотографировали птиц в естественной обстановке еще в конце прошлого века, с успехом применяя различные шалаши и укрытия, сделанные в виде пня или чучела домашнего животного, в которых они заранее прятались от глаз осторожных птиц и подкарауливали их. В настоящее время многие фотографы-анималисты для маскировки используют укрытие, основу которого составляет специально изготовленная палатка. Ее обычно устанавливают на кольях, вбитых в землю, либо натягивают на особые каркасы. Такого рода съемочную палатку чаще всего делают прямоугольной формы и минимального размера—в расчете на одного человека. Палатку шьют из легкого брезента, мешковины или какого-либо другого материала, даже просто из марли, окрашенной в защитный цвет. В зависимости от степени осторожности птицы такое укрытие маскируют сверху и с боков большим или меньшим количеством веток и растительной ветоши. Палатка легко может быть установлена в нужном месте, а при необходимости быстро переставлена. При съемках птиц, гнездящихся высоко, часто приходится сооружать специальные помосты на деревьях. Особенно много хлопот доставляет фотографирование птиц, живущих на топких болотах в густых, труднопроходимых зарослях водно-болотной растительности или на крутых обрывах скал. Относительно легко спрятать от птичьих глаз съемочную палатку в лесу. Много сложнее замаскировать ее среди открытого ландшафта — в степи или тундре, где даже небольшое сооружение может насторожить птицу и отпугнуть ее. Примечательно, что очень многих птиц пугает не столько само укрытие, к молчаливому присутствию которого большинство их, кстати, привыкает довольно скоро, сколько явления, сопутствующие процессу съемки: шум работы затвора аппарата, шорохи, возникающие при перемотке пленки, блеск выставленного из палатки объектива и т. п. И если укрытие при известном навыке почти всегда можно сделать малозаметным для птиц, то от сопутствующих фотографированию шумов и блеска объектива избавиться практически невозможно. Их отрицательное действие обычно приходится нейтрализовывать терпеливым приручением птиц, и надо сказать, что съемка птиц в природе очень часто включает в себя акт приручения. Как и при любой дрессировке, успех дела в данном случае во многом зависит от такта и внимания натуралиста, от того, как умело он подобрал “ключ” к объекту, насколько он терпелив и наблюдателен. Если фотограф не в состоянии просидеть пять-десять, а иногда и много больше часов в тесной палатке, если он не в силах выносить холод, жару и палаточную духоту, если его слишком раздражают комары или слепни и если его не приводят в восторг подкарауленные сцены интимных сторон жизни птиц, ему лучше не браться за съемку. Большое значение при съемке птиц имеет, конечно, совершенство камеры и телеобъектива. Лишь при соответствующей технике можно вести съемку птиц с более или менее значительного расстояния. Последнее условие не только важно, но и необходимо. В противном случае от близкого соседства будут страдать птицы, а фотограф не получит удовлетворения. При фотографировании птиц в природных условиях нами использовались исключительно зеркальные камеры типа “Зенит” с телеобъективами “Таир-3” (F—300 мм), “Телемар-22” (F—200 мм) и “Таир-11” (F—135 мм). Во всех случаях фотоаппарат устанавливался в укрытии на штативе. Под пологом леса и в густой траве основным источником света служила электронная лампа-вспышка с удлиненными проводами синхронизатора и питания, что позволяло приблизить ее к объекту. При фотографировании крупным планом гнезд, яиц и недавно вылупившихся птенцов певчих птиц, естественно, применялись промежуточные кольца или насадочные линзы. НА ТОКАХ Жизнь птиц обычно протекает по строгому расписанию. Отдельные фазы их дневного или годового жизненного цикла сменяют одна другую в точной последовательности. Режиму подчинено все: питание, отдых, перелеты, но особенно бросается в глаза пунктуальность птиц весной, в период токования. Когда идешь по лугу еще в полной темноте в шалаш на тетеревиный ток, невольно возникает сомнение: “А прилетят ли сегодня птицы? Вдруг тетеревов почему-либо сегодня не будет на току? Ведь могут же когда-нибудь они не прилететь или опоздать!” Но сомнения всегда оказываются напрасными. Теперь, опираясь на многолетний опыт, мы со всей определенностью можем сказать: проспать и опоздать к началу тока могут только люди. Мы много раз наблюдали токование тетеревов в Ленинградской области. И всякий раз птицы в точно означенное время, как по команде, дружно вылетали на токовище. Хоть часы проверяй! Разница в сроках зависела от погоды и во времени составляла не больше плюс-минус 10—15 минут. Правда, по мере хода весны от марта к апрелю и маю птицы каждый раз появляются на несколько минут раньше. Но это лишь подтверждает закономерность связи жизни птиц с условиями освещения в природе. Можно точно рассчитать, когда вылетят тетерева на ток, например, 1 мая. Мы это сделали для широты Ленинграда, и, заметьте, 1 мая косачи вылетят на ток ровно в 3 часа 15 минут по московскому времени. Кстати, ровно за 10 минут до прилета тетеревов запоют дрозды-белобровики, если они тут вообще есть. У них тоже расписание. Весеннее токование—явление, чрезвычайно широко распространенное в классе птиц. Токуют не только тетерева, глухари, дупеля и турухтаны, то есть птицы, которые весной образуют скопления на определенных местах—токах. По существу каждый вид птиц “воспевает” начало весны по-своему, токует на свой лад. Тетерева прилетают на ток еще в темноте. Бывает слышно, как с шумом, тяжело опускается в центре поляны сначала одна птица, за ней еще и еще. Несколько мгновений все молчат и, вытянув шеи, прислушиваются и оглядываются. Но стоит одному чуффыкнуть, как ему дружно ответят остальные, а еще через мгновение вся стая будет вкупе бормотать-петь. В весеннем морозном воздухе громкий тетеревиный хор разносится на километры. Сначала, в темноте, замечаешь птицу только по белым перьям испода хвоста. Первые лучи солнца окрашивают их в ярко-розовый цвет. С рассветом начинают сверкать синевой черные перья, вспыхивают алые, налитые кровью брови. В это время на тетеревином току, словно на весенней ярмарке, чрезвычайно шумно и оживленно. Множество петухов, раздув шеи, стараются перекричать друг друга. Когда возбуждение птиц переплескивается через край, между ними возникают драки, которые напоминают своеобразный танец с приседаниями, подскоками и кружением. Глухариный ток совсем иной. На нем тихо и торжественно, как в храме. Колоннами возвышаются стволы сосен, под ногами мягкий ковер мха, а откуда-то из темноты, из плотно сплетенных и все же прозрачных сосновых веток, раздается удивительная глухариная песня. Несмотря на то, что песня глухаря тихая, впечатление она производит -огромное. Глухарь вкладывает в свой страстный шепот какую-то необъяснимую силу. С глухариным током по таинственности соперничает дупелиный ток. Правда, в нем нет той мощи и силы, которая захватывает обычно на глухариных токах, но зато здесь много обаяния и неожиданной красоты. Маленькие скрытые в траве лугов дупеля весной тоже не должны оставаться незаметными. Однако о своем присутствии они напоминают очень сдержанно и деликатно. Токуют дупеля с вечера и до рассвета, но наиболее активны они ночью. Интенсивные тока бывают в конце апреля—первой половине мая. В это время на влажных лугах или на кочковатых болотах лесной зоны слышны странные, ни на что не похожие звуки, которые издают дупеля. Голос дупеля трудно поддается описанию. Одновременно слышится как бы тройной звук: низкое бульканье, высокое потрескивание и удивительно чистая и мелодичная трелька, похожая на звон малюсенького колокольчика, которой и заканчивается песня. Отдельная песенка дупеля длится всего 2,5 секунды, но когда птиц собирается много, издаваемые ими звуки сливаются в продолжительное трещанье и звон. Во время песни дупеля поочередно вскакивают на кочки, взмахивают крылышками, обнажая их полосатую изнанку, и на один миг в конце песни распускают веером белые перья хвоста, которые как бы вспыхивают в темноте. Таким образом, ночной ток дупелей сопровождается звуковыми и световыми эффектами. Пропев несколько песенок, самец прячет яркие перья под скромным оперением и исчезает, мелькая, как мышь, в траве между кочками. Почти совсем беззвучно токуют кулики-турухтаны. Все их поведение рассчитано на зрительное восприятие и может быть сравнено с игрой артистов кордебалета. К периоду токования у самцов вырастают большие воротники, по окраске столь разнообразные, что невозможно найти двух одинаково расцвеченных птиц. В музейных коллекциях имеются сотенные серии шкурок и все они разные. Токуют турухтаны в светлое время дня. Собравшись группой где-нибудь на лугу, самцы поочередно подскакивают свечкой вверх и частыми взмахами белых снизу крыльев, как платочком, зазывают к себе других турухтанов, пролетающих мимо. Чем многочисленнее компания пляшущих самцов, тем с большим успехом они подманивают самок. Когда же на току появляется маленькая серенькая самка, все петушки, мимо которых она пробегает, склоняются перед ней в низком поклоне—голова опущена к земле, а прекрасный воротник поставлен веером. Иначе протекает ток стрепетов. Он отчетливо делится на три периода—токование на свету, на закате и в темноте, после захода солнца. Как только солнце начинает склоняться к горизонту, самцы уже направляются к точкам. Это выбитые небольшие участки плотной, как камень, голой земли. У каждого стрепета свой точок. Около 5 часов вечера с характерным свистом крыльев прилетает стрепет к месту тока. Медленной, степенной походкой птица сначала прохаживается по степи. Голова у нее высоко поднята, шея с черным воротником раздута. Затем она начинает петь. Песня стрепета напоминает звук разрывающейся плотной материи. Каждый раз, пропев песню, птица горделиво осматривается. Когда шар степного солнца коснется горизонта, стрепет выходит на точок. Здесь начинается вторая фаза тока. Птица с силой ударяет лапами по утоптанной земле и подскакивает на метр в воздух, энергично взмахивая свистящими крыльями. В последних лучах солнца за километр видны вспыхивающие светлые пятна раскрытых крыльев. А когда на степь сойдут сумерки, становятся слышны удары стрепетиных пальцев о твердую поверхность точка—два редких и несколько частых. Этот звук далеко разносится по твердой солончаковой почве. Если приложить ухо к земле, то можно услышать удары других самцов, токующих в отдалении. Идет как бы ночной разговор стрепетов путем перестукиваний. Только поздно вечером птицы засыпают каждая возле своего точка. На рассвете все повторяется в обратном порядке—сперва слышен перестук, потом начинаются подскоки на площадке, а когда совсем рассветет, горделивое похаживание, сопровождающееся тихой трескучей песней. Присутствовать на токах птиц—все равно что побывать на весеннем празднике самой природы. Конечно, плохо, если на чужом пиру окажешься злым колдуном, по воле которого торжество в один миг может прекратиться. Стоит птицам увидеть человека, как и глухарь, и тетерев, и стрепет токовать перестают. Разве что турухтаны, отлетев подальше, продолжают свои танцы. Приступая к фотографированию птиц на току, надо всегда помнить об этом. Мало знать, где и когда они токуют. Во всех случаях тактика фотографа должна основываться не знании поведения птиц. Для каждого вида, естественно, приходится разрабатывать свой метод съемок. Например, глухаря на току нам удалось снять только после того, как в результате регулярного посещения глухариного тока мы заметили, что в пределах общего токовища у каждой птицы имеется индивидуальный микроучасток, который она регулярно посещает на протяжении всей весны и даже нескольких весен подряд. Участки эти небольшие и иногда ограничиваются несколькими деревьями и клочком земли. Сюда глухари спускаются к прилетевшим глухаркам. Это наблюдение заставило нас в корне пересмотреть применявшуюся ранее методику. Мы отказались от так называемой охоты с подхода за поющим глухарем, и началась фотоохота из укрытия. На этом же принципе уже давно основывается фотоохота на тетеревином току. Фотографируя тетеревов, мы заметили, что существует определенное расстояние, с которого птица начинает бояться наведенного на нее объектива и ближе которого косач не охотно подходит к шалашу. Причем птица очень точно выдерживает это расстояние. Если следить в объектив за тетеревом, идущим вокруг палатки, почти не приходится наводить резкость. Много хлопот доставила нам съемка токующих стрепетов. Эти птицы совершенно не переносили вида объектива и предпочитали скорее улетать со своих площадок, нежели позировать перед аппаратом. Скрыть объектив несравненно труднее, чем спрятать палатку. Так или иначе, но он ничем не должен загораживаться. В конце концов выход нашелся: бленда объектива была вплотную прислонена к закрытому маленькому окошечку в стене палатки. Не пугаемый блеском стекла стрепет, продолжая токовать, подходил близко к скраду. Тогда мы осторожно убирали закрывающий окно клапан и начинали фотографировать птицу. Особенно трудно снимать токующих турухтанов. Они подпускают человека, идущего открыто, почти на 10 метров и при этом продолжают токовать. Однако на более близкое расстояние к ним подойти невозможно. Эти птицы, по-видимому, не так уж сильно привязаны к определенным участкам и, увидев подозрительное стекло объектива, перемещаются на соседнее токовище или на другую сплавину, где и продолжают свои игры. Фотографировать птиц на токах вообще трудно, но более увлекательного вида съемок, вероятно, не существует. У ПТИЧЬИХ ГНЕЗД Фотографировать птиц можно в любое время года, но каждый сезон требует особого подхода, своих методов съемки. Степень сложности и разнообразия охоты с фотоаппаратом зимой, летом, осенью и весной не одинакова. Сравнительно легко и чрезвычайно интересно снимать птиц летом, в пору размножения. Это объясняется тем, что птицы, будучи даже сильно потревоженными, обычно не покидают своего участка. В гнездовой период они оказываются как бы привязанными к определенному месту, благодаря чему фотограф-натуралист, если он располагает временем, имеет возможность приучить птицу не только к палатке и объективу, но и к самому себе. Однако для этого надо знать, где располагается гнездо, и основная сложность фотографирования птиц в период размножения заключается в трудности отыскания птичьих гнезд. О поиске гнезд. Как найти гнездо птицы? Отвечая на этот вопрос, прежде всего скажем, что при поисках трудно и, главное, не рационально полагаться на счастливый случай. Здесь более, чем в каком-либо другом деле, необходим запас определенных знаний, чтобы не искать понапрасну, например, гнездо козодоя, лугового чекана или соловья на дереве, а зяблика или юрка на земле. Знания, как известно, приобретаются на основе личного опыта и путем изучения специальной литературы. Отсылая читателей к пособиям, названным в конце нашей книги, мы в то же время хотим обратить внимание на самые общие принципы, которыми следует руководствоваться, отыскивая гнезда птиц. Как ни парадоксально, но чаще всего показывают местоположение гнезд сами птицы. Наблюдая за тем, как ведет себя птица на гнездовом участке, при известном навыке можно иногда безошибочно определить место нахождения гнезда. Как-то раз, проходя по улице небольшого дачного поселка, мы заметили на заборе возле одного из домов серую мухоловку. Возвращаясь через несколько часов той же дорогой, мы вновь увидели мухоловку на заборе. Мы знали, что птица не должна без всякой причины держаться так долго на одном месте. Было ясно, что где-то рядом находится ее гнездо. Чтобы найти его, необходимо было проследить за птицей и определить, куда она летает. Мухоловки, как известно, кормят птенцов 20—30 раз в час. Поэтому выследить их гнездо обычно не представляет особого труда. И действительно, стоило совсем немного подождать, как птица, стремительно взлетев и схватив большого комара, полетела к окну дома. И тут же мы увидели не замеченных нами ранее пять сереньких, уже размером с мать, но еще короткохвостых птенцов мухоловки. Они сидели в ряд на наличнике окна около растрепанного гнезда, из которого, вероятно, только что выбрались. Возле окна стоял стол, где обычно обедали люди. И забавным было то, что никто даже и не подозревал о существовании гнезда. Когда же мы его показали, все вдруг забеспокоились: как бы птенцов не утащила кошка, как бы они не упали с окна и т. п. Одним словом, люди сразу стали проявлять к птицам слишком много внимания. И нам подумалось, что для мухоловок было не так уж плохо прожить здесь месяц в полной безвестности. При розыске птичьих гнезд приходится иногда обращать внимание на, казалось бы, самые незначительные, но в то же время весьма характерные особенности поведения птиц. Например, если беспокоящаяся птица часто оправляет перья—“чешет” грудку или брюшко, это может быть верным признаком (если только птица не купалась), что она недавно слетела с гнезда. Как-то именно по этому признаку нам удалось в колонии среднего кроншнепа, когда у большинства птиц были уже птенцы, выследить самку, в гнезде которой еще лежали яйца. Если птица держит в клюве корм и одновременно издает беспокойный крик—это тоже значит, что поблизости находится ее гнездо или притаившиеся птенчики. Но не каждую птицу одинаково легко выследить. Например, гнездо лесного конька, спрятанное на земле среди травы, найти чрезвычайно трудно. Взрослые птицы никогда не летят прямо к гнезду, если видят, что за ними наблюдает человек. В этом случае при подходе к гнезду коньки начинают совершать обманывающие движения: опускаются на землю в различных местах, делают пробежки по траве, взлетают снова на деревья и т. п. Гнезда лесных коньков обычно находят путем выпугивания самок в период обогревания кладки или птенцов, когда они сидят на гнезде очень плотно и взлетают всегда из-под самых ног человека. Таким же способом можно обнаружить гнезда многих куликов (бекаса, турухтана, вальдшнепа), куриных (перепела, серой куропатки, тетерева), козодоя и других птиц, гнездящихся на земле. Гораздо реже место расположения гнезда лесного конька удается определить по писку птенцов, издаваемому в момент кормления. Подают голос, однако, лишь подросшие птенцы, которые скоро оставят гнездо, а с таким гнездом много не поработаешь. По крику птенцов лучше всего отыскиваются гнезда дятлов. Расположенные на земле гнезда пеночек бывают настолько хорошо спрятаны среди травы или мха, что обнаружить их можно, лишь точно выследив место, куда опускается птица. Пеночки не бегают по земле, как лесные коньки. Они слетают к гнезду прямо с ближайшего куста или деревца, причем обычно делают это, не пугаясь присутствия человека. Достаточно лишь проследить за ними несколько минут, спрятавшись за деревом в стороне, как пеночки начнут кормить своих птенцов, и тогда гнездо можно считать почти найденным. Гнезда определенных видов дроздов, а также славок, горихвостки, сорокопута-жулана по беспокойному поведению взрослых птиц обнаружить тоже довольно легко. Вся процедура поиска гнезд этих птиц иногда напоминает игру в “холодно—жарко”. Чем ближе подходит человек к гнезду, тем сильнее тревожатся птицы, и чем дальше фотоохотник находится от гнезда, тем слабее кричат они. Дрозды-белобровики, например, когда человек подходит вплотную к гнезду, но его еще не видит, начинают пикировать, с громким треском взмывая над головой, иногда даже задевают фотографа крыльями. Дрозды-рябинники, атакуя человека у гнезда, часто применяют весьма оригинальный прием бомбардировки своими экскрементами. Для некоторых птиц характерна способность притворяться ранеными или больными—повадка, которая безошибочно указывает на близость гнезда или птенцов. Птица падает на землю и, волоча крылья, ползет, молча или с криком, в сторону от гнезда. Если за такой птицей побежать, то она, отведя на какое-то расстояние от гнезда или птенцов, быстро “выздоравливает” и улетает. Способность подражать раненой птице—явление, широко распространенное среди куликов, куриных и утиных птиц. Оно чрезвычайно ярко выражено также у козодоя, рябков, некоторых овсянок и славок. Все эти птицы гнездятся на земле или низко в кустах (славки) и в пору размножения чаще, чем другие виды, имеют дело с наземными четвероногими хищниками, на которых и рассчитано их удивительное поведение. При встрече с ястребом такой способ защиты потомства вряд ли целесообразен. Есть виды птиц, гнезда которых найти исключительно трудно, особенно в первый раз. Например, много лет подряд мы безуспешно пытались отыскать гнездо серого журавля. Однажды, после многодневного выслеживания, мы, наконец, случайно наткнулись на него, но уже последующие гнезда журавлей обнаруживали с большей легкостью. В тот же сезон вскоре было найдено второе и затем третье гнездо этого вида. Дело в том, что в процессе поиска первого гнезда приобретается основной опыт—постигается принцип маскировки гнезда, разгадываются приемы поведения птиц. Найденное нами первое гнездо серого журавля помещалось на небольшом возвышении — кочке среди залитого водой луга. Кочка, видимо, была сооружена самими птицами. Судя по всему, журавли стремились устроиться так, чтобы иметь хороший обзор во время насижи-вания кладки. У гнезда птицы вели себя чрезвычайно осторожно и скрытно. Стоило вдали показаться человеку, как самка покидала гнездо и, крадучись, пригнувшись к земле, старалась поскорее отойти (не улететь!) подальше в сторону. Не было слышно ни шума, ни известного многим беспокойного журавлиного курлыканья. Лишь далеко в стороне, предупреждая самку об опасности, тревожно кричал самец. Попробуй, выследи их! Однако в результате наблюдений удалось нащупать ахиллесову пяту журавлей. Оказалось, что когда самец направляется к гнезду после кормежки, чтобы сменить насиживающую самку, он еще издали извещает ее об этом специальным криком. Находящаяся же на гнезде самка всегда отвечает ему. При известном опыте крик, обозначающий смену партнеров на гнезде, нетрудно отличить от обычного журавлиного курлыканья. Ориентируясь на него, мы и нашли два других гнезда серого журавля. Очень трудно найти гнезда кукши, кедровки, сойки и снегиря, держащихся у гнезд всегда необычайно осторожно. Почти не попадается на глаза в пору размножения лесная завирушка, и только знание того, что гнездится она в густых сплетениях молодых елочек, облегчает поиск ее гнезд. Нелегко найти спрятанные в гнилых пнях, в корнях деревьев, реже в дуплах или на земле гнезда зарянок. Эти птицы хотя и подают тревожные сигналы при виде человека, но держатся далеко от гнезда и в присутствии наблюдателя к гнезду обычно не подлетают. Сходно ведет себя иногда и соловей, гнездо которого, при наземном его расположении, найти всегда трудно. При поисках гнезд следует помнить также, что возможны довольно значительные индивидуальные уклонения в характере гнездования птиц. Эти уклонения свидетельствуют об определенной пластичности гнездовых инстинктов птиц, о их способности учитывать обстановку и в зависимости от сложившейся ситуации отыскивать места, порой совсем необычные для вида, но наиболее благоприятные для выведения потомства. Мы находили, например, гнезда древесных птиц—серых мухоловок и горихвосток—на земле, а гнезда садовых славок, которые располагаются низко в кустах или в траве, — на ветвях крупных деревьев в 5 метрах от земли. Большая синица, обычно поселяющаяся в дуплах, однажды загнездилась открыто, использовав старую постройку другой птицы, а сойка соорудила гнездо на балках триангуляционной вышки. Даже рябчик как-то обосновался на дереве, отложив яйца в старое гнездо сойки. Отношение птиц к человеку. После того как гнездо найдено, начинается новый этап преодоления сопротивления птицы—быть сфотографированной с близкого расстояния. Присутствие у гнезда человека для большинства птиц—целое событие в жизни. Они предпринимали столько всевозможных уловок, чтобы гнездо не было замечено и беспомощные птенцы не были найдены, и вдруг человек уже у самого гнезда, протягивает к нему руку! Это кульминационный момент, после которого поведение птиц обычно в корне меняется. Если до того, как было обнаружено гнездо, они пытались как-то отвлечь внимание врага или старались остаться незамеченными, то теперь они стремятся либо поскорее покинуть опасный участок, либо, наоборот, защитить гнездо или птенцов. В лучшем случае при приближении человека самка незаметно ускользает из гнезда. Если кладка теплая — признак, указывающий на недавнее присутствие птицы на гнезде,—то в этом случае можно быть спокойным за судьбу кладки: как только человек уйдет, самка вернется и снова начнет обогревать яйца. Хуже, когда птица сидит на гнезде очень плотно и подпускает человека совсем близко. Некоторые особи, будучи в другое время исключительно осторожными, в пору насиживания не оставляют гнезда, позволяют дотрагиваться до них, даже брать в руки. Такое крепкое затаивание требует от птицы большого нервного напряжения, о чем свидетельствует ее учащенное дыхание. Следствием же сильного внутреннего волнения может быть срыв нервной системы, приводящий к нарушению гнездового поведения, а иногда к тому, что птица бросает гнездо. Это довольно часто случается с утками. Очень упорно сидят на гнездах и самки стрепетов, но всякий раз, когда мы подходили вплотную к гнезду стрепета, самка после долгого затаивания с шумом срывалась и, пролетев несколько метров, вдруг, как подстреленная, имитируя подранка, падала на землю. Здесь она обычно начинала биться как бы в истерическом припадке—с криком и конвульсивными движениями. Только после этой “разрядки” птица скрывалась в траве. Таким образом, обнаружение человеком гнезда иногда тяжелая травма для птиц. Поэтому, отыскав гнездо, нужно всегда соблюдать максимальную осторожность. В первое время нельзя задерживаться долго у гнезда. Уходить от него надо стараться на виду у птицы. При повторном подходе следует предупреждать птиц о своем приближении нарочитым разговором или покашливанием, чтобы они могли скрыться заранее, а не вылетали внезапно в диком ужасе из-под самых ног. Иногда думают, что наиболее доверчивыми должны быть так называемые синантропные виды, то есть птицы, живущие около человека, например воробьи или скворцы. Надо сказать, что такие виды как раз не очень доверчивы. Они спокойно выносят присутствие человека до тех пор, пока он не обращает на них внимания. Но стоит начать пристально рассматривать их, а тем более направить на них объектив, как они сразу же стараются скрыться. То, что большинство птиц панически боится людей, доставляет массу хлопот фотографу-натуралисту, но к этому он привык и считает подобное поведение естественным. Однако иногда птицы начинают вести себя иначе, и это может вызвать у снимающего замешательство, особенно, когда птицы становятся агрессивными. Необычайной смелостью и враждебностью по отношению к человеку поразила нас одна длиннохвостая неясыть. Как-то в старом сосняке на краю болота мы обнаружили большое гнездо на сосне. Оно, возможно, когда-то принадлежало ястребу-тетеревятнику. Никаких птиц вокруг не было видно, однако мы решили все-таки влезть на дерево и окончательно убедиться, что гнездо пустое. Без особого труда один из нас преодолел первые 3—4 метра, но тут же почувствовал сильный удар по голове и ощутил острую боль в шее. Из глубоких царапин потекла кровь. Так состоялось наше первое знакомство с длиннохвостой неясытью, птенцы которой, как оказалось, сидели в гнезде. Совершив нападение, сова расположилась рядом на суку и стала издавать звуки, похожие на лай. Агрессивность неясыти в дальнейшем не утихала. Она регулярно нападала на каждого, кто пытался взобраться на дерево. Направляясь к ее гнезду, мы предусмотрительно нахлобучивали на глаза шапки и надевали плотные куртки. Удары совы тем не менее всякий раз были ощутимы. Поражали сила и острота когтей совы. Они легко проникали через куртку и рубашку и оставляли глубокие царапины на теле. Особенно неприятно было выжидать нападения птицы. Момент удара заранее предвидеть было абсолютно невозможно, потому что совы летают совершенно бесшумно. Часто фотограф воспринимается птицами как личный враг. Иногда они даже запоминают его в лицо и повсюду преследуют. Нам известен случай, когда ласточки, которых снимал у гнезда один человек, хорошо его запомнили. Птицы отличали фотографа от других людей по каким-то своим приметам и не пропускали случая всякий раз с пронзительным криком спикировать над его головой, стремительно пролетев в нескольких сантиметрах. Интересно, что ласточки узнавали своего “врага” и нападали на него не только у гнезда, но всюду, где им приходилось его встретить. Стоило фотографу выйти утром из дому, как сидевшая на флюгере ласточка слетала и с криком провожала его по дороге. Если он шел не один, то птицы все равно налетали только на него. И это продолжалось до тех пор, пока у ласточек не выросли птенцы. Сходное поведение можно наблюдать также у ворон. Многим птицам свойственна привычка следить за человеком, подходящим к гнезду. Однако особенно ярко эта привычка выражена у хищных птиц. Почти все они способны почувствовать, что если человек, который только что находился у гнезда, не ушел, хотя и исчез из поля зрения, значит он где-то здесь—спрятался! Например, луней можно снимать только в том случае, если фотографа к гнезду провожает несколько человек, которые после того, как снимающий скроется в палатке, демонстративно уйдут. Так, когда один из нас фотографировал степного луня у гнезда, его провожали три человека. Они ждали, пока он подготовит оптику, удобно разместится в укрытии, и затем уходили. Минут через десять после ухода людей самка возвращалась к гнезду и позволяла беспрепятственно фотографировать себя. Аналогично вела себя самка степного луня у другого гнезда. В этом случае фотографа провожал только один человек, но применялся следующий маневр. Не доходя до гнезда, один человек прятался, а другой, спугнув птицу, садился в палатку. Затем по условленному сигналу к гнезду подходил помощник и, постояв здесь некоторое время, медленно шел прочь. Этого было достаточно, чтобы обмануть луней. Удалению человека от гнезда луни придавали такое большое значение, что палатка и даже процесс съемки их уже не тревожили. В тех случаях, когда мы приходили к гнезду без сопровождающих лиц, птицы никогда не возвращались, как бы хорошо ни была замаскирована палатка. Возможно, что способность к подобному анализу обстановки связана у луней с жизнью среди открытого ландшафта. Высматривание добычи с воздуха, вероятно, развило у них необходимую наблюдательность и способность запоминать место, куда скрылся объект, за которым они следят. Интересно, что иногда птицы легко замечают, если к гнезду открыто подходят два человека, а возвращается только один. Так, как-то раз мы вдвоем направились к гнезду болотного луня. После того как ушел лишь один из нас, самка к птенцам так и не прилетела, несмотря на то, что они были голодны и громко пищали. Она упорно ждала, когда уйдет и второй посетитель. Как ведут себя болотные луни при двух провожатых, мы не смогли проверить. Но можно определенно сказать, что когда к гнезду подходят четыре человека, птицы уже не замечают, если один из них (фотограф) остается в укрытии. Таким образом, считать до четырех луни, во всяком случае, не умеют. Столь же внимательно следят за подошедшим к гнезду человеком степные орлы. Вот характерный пример. Гнездо, которое мы наметили для съемки, располагалось на старом стоговище—излюбленном месте гнездования орлов в степных районах. Поскольку гнездо находилось очень далеко от нашего дома, мы приехали к нему утром на машине. При подходе машины орлица слетела с гнезда, оставив в нем недоеденного суслика. В небе показался второй орел. Обе птицы взмыли высоко вверх и скрылись из виду. До отъезда машины фотограф не успел спрятаться в укрытии, и поскольку взрослых орлов поблизости не было, он не очень торопился, желая тщательно подготовиться к съемке. Но взрослые птицы, по-видимому, зорко следили за обстановкой и заметили, что после ухода машины у стоговища остался человек. Этого оказалось достаточным, чтобы орлы не решились подлететь к гнезду в течение десяти часов. Когда вечером за фотографом приехала машина и он, с трудом разогнув спину, выбрался из тесного шалаша, то увидел двух орлов, сидящих на стогу в полукилометре от гнезда. Они весь день терпеливо ждали, когда уйдет спрятавшийся человек! Перед уходом мы покормили проголодавшихся птенцов остатками суслика. Орлята сами еще не умели есть. В противоположность родителям они были очень доверчивы и после третьего куска начали брать мясо из рук. На Карельском перешейке, в районе Раковых озер, мы несколько дней провели у гнезда больших подорликов. После тщательной подготовки укрытия, к которому птицы имели возможность привыкнуть, мы приступили к съемке, но, к своему удивлению, столкнулись с исключительной осторожностью подорликов. На щелчок затвора они реагировали, как на выстрел. При малейшем движении объектива птица сразу же покидала гнездо. Можно было подумать, что они видят человека сквозь стенки палатки. Подход к гнезду подорликов по залитому водой лесу был утомителен, и мы решили установить под гнездом небольшую брезентовую палатку, чтобы наблюдатель мог спуститься в нее прямо из укрытия, расположенного на дереве. Делалось это, естественно, во время отсутствия подорликов у гнезда. Таким образом, орлы совсем перестали видеть людей на гнездовом участке. Это в корне изменило их поведение. Теперь самка часто и почти безбоязненно подлетала к гнезду и кормила птенцов. Настораживал ее лишь щелчок затвора. Во время этих съемок мы поняли, что причиной крайней осторожности подорликов был сам факт появления людей в районе гнезда. Поскольку эти птицы живут в лесу, то, улетев от птенцов, они оказываются не в состоянии проследить за тем, ушел испугавший их человек или нет. В дни, когда птицы замечали нас, они были чрезвычайно осторожны. Впоследствии при фотографировании гнезд крупных хищных птиц, обитающих в лесной местности, мы стали прятаться в засидку в темноте, чтобы взрослые птицы не могли нас видеть вообще. К гнезду мы приходили вечером, ночевали под деревом, а на рассвете забирались в укрытие. Это позволило нам получить кадры из гнездовой жизни и большого подорлика, и орлана-белохвоста, и других очень осторожных хищников. Однако постоянно находиться во власти страха и при малейшем подозрении на опасность обращаться в паническое бегство невозможно. Если бы птицы были слишком пугливы, они не успевали бы ни поесть сами, ни накормить птенцов. Поэтому, заметив что-либо подозрительное, они далеко не всегда сразу улетают. Часто бывает наоборот: птицы приближаются к незнакомому предмету и как бы специально изучают его с тем, чтобы оценить степень грозящей им опасности. Особенно ярко исследовательское поведение проявляется у видов с высокоразвитой психикой. Среди птиц таких видов немало, но больше всего нас поразили в этом отношении серые журавли и вороны. Наша первая близкая встреча с журавлями была совершенно неожиданной. Мы сидели на пойменном лугу недалеко от реки в замаскированной палатке, в которую забрались еще ночью. Рано утром, когда солнце зажгло тысячи росинок на траве, на берегу реки послышался неясный шорох. Посмотрев в узкую, специально сделанную в стенке палатки щель, мы увидели стоящих в тридцати метрах от нас шесть красавцев журавлей. К этим птицам мы питаем какое-то особое чувство. Среди представителей нашей северной фауны они нам кажутся самыми стройными и красивыми. Кроме того, нам до сих пор не удавалось их сфотографировать, хотя стремились мы к этому давно. Журавли стояли тесной кучкой и молча смотрели в нашу сторону. Мы любовались ^ми, затаив дыхание, боясь пошевелиться. Позы птиц выражали нерешительность. Но вот бдин журавль отделился от группы и медленно пошел в нашу сторону. Напряженно всматриваясь в палатку, он приближался к ней, издавая приглушенные низкие звуки, которых нам до того слышать не приходилось. Подойдя шагов на пять, журавль остановился, наклонил голову и несколько минут рассматривал нашу засидку, а затем стал обходить ее сзади. Вид укрытия с тыльной стороны показался ему не внушающим доверия. Действительно, там маскировка была сделана хуже и просвечивала материя палатки. Журавль, вероятно, почувствовал, что в засидке находятся люди, поднялся в воздух и полетел над самой землей к стоящим в ожидании птицам. Это заставило всех журавлей подняться на крыло, и группа исчезла так же бесшумно, как и появилась. В поведении журавля-разведчика выражалось явное стремление оценить обстановку и узнать, является ли вновь возникший на лугу предмет—наша палатка—опасным. Особенно целесообразным было то, что не все птицы рисковали одновременно. Возможно, это получилось случайно. Во всяком случае, подошедший почти вплотную к палатке и осматривающий ее со всех сторон журавль произвел на нас неизгладимое впечатление. Его облик и поведение запомнились нам на всю жизнь. Ощущение, что птицы за нами внимательно следят, возникло у нас и при фотографировании воронов. Их гнездо располагалось на триангуляционной вышке на очень большой высоте. Съемка велась из угла верхней площадки, обитой толем. Находясь на площадке вышки, можно было удалиться от гнезда не более чем на два метра. Это, конечно, было слишком близко для таких крупных и осторожных птиц. Объектив из укрытия мы, естественно, не выставляли, а снимали изнутри нашего закутка через небольшое отверстие. В первый прилет вороны вели себя спокойно. Они кормили птенцов, переговариваясь между собой красивыми гортанными голосами. Шума затвора они, по-видимому, не слышали из-за сильного ветра. Но в следующий прилет к гнезду один из воронов вдруг насторожился и начал всматриваться в отверстие, через которое производилась съемка. Вероятно, он что-то заметил. Торопливо покормив птенцов, ворон направился к нашему укрытию. Мы слышали, как птица ходит по балкам вышки над самой нашей головой. Затаившись в углу, мы испытывали очень неприятное чувство. Было ясно, что если ворон увидит нас в щель, которую нам не удалось заделать в крыше, все наши старания и длительные приготовления пойдут насмарку. Придется прекратить только что начавшиеся съемки и интересные наблюдения за жизнью этой редкой и осторожной птицы. И нам не удалось обмануть бдительность воронов, недаром славящихся своим умом. Птица отыскала, наконец, щель в крыше и умудрилась в темноте засидки рассмотреть человека. Когда наш взгляд встретился с настороженным глазом птицы, мы поняли, что все пропало. Ворон тревожно закричал и поднялся в воздух. А нам оставалось как можно скорее разбирать засидку и уходить, чтобы осторожные птицы не бросили гнезда. Итак, как мы видим, натуралист, отыскивающий гнезда либо фотографирующий птиц у кладок или птенцов, имеет дело с несколькими типами поведения, описанными выше: скрытным, доверчивым, агрессивным, отводящим, осторожно-исследовательским и другими. Трудно сказать, под влиянием каких причин формируется тот или иной тип поведения. Например, далеко не во всех случаях понятна причина чрезвычайной осторожности одних птиц и, наоборот, исключительной доверчивости других. Доверчивость по отношению к человеку, казалось бы, должна быть исходной чертой поведения. Известно, например, что на необитаемых островах многие птицы не пугливы. На это в свое время обратил внимание Ч. Дарвин, путешествуя на корабле “Бигль”. На Галапагосских островах, где птицы издавна не имели регулярного контакта с человеком, они поражали доверчивостью всех естествоиспытателей, посещавших эти острова. Так, Д. Лэк в книге “Дарвиновы вьюрки” сообщает, что некоторые птицы здесь совсем ручные. Из его описаний мы узнаем, что галапагосский канюк (Витео galapagensis) чуть ли не позволяет трогать себя руками, а местный пересмешник (Nesomimus) иногда даже пытается трепать шнурки на ботинках у людей. В наших лесах тоже есть виды, которые в гнездовой период жизни поражают исключительной доверчивостью по отношению к человеку. Вы можете стоять во весь рост рядом с их гнездом, и птицы совершенно спокойно будут летать перед вами и кормить птенцов. Так обычно ведут себя, правда, не все представители, а лишь некоторые особи длиннохвостых синиц-ополовников, пухляков, хохлатых синиц, корольков, пеночек-весничек. В этих случаях фотографировать птиц, естественно, довольно легко. Поведение, например, ополовника, прилетевшего однажды кормить птенца к нам на руку, легче всего объяснить тем, что знакомство с человеком у данной особи было первым в ее жизни. Однако почему же тогда так осторожно держатся у гнезда живущие в глухой тайге кукши, которые почти не встречаются с людьми? Подобного рода факты заставляют предполагать, что у некоторых птиц осторожность является исходной формой поведения, в то время как доверчивость—вторичной, возникшей в процессе контакта с человеком, если этот контакт не был во вред птице. Ссылка на комментарий
Экспертная группа Stanislav Опубликовано 10 ноября, 2008 Автор Экспертная группа Поделиться Опубликовано 10 ноября, 2008 Продолжение: Бывает, однако, и так, что доверчивая птица после сильного испуга внезапно становится очень осторожной. В отдельных случаях, при сильном возбуждении, даже очень осторожные птицы, например сойка или сорокопут-жулан, начинают вести себя агрессивно—нападают на человека, стараясь нанести ему удар в голову клювом. В нашей практике известен случай, когда сойка, защищая своих птенцов, ударила орнитолога в лоб настолько сильно, что последнему долго пришлось ходить с забинтованной головой. По-разному могут вести себя и всем хорошо знакомые зяблики. Эти птицы, как правило, не притворяются ранеными у гнезда. Будучи побеспокоенными, они чаще всего, находясь в стороне от наблюдателя, лишь подают тревожные голосовые сигналы—рюмят и пинькают, отвлекая внимание пришельца. Однако у отдельных самок зяблика очень ярко выражено явление отвода. Стоит иногда случайно коснуться дерева, на котором находится гнездо зяблика, как в ответ на это, казалось бы слабое, раздражение самка выскакивает из гнезда, буквально валится на землю и бьется у ваших ног, демонстрируя необычные для вида приемы поведения, свойственные лишь немногим особям, Таким образом, исходная, наиболее типичная для вида манера поведения птицы может быть очень сильно изменена под влиянием частных обстоятельств ее жизни. Отношение птиц к процессу съемки. Гнездо служит птицам не только для защиты птенцов от дождей, холодов и жгучих лучей солнца. Оно обеспечивает безопасность большинства взрослых птиц и предохраняет их будущее потомство от многочисленных врагов. Так, гнездо иволги, расположенное высоко от земли на тонких концах веток деревьев, совершенно недоступно для наземных врагов, а кладки дятлов и синиц, помещенные в дуплах, надежно скрыты и от глаз пернатых хищников. Но птицы, живущие в степи и на лугах, выводят птенцов на земле, и основная защита гнезда у этих видов—его маскировка. Здесь имеют значение мельчайшие детали. Трава, нависающая над гнездом, скрывает насиживающую самку. Но если растения сплетены слишком густо, они лишают птицу возможности видеть что-либо вокруг. Такое жилье может стать для нее западней. Если самка насиживает на открытом месте, нужна идеальная покровительственная окраска, какой обладает, например, козодой. Многие птицы очень пугаются, когда для удобства фотографирования натуралист убирает закрывающие гнездо ветки и травинки. Если при возвращении к гнезду птица находит привычную для нее растительность около гнезда примятой или выдернутой и если при этом ей все-таки удается преодолеть страх и она не бросает гнезда, она первым делом принимается его маскировать. Так, самка стрепета всякий раз, когда возвращалась на гнездо, у которого перед этим “потрудился” фотограф, сразу же начинала приводить его в порядок. Отогнутые человеком травинки она методично, стебелек за стебельком устанавливала на прежнее место. Чтобы они опять склонились над гнездом, она поочередно каждую из травинок подолгу держала в клюве. В результате растения снова пригибались над гнездом, образуя как бы редкий шатер. Сидя в таком гнезде и оставаясь незаметной, птица могла хорошо наблюдать за тем, что происходило вокруг. С еще большим рвением маскируют гнезда некоторые утки, например широконоски. Мы снимали их у гнезд дважды. В обоих случаях кладка помещалась в неглубоких ямках и была прикрыта сверху нависающей травой, которую для удобства фотографирования мы вынуждены были отклонить в сторону, У первого гнезда после долгих ожиданий мы, наконец, увидели в зеркале фотоаппарата широкий лопатообразный клюв утки, а из сплетения травы вскоре заблестел ее настороженный глаз. Через несколько минут над гнездом показалась вся утиная голова и. почти сразу же исчезла. Было ясно, что птица боится сесть в демаскированное гнездо. Вскоре, однако, широконоска нашла удачное решение. Выставив из скрывающей ее травы лишь голову, утка вытащила из гнездовой подстилки часть травы и пуха и из этого материала на наружном краю гнезда поспешно соорудила высокий валик. Тем самым птица загородилась от фотографа как бы ширмой и только после этого села на кладку. Аналогичным образом вела себя и вторая широконоска. Как только утка садилась на гнездо, она принималась натягивать на себя стоящие поблизости растения, как бы покрываясь одеялом. Интересно было наблюдать, как постепенно птица становилась невидимой. Из груды пуха и травинок лишь изредка показывался массивный клюв утки, чтобы схватить и пригнуть над гнездом очередную травинку. Было совершенно очевидно, что вся процедура маскировки гнезда—это инстинктивное стремление сделать себя и гнездо как можно менее заметными. При съемке морских зуйков — мелких куличков, живущих на влажных солонцах, мы убрали всего лишь несколько стеблей сухих морских водорослей, валявшихся перед гнездом. Эти травинки, как нам сперва показалось, были случайно обронены птицами при устройстве гнезда. Однако наведенный нами порядок не понравился зуйку. Вернувшись, самка подошла к лежащим в стороне травинкам и деловито снова раскидала их перед гнездом. Полагают также, что в целях лучшей маскировки гнезда многие птицы тщательно убирают и уносят подальше белый птенцовый помет и скорлупу от яиц, из которых недавно вылупились птенцы. В процессе фотографирования турухтана у гнезда во время вылупления нам пришлось убедиться в этом самим. Как только вышел из яйца первый птенец, самка положила мешавшие ей скорлупки на край гнезда. Но, выделяясь белым пятном, они неотступно привлекали ее внимание. Птица постоянно оглядывалась на них, перекладывала с места на место, а затем встала и унесла прочь. При неоднократной съемке одних и тех же птиц у гнезд из укрытия часто шалаш-палатка с ее внутренними шорохами и шумами и вращающийся при наводке блестящий глаз объектива становятся для птиц предметами не более подозрительными, чем растущий около гнезда куст. Так бывает, однако, не всегда. Разные виды птиц и даже разные особи одного и того же вида не одинаково относятся к засидке и фотоаппарату. Одни привыкают к процедуре съемки очень быстро, другие так и остаются до самого конца осторожными. Некоторые сильно пугаются блеска объектива и довольно спокойно реагируют на посторонние незнакомые шумы, другие же, наоборот, будучи почти равнодушными к объективу, вздрагивают и настораживаются при малейшем шуме, доносящемся из палатки. Поведение птицы во время съемки во многом определяется индивидуальными свойствами ее характера. Это видно хотя бы по тому, что обычно одна птица из пары бывает значительно осторожнее другой. Более доверчивыми оказываются самки, но случается и наоборот. Как правило, те особи, которые много кричат у гнезда, бесстрашно отводят человека или нападают на него, очень плохо привыкают к процессу съемки. Они сильно реагируют на всякое изменение обстановки и настолько пугаются поставленной палатки, что иногда совсем перестают насиживать кладку или кормить птенцов. Индивидуальные особенности поведения птиц принято объяснять различиями в истории жизни отдельных особей, их личного опыта, разной степенью их возбуждаемости. Видовую же специфику поведения обычно связывают с историей вида, со своеобразием ландшафта, в условиях которого протекала его эволюция. Физиологи считают установленным, что формы поведения птиц, обеспечивающие своевременное обнаружение опасности, тесно связаны с ведущими органами чувств. Например, у птиц, живущих на открытых пространствах (полевые жаворонки), ведущим анализатором служит зрение, а у лесных птиц (соловей)—слух. Однако, фотографируя птиц из шалаша-палатки, мы убедились в том, что далеко не все птицы ведут себя по законам, которые в науке считаются признанными. Поведенческие реакции типичных обитателей открытых пространств, например жаворонков, а также степных орлов и некоторых уток, совершенно неожиданно для нас оказались иными, не укладывающимися в принятую схему; эти птицы более всего пугались именно звуков (!), в частности щелканья затвора фотоаппарата, скрытого в палатке. Некоторые фотокамеры обладают очень шумно работающими затворами, и спуск такого затвора даже самому фотоохотнику в тишине ожидания часто кажется слишком громким. Естественно, что на насторожившуюся птицу он может оказать тем большее воздействие. Особенно пугаются работы затвора отдельные виды уток. Много хлопот в связи с этим доставила нам одна самка шилохвости. Целый час после того, как мы спрятались в засидке, она не решалась приблизиться. Наконец, в сопровождении селезня утка пролетела над гнездом и села невдалеке. Только после осмотра территории с воздуха шилохвость несколько осмелела. Поскольку трава на лугу была еще низкая, можно было видеть, как утка, пригнувшись к земле, как бы стелясь по ней, стала приближаться к гнезду. Пройдя несколько шагов, она остановилась, вытянула шею и осмотрелась. Затем последовала новая пробежка и новая остановка. В конце концов шилохвость подошла к гнезду, разгребла лапами закрывающий кладку пух и начала усаживаться. Почти одновременно со спуском затвора утка шумно слетела с гнезда. Вернулась она лишь через час. Еще один кадр—и утка стремительно улетела вновь. Из опасения, что кладка переохладится и птица бросит гнездо, мы прекратили съемку и ушли. За два часа напряженного ожидания было сделано всего два кадра! Подобным образом реагировало на звук затвора большинство других видов речных уток, которых нам приходилось снимать. Иногда, правда, встречались особи, совсем не боявшиеся шума затвора. Нам до сих пор не ясно, были ли это старые, наиболее опытные или, наоборот, молодые, неопытные птицы. Звук спускаемого затвора иногда заставляет птиц существенно менять поведение. Фотографировать птицу обычно начинают в тот момент, когда она, направляясь к гнезду, оказывается на каком-нибудь свободном от растительности месте. После нескольких щелканий затвора птицы запоминают, на каком участке их пути возникали “страшные звуки”, и начинают искать другой подход к гнезду. В этой связи вспоминается съемка чирка-свистунка. Гнездо этой самой маленькой нашей утки располагалось на краю заболоченного луга в небольшой ямке. Двенадцать яиц лежали в ней в два слоя, как в мисочке. Засидка была поставлена заблаговременно, а съемка началась в тот день, когда птенцы проклюнули скорлупу. Один из нас устроился в палатке с вечера и уже в четыре часа утра приступил к фотографированию. Успокоившаяся за ночь птица испугалась шороха в палатке, а также щелчков затвора и вскоре слетела с гнезда. Однако отсутствовала она недолго. На пути ее следования к гнезду, на специально расчищенном месте, мы опять начали съемку, но, услышав звук работы затвора, уточка повернулась и ушла. Всякий раз, когда она вновь появлялась, можно было успеть сделать только один кадр, так как каждый раз после щелканья затвора испуганная птица убегала и затаивалась в траве. В конце концов она перестала стремиться к гнезду и уселась неподалеку в маленькую ямку, приняв характерную позу, будто сидит на кладке.. . По поведению птицы было видно, как инстинкт насиживания борется в ней с инстинктом осторожности и как она пытается обмануть себя, насиживая пустое место. Но такой образ действий отвлекал утку от гнезда недолго. Она, наконец, прорвалась к кладке, туда, где ее присутствие было столь необходимо — ведь в гнезде шло вылупление птенцов. Однако было хорошо заметно, что насиживание вблизи работающей камеры требовало от птицы очень большого напряжения. Утка все время вздрагивала, постоянно оглядывалась, тяжело дышала. И понадобилось несколько часов, чтобы чирка-свистунка перестал беспокоить незнакомый звук. Нырковые утки привыкают к палатке и объективу значительно скорее, чем речные. После того как их спугнут с гнезда, они возвращаются к кладке сравнительно быстро, иногда уже минут через двадцать. Когда утка садится на гнездо, ее внимание, естественно, привлекает шум, связанный с работой фотоаппарата. Птица начинает всматриваться в объектив и после того, как фотограф сделает три-пять кадров, обычно слетает с гнезда, опускается за палаткой и тщательно ее "обследует. Удостоверившись в том, что ничего страшного нет, нырок возвращается на гнездо и больше уже не обращает внимания ни на блеск объектива, ни на шум затвора. Очень пугает шум работы камеры многих хищных птиц, в частности степных орлов. Мы снимали их из хорошо замаскированного укрытия, которое было сооружено заранее, чтобы птицы могли к нему привыкнуть. Когда приготовления к съемке были закончены, орлица, покружив над гнездом, села неподалеку и, спустя минут тридцать, появилась в поле зрения объектива. Она подходила медленно, делая крупные шаги. В этот момент мы сняли первый кадр. Самка сразу остановилась и перевела взгляд с птенца на объектив. Мы сделали еще два-три снимка. С каждым щелчком фотоаппарата орлица все больше настораживалась и затем улетела, не выдержав шума затвора. Вернулась она только минут через сорок, причем так тихо, что мы пропустили ее приближение и заметили птицу, когда она была уже на гнезде. Мы дали самке время успокоиться и затем нажали на спуск затвора. Орлица сразу же вскочила и улетела. И так происходило после каждого щелчка затвора. Иногда над гнездом проносился орел-самец. Орлица обычно взмывала ему навстречу, чтобы принять принесенный корм. Один раз она вернулась, держа в клюве обмякшее тело суслика. Положив зверька на край гнезда, орлица снова начала греть птенца и при этом, не мигая, смотрела в объектив. По поведению самки было видно, что ей надо поправить перья на спине, но только она начинала поворачивать голову, как объектив вновь притягивал ее взгляд. Казалось, что орлица ожидает щелчка аппарата. Мы прекратили съемку. И действительно, попробовав несколько раз дотронуться до перьев спины и не услышав после этого щелчка затвора, птица, наконец, оторвала глаза от объектива и принялась за свой туалет. Встав на край гнезда, она поправила перья на груди и брюшке, затем долго чесала лапой за ухом. В это время орлица чем-то напоминала кошку. Когда она поднимала оперенную, как у всех орлов, лапу, пальцы сжимались в кулак и нога становилась похожей на лапу зверька. Закончив туалет, орлица отряхнулась. При этом перья ее громко зашелестели и зазвенели, словно кольчуга. Затем птица приступила к кормлению птенца. Белый орленок, размером чуть побольше только что вылупившегося куриного цыпленка, был едва виден в лотке гнезда. Орлице приходилось приседать, чтобы дотянуться до него клювом. Только теперь мы осмелились снова щелкнуть затвором камеры. Увлеченная кормлением, птица не обратила внимания на звук. Мы снимали кадр за кадром, а орлица лишь изредка оглядывалась на объектив, но не улетала. Когда, наконец, птенец был накормлен и остатки суслика съедены самой орлицей, она вновь стала резко реагировать на незнакомые звуки. Птица вздрагивала и настораживалась после каждого щелчка затвора и в конце концов улетела. Отрицательная реакция степных орлов на механические звуки, вообще говоря, нас удивила. Мы предполагали, что орлы, так же как и другие хищные птицы, будут бояться в основном объектива. Однако, проанализировав факты, мы пришли к заключению, что способность тонко дифференцировать звуки, вероятно, связана с главным способом охоты степных орлов, требующим очень хорошо развитого слуха,—с подкарауливанием сусликов у нор. Как-то в казахстанских степях нам довелось фотографировать малого жаворонка. Его нужно было снять не на гнезде, а при подходе к кладке. Это удалось сделать довольно скоро. Птица, боясь звука затвора, при каждом щелчке отбегала прочь, но тут же возвращалась назад и опять шла мимо нашей палатки. Мы снимали жаворонка до тех пор, пока не кончилась пленка. Во время перезарядки камеры самка успела сесть на кладку. И тут поведение птицы резко изменилось. Щелчки затвора как бы совсем перестали на нее действовать. Она лишь сильнее затаивалась в гнезде. Мы не выходили из палатки, чтобы не пугать жаворонка. Однако нам хотелось сделать еще несколько снимков идущей среди травы птицы. Возникла целая проблема, как согнать жаворонка с гнезда. В конце концов мы этого добились, громко закричав на птицу. Но теперь жаворонок вновь изменил манеру поведения. Если раньше он, как и все виды жаворонков, шел к гнезду по строго определенному маршруту, на одном из отрезков которого мы и подкарауливали птицу, то теперь самка стала слету садиться на кладку. Таким образом она избегала того участка пути, на котором раздавался непонятный звук работающего аппарата. На гнезде же этот шум не мог заставить птицу прервать насижи-вание. Жаворонки, сидящие на гнезде, по-видимому, всегда реагируют на незнакомые им звуки затаиванием. Убегают же они лишь в том случае, если находятся вне гнезда. Следует, наконец, указать на то, что отношение птиц к процедуре фотографирования может сильно меняться в зависимости от того, на какой стадии находится их гнездование. Менее всего привязаны птицы к только что строящемуся гнезду, более всего—к гнезду с птенцами. Будучи потревожены во время сооружения жилища, они бросают постройку и переселяются на новое место. Относительно слабо удерживает птиц также и свежая кладка. Когда мы попытались сфотографировать серого жаворонка, только что начавшего насиживание, нас постигла полная неудача. Птица настолько боялась палатки и объектива, что в нашем присутствии так и не подошла к гнезду, В течение двух-трех часов беспокойно бегала она вокруг, время от времени оказываясь совсем близко, но как только попадала в поле зрения объектива, немедленно улетала. Так повторялось до тех пор, пока в конце концов жаворонок не начал улетать от гнезда все дальше и дальше, а на подступах к нему пугаться все сильнее и сильнее. Было видно, как инстинкт насиживания у птицы под влиянием фактора беспокойства постепенно ослабевал. В связи с этим нам пришлось отказаться от съемки и уйти, чтобы совсем не отпугнуть птицу от гнезда. Подводя итог всему сказанному выше о фотографировании птиц у гнезд и кладок, мы хотим еще раз обратить внимание на то, что, как бы ни были осторожны или доверчивы, нервозны или спокойны птицы, человек у гнезда всегда причиняет им много волнений. Поэтому, снимая птиц, нужно максимально учитывать особенности их психики, быть возможно более предусмотрительным и внимательным и следить за тем, чтобы не причинить им вреда. В противном случае может произойти непоправимое—птица бросит гнездо. Снимок же, полученный ценой гибели гнезда, еще никого и никогда не радовал. И наоборот, тактичное отношение к птицам всегда себя оправдывает и служит основным залогом успеха в работе фотографа-анималиста. У ГНЕЗД ВЫВОДКОВЫХ ПТИЦ По типу развития всех птиц, как известно, принято разделять на птенцовых и выводковых. У птенцовых птенцы вылупляются из яиц голыми или едва покрытыми редким пушком, слепыми, с закрытыми слуховыми проходами, неустановившейся температурой тела и совершенно беспомощными. Они долго сидят в гнездах и требуют постоянного ухода. Родители не только регулярно кормят их, но и систематически обогревают, защищают от дождя и солнечных лучей, а также очищают гнезда от испражнений. Птенцы выводковых птиц появляются на свет покрытыми густым пухом, с уже развитыми органами чувств, с почти установившейся температурой тела. Они способны с первого же дня самостоятельно передвигаться и иногда даже отыскивать корм. Разделение птиц на выводковых и птенцовых в известной мере условно. Существует много систематических групп птиц с промежуточным типом развития, у которых степень выводковости или птенцовости выражена весьма различно. Тем не менее говорить о типичных выводковых и типичных птенцовых птицах все-таки приходится. Применительно к типично выводковым птицам вполне закономерно встает вопрос: кто первым у них оставляет гнездо—птенцы или родители? Наблюдения показывают, что в одних случаях вызывают детей из гнезд и уводят их на кормовые участки родители (так ведут себя многие утки), в других — первыми выбегают пуховички и уже за ними следуют взрослые птицы, что характерно для куликов. Многое зависит от порядка вылупления птенцов. Это наглядно демонстрируют пуховички турухтана, которые появляются на свет с перерывами в несколько часов. Обычно, когда первый птенец уже обсохнет, последний еще только освобождается от скорлупы. Самка турухтана в это время еще плотно насиживает. Подсохшие птенцы один за другим начинают выбираться за край гнезда, а некоторые даже пробуют уходить подальше, что очень беспокоит взрослую птицу. Ведь воспитывает птенцов одна самка. Турухтаны полигамы, и самцы только токуют—пляшут на лугах и дерутся, но к воспитанию потомства никакого отношения не имеют. Самка постоянно квохчет, созывая разбегающихся детей, а когда те возвращаются, усиленно приглашает их под полураскрытые крылья. Естественно, что в период вылупления беспокоить выводковых птиц нельзя, ибо сильно напуганная самка может бросить оставшиеся яйца и только что вылупившихся, но еще слабых птенчиков. Она уведет с собой лишь тех, которые в состоянии самостоятельно передвигаться. Во избежание гибели части выводка фотограф должен за несколько дней до вылупления приучить самку к виду палатки и объективу, а также к шуму затвора. Садиться в укрытие при этом надо до вылупления первого птенца. Лучше всего устраиваться в засидке с вечера, чтобы уже рано утром снимать только что вылупившихся птенцов. Иногда, правда, наклюнутые яйца лежат в гнезде и следующие сутки. В этом случае фотограф надеется снять самку среди птенцов на второе утро. Когда же он снова возвращается к гнезду вечером, то порой оказывается, что птенцы уже покинули его. Так бывает в случае дружного вылупления, что в целом характерно для типично выводковых птиц. Более сложные взаимоотношения между птенцами и родителями наблюдаются у тех выводковых птиц, которые начинают насиживать до окончания кладки, иногда с первого же яйца, в связи с чем птенцы у них появляются в течение нескольких дней. В гнездах таких птиц можно одновременно находить яйца, только что вылупившихся птенцов и уже подросших пуховичков. Сильная растянутость процесса вылупления более всего характерна для поганок и пастушков. Эти птицы, как известно, живут парами, и у них в заботе о потомстве принимают участие как самки, так и самцы. Обычно наблюдается распределение труда: пока самка насиживает последние яйца, самец водит птенцов, вылупившихся первыми. На ночь, а временами и днем пуховички возвращаются отдохнуть в гнездо. Полный выводок у таких птиц снять очень трудно. Даже заранее приученные к действиям фотографа пары поганок независимо от вида—будь то рогатая поганка, чомга или серощекая—проявляют во время вылупления птенцов большую недоверчивость. Обеспокоенные видом объектива или звуком работы камеры, они часто ведут себя следующим образом: одна из поганок остается насиживать кладку, а вторая (обычно самец), усадив уже вылупившихся птенцов к себе на спину, уплывает из поля зрения объектива. А ведь всегда хочется снять на один кадр сразу двух взрослых птиц и всех птенцов! Погоныш, или болотная курочка. Кто хоть раз бывал весной или летом на мокрых, поросших ивняком лугах или на заболоченных берегах рек и озер, заросших хвощом, тот не мог не обратить внимание на брачный крик погоныша. Его сильный, ритмично повторяющийся, резкий посвист слышен издали. “Как кнутом хлещет”,—говорят о погоныше сельские жители. Погоныш — небольшая, размером со скворца, птица темной окраски. Ее относят к семейству пастушковых. За куринообразный облик и способность бегать по топким местам погоныша часто называют болотной курочкой. Однако болотная курочка—название сборное. Оно относится к целому ряду видов пастушковых птиц. Помимо самого погоныша, болотной курочкой часто именуются большой погоныш, малая курочка, курочка-крошка, водяная курочка, или камышница, султанская курица, водяной пастушок и некоторые другие более редкие виды наших пастушков. Давно мы мечтали найти гнездо погоныша или какой-нибудь другой болотной курочки, чтобы сфотографировать взрослых птиц вместе с птенцами. Однако селятся эти птицы среди густых зарослей травы, так что их гнездо можно найти лишь случайно. Однажды в июле отправились мы на заболоченный берег Ладожского озера напротив рыбацкого поселка Дубно. Жара стояла удручающая. Даже на воде, в лодке, было нестерпимо душно. Казалось, что всякая жизнь вокруг замерла. Лишь многочисленные слепни чувствовали себя достаточно бодро. Была пора сенокоса. Густые травы, которые обычно скрывают от нас обитателей лугов, послушно ложились ряд за рядом. Упали они и возле погоныша. К счастью, косарь вовремя заметил гнездо и оставил около него клочок травы. Этот человек и указал нам на него. Мы издали увидели зеленый хохол, одиноко торчащий на выбритом лугу. Подойдя ближе, мы поразились тому, как немного надо травы, чтобы скрыть гнездо от посторонних глаз. Погоныш, возможно, и бросил бы гнездо, если бы у него как раз в это время не шло вылупление птенцов. Взрослой птицы, однако, на гнезде уже не было. При нашем приближении она незаметно убежала и увела с собой всех птенцов. В гнезде лежало только одно яйцо, из которого вот-вот должен был вылупиться птенец. Не теряя времени, мы установили палатку, замаскировали ее сеном и сели в нее в нескольких метрах от гнезда. Нас удивило прежде всего то, что птенцы погоныша вскоре вернулись в гнездо сами, без сопровождения матери. В отличие от пуховичков большинства других выводковых птиц, неотступно следующих за родителями с первого же дня их жизни, птенцы погоныша были, во-первых, довольно самостоятельными и, во-вторых, сильно привязанными к гнезду. Они выбегали из него и прятались в траве при каждом нашем появлении из палатки. Однако стоило нам скрыться, как птенцы тут же оказывались около гнезда и забирались в него. Такое поведение, очевидно, вообще характерно для птенцов пастушковых птиц. Позднее нам пришлось наблюдать подобное явление и у гнезда камышницы. При этом ее птенцы продемонстрировали удивительную способность не только бегать и плавать, но и лазать по ветвям кустарника, на котором, над водой, располагалось их гнездо. Птенцы погоныша тоже хорошо плавают, хотя пальцы их и не соединены плавательной перепонкой. В отличие от птенцов других выводковых птиц, имеющих обычно пеструю окраску, пуховички погоныша одеты в черный пух и только на клюве у них видны ярко-красные отметины. Движения птенцов быстры и торопливы, так что их невольно сравниваешь с мышатами. Стремление юрких пуховичков вернуться к гнезду было настолько велико, что самке стоило немалых трудов отозвать птенцов подальше от подозрительной палатки. Словно курица-квохтунья, она издали манила их. При этом она совершала действия ложного (видоизмененного) значения: как бы специально делала вид, будто нашла что-то вкусное, клевала воду у своих ног, что-то подбирала и вновь бросала. Квохтанье ее походило на глухое урчание. Мы не сразу поняли, что этот странный звук издает погоныш, ибо обычно привыкли слышать лишь резкий свист самцов. В конце концов птице удалось подманить к себе птенцов и она увела их на нескошенную часть луга. Так и не пришлось нам снять погоныша среди его пуховичков. А последний, пятый, птенец, который успел лишь пробить скорлупу яйца, остался лежать в гнезде. В дальнейшем он погиб по существу по нашей вине. Но печального конца могло бы и не быть, если бы самка была приучена к шалашу и объективу. Кулик-черныш. При фотографировании птиц мы постоянно сталкивались со всевозможными непредвиденными обстоятельствами, мешающими съемке. Они чаще всего возникали по причине большой осторожности птиц. Поэтому основная трудность обычно заключалась в преодолении их недоверия к человеку. Но бывало и так, что причиной ряда специфических помех оказывалась, наоборот, излишняя доверчивость птиц. Характерная особенность подобного рода трудностей заключается в том, что они всегда приятны. Доверчивое отношение птиц, даже если оно и служит помехой при фотографировании, всегда действует подкупающе. В таких случаях максимально полно сохраняется естественный ход событий у гнезда, но зато фотограф лишается возможности хоть как-то управлять им. С подобным явлением мы столкнулись, фотографируя некоторых куликов. Особенно выделялся в данном отношении кулик-черныш. Это один из немногих куликов, ведущих по-настоящему лесной образ жизни, во всяком случае в пору размножения. Гнездится он на деревьях, используя для своей кладки старые гнезда других видов птиц. Размером черныш со скворца. Снизу он светлый, но сверху оперение его темное, почти черное, за что он и получил свое название. Лишь надхвостье у него ярко-белое, бросающееся в глаза на лету. Весной часто можно услышать звонкую песню черныша, которую он поет, стремительно носясь над лесом около озера или ручья. Гнездо черныша, выбранное нами для наблюдений и фотографирования, помещалось на сосне в 5—6 метрах от земли. Для кладки кулик приспособил гнездо сойки. Пока мы строили помост, с которого предполагали производить съемку, самка ни разу не покинула гнезда, хотя двое людей с молотком, лестницей и веревками работали в каких-то пяти метрах от нее. Лишь время от времени она склоняла голову через край гнезда. При этом ее блестящий темный глаз выражал скорее любопытство, нежели страх. Черныш забеспокоился и даже слетел с гнезда только, когда один из нас впервые влез на выстроенную площадку, чтобы установить там съемочную палатку. Уже на следующий день мы приступили к фотографированию. Когда мы подошли к сосне, самка, как и накануне, спокойно насиживала кладку. Она не проявила признаков волнения и тогда, когда у нее на глазах человек забрался в поднятую высоко над землей палатку и стал устанавливать там аппаратуру. На непродолжительное время птицу испугали установленные на длинных шестах рядом с гнездом блестящие рефлекторы от лампы-вспышки. На ее крик “на помощь!” прилетел самец. Некоторое время обе птицы стояли на краю гнезда и тревожно кричали. Но еще до того, как снимающий успел сесть за фотоаппарат, кулики окончательно успокоились. Самец улетел, а самка снова начала греть яйца. На шум работы камеры, на вращение объектива при наводке его на резкость она совершенно не реагировала. Вскоре, потеряв всякий интерес к манипуляциям фотографа, птица даже задремала! Но нам хотелось получить снимки, которые более разносторонне характеризовали бы кулика-черныша. Хорошо было бы, скажем, сфотографировать его в тот момент, когда он расхаживает по ветке на своих тонких зеленоватых ножках или стоит на гнезде и т. д. Однако шел час за часом, а самка продолжала дремать. Мы решили спугнуть черныша, чтобы сфотографировать его хотя бы в момент возвращения на гнездо. Но птица явно не собиралась позировать перед объективом. Привыкнув к нашему безобидному присутствию, она совершенно перестала бояться. Теперь ее не пугало даже то, что мы наполовину высовывались из палатки, громко кричали, хлопали в ладоши: Пришлось слезть вниз и тонкой хворостинкой постучать по гнезду. Лишь в этом случае птица слетела. Но стоило фотографу немного отойти от дерева, как черныш вновь оказался на гнезде. И всякий раз самка возвращалась на гнездо быстрее, нежели фотограф успевал добраться до установленного на платформе аппарата. Под конец пришлось убрать палатку и сидеть на помосте совершенно открыто. Однако даже эта мера не произвела должного впечатления на птицу. Через несколько дней в гнезде у черныша вылупились четыре птенца. Но это важное событие не изменило существенно поведения самки. Теперь она лишь иногда заглядывала под себя, как бы выясняя, кто это ее там беспокоит. Куличата оказались весьма непоседливыми. Обсохнув, они один за другим начали спрыгивать вниз. Страха перед высотой у них не было. Слабой раскачивающейся походкой подойдет птенчик к краю гнезда, шагнет еще раз— и летит кубарем вниз. Легкий, пушистый, он не сильно ударяется о землю. Подскочив, как мячик, он встает на тонкие ножки и, как ни в чем не бывало, осматривается по сторонам. За ним столь же спокойно прыгают второй и третий пуховички. А в это время их мамаша продолжает греть последнего птенца. Кое-как нам удалось, наконец, сделать несколько снимков, на которых самка занималась чем-то иным, кроме сосредоточенного насиживания. Уходя, мы решили положить в гнездо трех спрыгнувших куличат. Но даже тогда, когда мы это делали, самка не слетела с гнезда! Она только слегка привстала, как бы предлагая нам подложить птенцов под себя, и, распушившись больше обычного, начала их греть. У гнезда черныша мы поняли, что идеальными для фотографирования являются те птицы, которые все же немного боятся человека. Этих птиц можно без особого труда и большой травмы для них самих несколько раз заставить подойти к гнезду и таким образом вынудить позировать в удобном для снимающего месте. У ГНЕЗД ВОРОБЬИНЫХ ПТИЦ Воробьиные — наиболее многочисленный и широко распространенный отряд птиц. Представители его обитают в самых различных географических зонах и в большинстве мест преобладают как по числу видов, так и по количеству встречающихся особей. Все воробьиные—птенцовые, и их птенцы сравнительно долго пребывают в гнездах. Это позволяет работать с одними и теми же объектами длительное время, и птенцы в данном случае становятся активными помощниками фотографа. Их поза выпрашивания пищи и огромные ярко окрашенные рты .заставляют родителей забывать осторожность. Поскольку растущие птенцы чрезвычайно прожорливы и требуют интенсивного кормления, родители появляются у гнезда часто. Было, например, подсчитано, что две большие синицы при 17-часовом “рабочем дне” за период пребывания птенцов в гнезде (18—19 дней) прилетали к ним 6526 раз. Естественно, что такое поведение птиц дает возможность фотографировать их у гнезда в самых различных позах и ракурсах. Если объект заслуживает внимания, можно у одного гнезда заснять 10—15 катушек пленки. Воробьиных птиц лучше всего фотографировать у гнезд, когда птенцы достигнут возраста 7—9 дней, то есть немного подрастут и хотя бы частично оперятся. Надежным признаком этого возраста следует признать появление опахал на концах трубочек маховых перьев. Совсем маленьких, еще слепых и голеньких, птенчиков надо снимать с большой осторожностью, чтобы не нарушить нормальный режим жизни птиц: в первые дни после вылупления родители еще постоянно обогревают птенцов и почти все время находятся на гнезде. В возрасте 12—14 дней птенцов многих воробьиных снимать уже опасно. В случае испуга они могут выскочить из гнезда и обратно в него уже никогда не вернутся. Для преобладающего числа видов воробьиных такое поведение можно считать правилом. Лишь у ласточек и некоторых птиц, гнездящихся в норах, птенцы регулярно возвращаются в свое гнездо после первого вылета. Если срок вылета приблизился, взрослые птицы могут выманивать своих детей из гнезда и побуждать их к бегству. В этом случае различные виды воробьиных применяют одну и ту же тактику. Они подлетают к гнезду, показывают птенцам корм и сразу же отлетают в сторону, как бы вызывая их. Если возраст птенцов выбран удачно, то процесс фотографирования воробьиных птиц у гнезд может доставить натуралисту много приятных минут. Сорокопут-жулан. С большим удовольствием вспоминаем мы время, проведенное у гнезда сорокопута-жулана. Уже через десять минут после того, как мы сели в палатку, поставленную в трех метрах от гнезда, прилетел самец. Увидев целых и невредимых птенцов, энергично тянувшихся к нему раскрытыми ртами, он улетел и вскоре вернулся с большой бабочкой в клюве. Мы сразу поняли, что съемка будет проходить без особых помех. Перед нашими глазами протекала подсмотренная в объектив жизнь семьи сорокопута. Самец через каждые 7—10 минут приносил гусениц, жуков или бабочек. Покормив птенцов, он всякий раз задерживался на краю гнезда, как бы специально ожидая появления у одного из птенцов комочка помета, который он тут же схватывал клювом и уносил, а иногда съедал. Если птенцы выплевывали погадку—комок непереварившихся хитиновых частей насекомых, взрослые птицы ее сразу же поедали. Пока родители летали за кормом, птенцы усиленно теребили свои перышки. Иногда они вылезали на край гнезда и сидели там, присматриваясь к окружающему месту. Если мимо пролетала муха или комар, птенцы забавно тянулись навстречу насекомому и широко раскрывали клювы, как бы рассчитывая, что муха сама влетит им в рот. Одним словом, наши молодые сорокопуты находились на той стадии развития, когда птенцы воробьиных уже сами (не по присутствию родителей)-узнают вид пищи, но еще не делают попыток приблизиться к насекомому и. схватить его. У сорокопута-жулана эта стадия довольно продолжительная. Самостоятельно преследовать добычу птенцы начинают обычно через три недели после того, как покинут гнездо. В связи с этим они долго задерживаются на гнездовом участке и характерными визгливыми голосами продолжают выпрашивать корм у родителей. Фотографировать сорокопутов было так интересно, что мы только поздно вечером ушли от гнезда. К этому времени родители уже перестали приносить корм, а птенцы начали засыпать. Каменки. Некоторых птиц особенно интересно снимать в тот момент, когда их подросшие птенцы начинают оставлять гнездо. Это прежде всего относится к видам, гнездящимся в норах, например к каменкам. Молодые каменки покидают гнезда, еще не умея летать, но дневные часы в эту пору они проводят уже не в норе, а около нее. Птенцы каменки-плясуньи выводятся, например, в старых норах суслика. Когда птенцы подрастут, они часами простаивают всей группой возле входа в гнездо, ожидая прилета родителей. Но как только взрослые птицы подадут сигнал тревоги, птенцы немедленно прячутся. Таким образом, реакция птенцов на тревогу у видов, гнездящихся открыто, и у норни-ков различная. Первые в случае опасности стараются скорее покинуть гнездо, вторые при сильном испуге, как бы сознавая неприступность своего жилища, стремятся укрыться в норе. Эту особенность поведения птенцов каменок мы однажды попытались использовать для того, чтобы сфотографировать их. Нам пришлось поставить съемочную палатку у норы и сразу сесть в нее, чтобы не дать возможности каменкам перейти в другое убежище. Вскоре из норы показались головы птенцов. Мешая друг другу в узком проходе, птенцы осторожно начали выбираться наружу. Они сразу же заметили палатку и стали неотрывно следить за объективом. Тем не менее все они вышли на поверхность. Но тут вмешались родители. Самец, который находился в 100 метрах от гнезда (он ближе не подлетал), подал сигнал тревоги, и все птенцы насторожились. Самка же подлетела к самой норе и с громким криком, налетая сверху на птенцов, загнала их в убежище. Теперь каменки стали передавать птенцам корм в норе. Но лишь взрослые птицы отлучались,, птенцы вылезали из норы. Здесь мы их и фотографировали. Желтоголовый королек. Однажды на Карельском перешейке, уже под конец лета, нам удалось выследить гнездо желтоголовых корольков. Эти крошечные птицы (корольки весят 6—7 граммов и являются самыми маленькими птицами Европы) обосновались в густых ветвях старой ели на высоте около пятнадцати метров от земли. Сфотографировать их оказалось не так уж просто. Юркие корольки стремительно залетали в гнездо и столь же быстро вылетали из него, а птенцы были еще совсем маленькими, и стенки гнезда их полностью скрывали. Поэтому мы решили отложить съемку на несколько дней. Нам было известно, что птенцы корольков, как и многих других воробьиных птиц, покидают гнездо еще до того, как они полностью оперятся и приобретут способность к полету. Небольшое почти сферической формы гнездышко скоро становится тесным для многочисленного вь;водка, и птенцы уже на 13—14-й день выбираются наружу. Мы ежедневно навещали корольков. И вот однажды, при очередном осмотре гнезда, мы увидели шесть короткохвостых крошечных птенцов, которые, прижавшись друг к другу, мирно сидели на ветке около гнезда. Одни птенчики спали, другие чистились, а проголодавшиеся тихонько попискивали. Родители то и дело подлетали с кормом и отдавали его тому из птенцов, который наиболее энергично просил. Если таковым оказывался птенец, сидящий с края, то покормить его не составляло труда. Но для того чтобы отдать пищу птенцу, находящемуся в центре, родителям приходилось на лету повисать перед его широко раскрытым желтым ртом, словно колибри перед цветком. Все это мы впервые увидели вечером, когда снимать уже было поздно. Нам оставалось лишь с нетерпением ждать завтрашнего дня. Перед уходом мы услышали тоненькое попискивание еще одного королька. Это был седьмой, самый маленький птенчик, который, видимо, не смог удержаться на ветке рядом со своими братьями и упал на землю. Сейчас он сидел у основания ствола дерева, голодный и остывший, и был обречен, как нам казалось, на верную гибель. Мы взяли его с собой, чтобы дома накормить и обогреть, а завтра подсадить к остальным птенцам. На следующий день с птенцом-найденышем в руках и полным рюкзаком аппаратуры за плечами мы отправились к нашим королькам. Согревшийся в руках птенец время от времени подавал голос. Подойдя к дереву, на котором помещалось гнездо, мы сразу же увидели одну из взрослых птиц. С маленькой бабочкой в клюве она сидела на нижней лапе ели и с интересом рассматривала нас. Нам не сразу пришло в голову, что такое внимание было вызвано лишь писком птенца, находившегося у нас в руках. Стоило его посадить на ветку, как королек тут же стал его кормить. Однако около гнезда находилось только два птенчика. Вскоре до нас донеслись голоса и других слетков, сидевших на разных ветках того же дерева. Один из взрослых корольков кормил птенцов, оставшихся у гнезда, второй обслуживал остальных, в том числе и принесенного нами. Тогда было решено специально для съемки, искусственно, воспроизвести сцену, виденную вчера. Только воссоздать ее мы намеревались не на вершине ели, а на нижних ветвях, в удобном для фотографирования месте. Неожиданно для нас птенцы проявили удивительное упрямство. Как только мы усаживали маленьких корольков на одну из нижних ветвей елки, их охватывало непреодолимое стремление перемещаться вверх. Очень ловко цепляясь острыми коготками за покрытую лишайниками кору сучьев, птенцы, каждый своим собственным маршрутом, направлялись к ветвям, расположенным выше. Через пять-десять минут все птенчики уже сидели в разных местах. Во время этих странствий птенцов по дереву родители, не теряя времени, кормили их. Мы неоднократно повторяли все сначала и каждый раз наталкивались на один и тот же маневр птенцов. Было очевидно, что поведение молодых корольков врожденное. Их действия следовало расценивать как приспособление к тем, видимо, частым случаям, когда ветер сбрасывает птенцов на землю, где опасностей несравненно больше, чем на дереве. Желая побороть стремление птенцов карабкаться вверх, мы решили посадить выводок на срезанную и укрепленную вдали от дерева одиночную ветвь, полагая, что это удержит их на месте, но просчитались. Молодые корольки стали предпринимать отчаянные попытки улететь. Однако они были способны лишь перепархивать. Птенцам редко удавалось перелететь на соседние ветки дерева. Чаще они планировали к основанию ствола и тут же быстро начинали карабкаться по нему вверх. Достигнув определенной высоты, они успокаивались и ожидали прилета родителей. Наконец, мы догадались, как следует поступить, решив в течение нескольких минут попридержать молодых корольков на месте. Усадив весь выводок на нужную ветку, мы каждый раз, когда какой-нибудь из птенцов собирался ее покинуть, преграждали беглецу путь рукой. И пока мы это делали, доверчивые взрослые корольки уже принялись кормить своих детей. Минут через двадцать птенцы совершенно успокоились и принялись за свои дела: сытые дремали или чистились, проголодавшиеся тихонько попискивали. Мы снимали пленку за пленкой. Наблюдая за желтоголовыми корольками, нельзя было не поражаться тому количеству пищи, которое поглощали птенцы. Почти каждую минуту кто-нибудь из родителей приносил им бабочку, гусеницу или пучок крупных, длинноногих комаров. Все это разнообразие насекомых корольки отыскивали где-то тут же, возле нас, но при беглом взгляде вокруг, кроме обычных комаров, столь докучавших нам, ничего нельзя было заметить. Окончив съемку, мы оставили птенцов на том месте, куда несколько часов назад с таким трудом их посадили. Они больше никуда не хотели улетать. Здесь же мы их нашли и на следующее утро. НОЧНЫЕ СЪЕМКИ СОВ Странное и неизгладимое впечатление остается после каждой встречи с совами. Своим обликом—большими, направленными вперед глазами, мохнатыми лапами, мягким оперением—эти птицы напоминают летающих кошек или каких-то сказочных существ. Огромная голова придает сове “мудрый” вид. Необычны и голоса сов. Кажется, что птицы специально стараются напугать прохожего в ночном мраке. И как-то неуверенно, непривычно чувствует себя человек с фотоаппаратом в руках... ночью, когда идет снимать сов. При фотографировании сов удается сравнительно мало увидеть, но зато можно много услышать. Однако общее впечатление, как ни странно, нисколько от этого не обедняется. Даже, наоборот,—во мраке и тишине ночи все воспринимается особенно рельефно. И то, что не удалось рассмотреть, с лихвой восполняется воображением. Каждый с детства знает, что совы—ночные птицы и что мягкое оперение делает их полет совершенно бесшумным. Хорошо известно и то, что в связи с этим в их охоте главное—внезапность нападения, а не стремительность, как у дневных хищных птиц. И все же нужно самому увидеть, как терпеливо, часами подкарауливает, например, длиннохвостая неясыть свою добычу.. В это время она сидит “столбиком” где-нибудь невысоко над землей. Глаза сужены, но сова видит все. Чуть шорох... и медленно, без резких движений, как на шарнире, поворачивается большая голова птицы в сторону источника звука. Глаза ее еще полузакрыты, но “уши” уже насторожились. Они ориентируют ночного хищника. Вот они точно засекли место, откуда доносится шорох. В следующий миг широко раскрываются огромные темные глаза. Жертва обречена! И вот уже с глухим утробным “угу-угу” неясыть скользит к гнезду с добычей в лапах. Из сов нам довелось снимать филина, ушастую сову, длиннохвостую неясыть и некоторых других. Все съемки были захватывающе интересными. Правда, они сопровождались непривычными трудностями. Главное осложнение возникло при наводке объектива на резкость в темноте. Чтобы избежать его, мы первоначально пытались фотографировать сов днем. Однако это потребовало много времени и сил и практически не дало результатов. Так, наблюдая в бинокль, например, за филином, мы знали, что самка целыми днями сидит возле птенцов. Но как только у гнезда была поставлена съемочная палатка, она перестала бывать там днем. Отсюда мы сделали основной вывод: не следует пытаться снять ночных птиц в дневное время. По-видимому, днем совы не уверены в себе и каждая опасность пугает их значительно больше, чем ночью. И, наоборот, ночью они чувствуют себя хозяевами положения. Почти не пугаясь только что выстроенной засидки и вспышек электронной лампы, без которой ночные съемки сов вообще невозможны, в кромешной темноте казахстанской ночи филин, например, то и дело приносил птенцам хомяков. В сумерках ленинградских белых ночей спокойно, не обращая внимания на фотографа, кормили птенцов ушастые совы. Самыми трудными оказались съемки длиннохвостой неясыти. Эта необычно раздражительная сова после сооружения засидки, оставив гнездо с птенцами, почти все время просиживала на ветке у нашего укрытия, в каком-нибудь метре от головы спрятавшегося фотографа. Поэтому малейший шорох в палатке сова отчетливо слышала, и в течение всей ночи каждое шевеление руки, перемену положения затекшей ноги она сопровождала резким костяным щелканьем клювом или возгласом, похожим на лай. Корм птенцам неясыти передавали очень быстро, за доли секунды. Птица лишь на миг присаживалась на край гнезда и тотчас же улетала. Чтобы снять кадр, приходилось все время быть начеку. Улавливать нужный момент помогало то, что перед прилетом к гнезду совы всегда громко перекликались. В основном корм добывал самец. Как только он появлялся с добычей на гнездовом участке, самка, которая сидела над нами, приветствовала его таким голосом, от которого кровь стыла в жилах. После этого она летела навстречу самцу, забирала добычу и передавала ее птенцам. Длиннохвостые неясыти жили в большом гнезде на высокой сосне. На дне его находилась мягкая зеленая выстилка из свежих веток. К вечеру, когда лучи солнца гасли даже на вершинах самых высоких деревьев, а дневной хор птиц сменялся бесконечной трелью козодоя, совята оживлялись. Их было два. Один побольше, очень самостоятельный и молчаливый, второй (он вылупился из яйца позднее) поменьше. Маленький часто принимался пищать, прося есть, хотя, насколько мы могли заметить, его никогда не обделяли пищей. Сова приносила птенцам обычно полевок или землероек и давала их по очереди то одному, то другому птенцу. Из-за проворства и настойчивости маленького совенка пища доставалась ему даже чаще. Облик совят описать трудно. Они похожи не на птенцов, а скорее на сувенирные игрушки. На толстых белых мохнатых ножках совята держались почти вертикально, не по-птичьи. Правда, во весь свой рост они вытягивались редко, чаще горбились, как старички. Когда мы их впервые увидели, из-под белого пуха у них уже пробивалось серое перо. От этого совята казались как бы вывалянными в вате. Пера и пуха на них было так много, что совсем плохо выделялась кругленькая головка и плоское “лицо” с темными глазами и светлым, как у всех неясытей, клювом. Когда птенцы пытались почистить перья на брюшке, они сгибались с явным усилием, будто им было очень трудно достать клювом толстый, заросший мохнатым пером и пухом живот. Иногда, стараясь дотянуться до своего плеча, один из них начинал чистить перышки другого, по-видимому, не замечая этого. Часто птенцы выходили на край гнезда поразмяться. Передвигались они неуклюже, вперевалку. Усевшись на самом краю гнезда и не обращая внимания на головокружительную высоту, совята принимались так махать крыльями, что становилось страшно, как бы они не свалились вниз. Самым удивительным в поведении совят были их игры. Больше всего они любили “танцевать”. В период основного бодрствования—поздно вечером или рано утром—они начинали топтаться на одном месте, переваливаясь с ноги на ногу. При этом они в такт движениям ног качали из стороны в сторону головой, широко раскрыв большие черные глаза. Уяснить смысл этих странных танцев нам так и не удалось. СРЕДИ СКОПЛЕНИИ ПТИЦ Многие птицы предпочитают жить не в одиночку, а стаями. Жизнь в стае позволяет легче обнаруживать опасность, быстрее находить места, богатые кормом. Здесь каждая особь, беспокоясь за себя, невольно оказывается полезной для других членов стаи. При фотографировании больших скоплений, например, чайковых птиц нетрудно убедиться, что их реакция на палатку и объектив не одинакова и зависит прежде всего от того, в какой сезон производятся съемки. Среди чаек и крачек. Если в период осенних кочевок на отмели или косе морского берега, где отдыхают чайки, поставить засидку, то птицы, заметив ее, начнут сторониться незнакомого сооружения. Это происходит потому, что к месту, где сидят птицы, их ничто не привязывает—ни гнезда с кладками или птенцами, ни обилие пищи. Поэтому при малейшем беспокойстве они и отлетают в сторону, выбирая для отдыха другую отмель. В стае, особенно если в ней смешиваются разные виды, всегда имеются пугливые, вероятно наиболее опытные, и менее боязливые особи. Обычно получается так, что находится какая-нибудь одна, особенно внимательная, чайка, которая замечает палатку первой. Она поднимается в воздух и начинает беспокойно кричать. К ней постепенно присоединяется вся стая, и в конце концов возбужденные птицы могут совсем покинуть подозрительный участок берега. В данном случае стайность птиц несомненно затрудняет их фотографирование: осторожность всей стаи достигает здесь уровня отдельных, наиболее пугливых особей. В гнездовых колониях, наоборот, отношение к палатке стаи определяется тем, как реагируют на нее самые доверчивые птицы. Среди множества чаек всегда находится несколько особей, которые меньше других боятся палатки. Немного поволновавшись, они вскоре возвращаются к своим гнездам, а их пример успокаивает и других, более осторожных, птиц. Подражание в поведении стайных птиц развито настолько сильно, что когда чайки, гнезда которых расположены далеко от палатки, направляются к своим кладкам, их примеру следуют и те особи, гнезда которых находятся у самого укрытия. Поведение чаек и крачек в гнездовой колонии неоднократно поражало нас исключительно доверчивым отношением к засидке, и сложность работы фотографа заключалась здесь не в том, чтобы приблизиться к снимаемому объекту, а в трудностях размещения птиц в кадре. Иногда самые интересные сцены разыгрывались в нескольких сантиметрах от палатки, но снять их оказывалось невозможным. Доверчивое отношение чаек и крачек к съемочной палатке и перемене объективов положительно сказывается и на поведении других, обычно очень осторожных, видов птиц, если они живут по соседству. В центре гнездовой колонии чаек нам, например, с легкостью удавалось фотографировать пугливых уток. Однажды совсем вплотную к нам подошла линяющая шилохвость. Она собирала с земли объедки чаечьих завтраков и никакого внимания не обратила ни на нашу палатку, стоявшую совершенно открыто, ни на блестящий объектив. В своем поведении утка руководствовалась, очевидно, спокойствием, царившим среди чаек, имеющих возможность с воздуха заметить опасность раньше, чем утка, сидящая на земле. В колониях цапель. Когда цапли отдыхают где-нибудь на песчаном пляже или охотятся за рыбой на мелководье, снимать их очень трудно. Как бы хорошо ни было замаскировано укрытие, птицы почти всегда замечают выставленный из палатки объектив. Его они боятся больше всего. Цапли, по-видимому, обладают каким-то особенно развитым зрением. Прихо дится маскировать бленду объектива специальным чехлом из травы и размещать оптику как можно дальше в глубине палатки. И тем не менее, как только объектив нацеливается на цаплю, она сразу же настораживается. Здесь, видимо, сказывается привычка этих птиц не ограничиваться поверхностным наблюдением предмета, а как бы проникать “в глубь” его. Объектив действует на цапель, как удар тока: птица мгновенно замирает, вытянув шею, и пристально смотрит в блестящее стекло, а затем уходит прочь или улетает. Совсем по-другому ведут себя цапли в колониях, у гнезд. Их поселения, расположенные где-нибудь на лесистых островках, в полузатопленном лесу или на заломах тростника, иногда представляют собой большие скопления гнезд разных видов. Нам посчастливилось побывать в такой колонии на одном острове в устье Днепра. Здесь на полузатопленных кустах ивняка бок о бок располагались гнезда желтых цапель, легких и изящных малых белых цапель, скрытных квакв и казавшихся черными демонами среди своих светлых соседей караваек. В большинстве случаев гнезда размещались на тонких гибких ветвях кустарника в 2—3 метрах от воды. На острове стоял оглушительный шум. То и дело медленным, плавным полетом подлетали взрослые птицы. Они тяжело опускались на вершины кустов и, странно шагая по тонким ветвям, как по ступенькам, направлялись каждая к своему гнезду. Здесь происходили яркие сцены смены родителей. Птицы поднимали над спиной нежные кружева украшающих перьев— эгреток. У желтых цапель лучи солнца превращали их в золотые ореолы. Каравайки при этом переговаривались зловещими гортанными голосами и эффектно распускали темные широкие крылья. Человек, пробирающийся в колонии цапель по колено в черной зловонной воде, представлялся как сам себе, так, по-видимому, и птицам существом ничтожным, не стоящим внимания. Его присутствие не вызывало значительного переполоха. С гнезд слетали лишь те цапли, рядом с которыми он проходил. Когда же человек забирался в палатку, тогда и эти птицы успокаивались. Основная трудность заключалась в том, чтобы найти удобное место для укрытия. Приходилось связывать гибкие ветви ивы пучком и на них устраивать подобие большого гнезда, которое при каждом движении раскачивалось, словно гамак. Цапли, необычайно осторожные и зоркие на берегу, у гнезд оказались поразительно доверчивыми. Они лишь изредка посматривали на поблескивающий объектив, настораживаясь только в тех случаях, когда фотограф делал резкие движения, пытаясь, например, поймать падающую в воду кассету или карандаш. Очень интересно наблюдать из укрытия за птенцами цапель. Вспугнутые человеком, они обычно разбегаются по кустам, стремясь забраться как можно выше. Но проходит немного времени—и вот уже один из них появляется около опустевшего гнезда. Цепляясь несуразно длинными и прямыми пальцами за тонкие ветви ивы, он медленно спускается в гнездо. Затем по очереди возвращаются два других птенца, и, таким образом, весь выводок собирается вместе. Птенцы малых белых цапель выглядят очень забавно. Сквозь ослепительно-белые концы разворачивающихся опахал просвечивает желтовато-зеленая кожа. Непомерно тяжелой для тонкой шеи кажется голова с массивным клювом. В гнезде, за которым мы вели наблюдение, птенцы значительно отличались друг от друга размерами. Самый маленький еще не оперился и походил на уродца-карлика, а у двух старших уже начинала проступать та неотразимая красота, которой всегда очаровывает взрослая белая цапля. Младший птенец был явно заморышем. Он либо спал на дне гнезда, либо просил есть, теребя за клювы старших собратьев. Насытившись, цаплята много внимания уделяли туалету. Они непрерывно чистили, перебирали, теребили подрастающие перышки. Утомившись от всех этих дел, птенцы на некоторое время засыпали, забавно свесив тяжелые головы с края гнезда. Рядом с миниатюрным гнездом малых белых цапель находилось огромное гнездо серых цапель. Их постройка была прочно укреплена в основании куста. Долгое время после того, как фотограф спрятался в укрытие, гнездо оставалось пустым. Но вот на вершину куста опустилась большая, тяжелая птица. Посидев немного на тонких гнущихся ветках ивы, она спрыгнула вниз. Вскоре туда же опустилась и вторая птица. Это молодые серые цапли, которые уже умеют хорошо летать. При нашем появлении они оставили гнездо, а теперь возвратились и ждут прилета родителей, которые все еще носят им пищу. В колонии цапель узкие листья угнетенных ив дают мало тени. Испарения грязной воды создают дополнительную духоту и в без того жаркие дни. Но зловонная обстановка не действует на цапель удручающе—ведь обоняния у них нет, и они безмятежно принимают солнечные ванны: вытянув шеи вверх, расставив треугольником длинные крылья, они стоят неподвижно, как изваяния. Достоинство и степенность молодых цапель сразу же теряются, как только к гнезду прилетает один из родителей. По размеру трудно отличить птенца от взрослой цапли. По поведению же это узнается сразу. Молодые начинают нещадно теребить старую цаплю и попрошайничать до тех пор, пока она не отрыгнет на дно гнезда несколько порций корма. Из нашего укрытия было хорошо видно и гнездо с птенцами желтой цапли. Их родители на редкость трудолюбивы. Они без устали хлопотали “no-хозяйству”—подправляли, подстраивали гнездо', втыкая в него все новые палочки. Этой работе птицы предавались самозабвенно. Самец передавал самке сухие палочки с таким видом, будто преподносил букет цветов. Самка с должным почтением принимала подарок и тут же пристраивала его где-нибудь на краю гнезда. Однако нас эти трогательные сцены не очень радовали: расчищенное для съемки гнездо постепенно скрывалось за частоколом кривых, торчащих во все стороны палок. Наблюдать за цаплями в колонии можно без конца. В объективе быстро меняются кадры, каждый из которых отражает различные стороны интимной жизни колонии. Здесь совсем близко можно увидеть птиц, которые в другое время не подпустят к себе и “на пушечный выстрел”. Приходится только удивляться тому, какие разительные перемены в характере и поведении птиц вызывает их гнездовая жизнь. ПТИЦЫ ЛЕТЯТ К ЧЕЛОВЕКУ Для человека дом—воплощение тепла, уюта и отдыха. Множеством окон-огней сверкают по вечерам городские дома, но почти каждое окно имеет свое лицо, за каждым из них течет своя жизнь. В деревне любой дом также отличается собственным лицом, отражающим характер его хозяев. Но есть “дома”, у которых нет лица, так как они не принадлежат никому. Это лесные зимовья. Пока есть бескрайние леса с болотами, озерами и буреломами, будут стоять в них низкие и крохотные бревенчатые избушки. Обычно они пустуют и живут сами по себе, являясь как бы частью леса, однако в любую минуту готовы приютить на ночь запоздалого охотника, рыбака, грибника. Если в такой избушке ночуют люди, они должны не только немного позаботиться о тех, кто, возможно, придет сюда после них, но и оставить часть своего завтрака обитателям леса. Так возле лесной избушки, куда мы иногда заходили переночевать и обогреться, появилась птичья кормушка. Однажды утром мы услышали около нее легкий шум. Выглянув осторожно наружу, мы увидели сойку. Сойка запасливая птица. Она не столько съедает, сколько растаскивает корм и прячет его по разным тайникам. Птица эта очень пуглива. Услышав движение за дверью, она поспешно скрылась. Спустя некоторое время мы обнаружили еще одного захребетника— большого пестрого дятла. Он наблюдал за нами, выглядывая из-за ствола березы. Когда начало смеркаться, дятел подлетел к сухой осине, поднялся по стволу и юркнул в дырочку-дупло. Оказывается, у него поблизости была зимняя квартира. Сойка и дятел посещали кормушку до тех пор, пока мы не поселились в избушке на несколько дней. Наше постоянное соседство их явно не устраивало, хотя мы щедро сыпали в кормушку овес и семена подсолнечника. Зато уже на второе утро нашего пребывания в лесу мы услышали тонкие нежные голоса пухляков и громкий посвист большой синицы. Эти птицы стали нашими новыми соседями. Пухляки мало боязливы. В нашем присутствии они брали из кормушки семечки и куда-то уносили их. Большая синица была более подозрительной. При нас она не решалась сесть на кормушку, однако, пользуясь каждым удобным случаем, тщательно обыскивала место вокруг костра, осматривала консервные банки, бумагу из-под масла. Голоса синиц вокруг кормушки привлекали к ней все новых и новых птиц. Мимо избушки не пролетала ни одна мелкая птица. Они останавливались здесь и искали каждая свой корм. Чечетки подвешивались к тонким концам веток березы, по стволам деревьев быстрая, похожая на мышь, бегала пищуха. А пухляки, теперь их было уже несколько пар, все больше привыкали к людям. Они уже перестали раздражительно издавать свое “гее-ге” и поднимать перышки на голове, когда кто-нибудь из нас стоял рядом с кормушкой. На четвертый день птицы стали брать корм даже в тот момент, когда мы переносили кормушку на другое место. В погоне за скупым ноябрьским солнцем, чтобы фотографировать птиц, нам постоянно приходилось это делать. Немного погодя пухляки начали брать корм из наших рук, хватаясь за пальцы протянутой руки цепкими коготками. Мы невольно вспомнили книги “Птичий городок” Е. Лукиной и “Шаги по росе” В. Пескова, в которых есть страницы, рассказывающие о трогательной доверчивости мелких птиц и белок к человеку при добром к ним отношении. Удивительно все-таки приятное чувство охватывает вас, когда вольные птицы садятся на вашу руку. Проходила зима, в течение которой мы регулярно прикармливали птиц. Фотографировали мы их мало—в эту пору в лесу слишком рано темнело и поздно светало, а в пасмурные дни сумерки не рассеивались вообще. Но даже в темные зимние дни лесная полянка возле избушки производила радостное впечатление. Оживленно и весело звучали на ней птичьи голоса. А когда после недельного отсутствия, в выходной день, мы навещали этот участок леса, пухляки сами летели нам навстречу. В ожидании угощения они садились к нам на плечи или голову и даже заглядывали в карманы. В марте наша кормушка превратилась как бы в “павильон” для фотографирования птиц. Съемка доверчивых птиц всегда доставляет большое удовольствие. Мешало только то, что синицы от природы очень подвижны. Они перепрыгивают с ветки на ветку, снуют по кормушке и нигде не желают задерживаться дольше чем на секунду. Из маленького отверстия, проделанного в .избушке, несколько раз нам удалось сфотографировать сойку. Хотя она вела себя у кормушки настороженно и воровато, тем не менее отгоняла от нее всех других птиц. С приходом весны около избушки появились новые птицы—мухоловки-пеструшки и горихвостки. Эти птицы, питающиеся насекомыми, совсем не обращали внимания на нашу кормушку. Их привлекали развешенные искусственные гнездовья для птиц—дуплянки и скворечники. Как-то в начале мая рано утром, сидя в избушке, мы услышали оглушительный треск. Это большой пестрый дятел выбивал барабанную дробь на железной трубе нашего дома. Для выстукивания песни он пробовал то сухую дуплянку, то трубу. Звук каждый раз получался новый. Настучавшись, дятел обычно летел проверять наши продуктовые запасы, разложенные на столе. Больше всего его интересовали пакетики с маслом. Он легко разрывал бумагу, и если мы вовремя не принимали мер, в куске масла быстро образовывалось “дупло”... Тяжелый для птиц период зимней бескормицы прошел, и они становились все разборчивее. Теперь их уже не привлекали булка и даже семена подсолнечника. Птицы “требовали” масла—и тогда мы установили специальную палатку возле одного пенька и “за кусочек масла” фотографировали пухляков, больших синиц и дятлов. Из четы больших пестрых дятлов чаще всего около нашей избушки держался самец, но иногда полакомиться маслом прилетала и самка. Поселилась у избушки и пара зябликов. Через некоторое время самка начала собирать сухой мох и уносить его куда-то. Самец неотступно сопровождал ее. Было очевидно, что птицы принялись строить гнездо. Загнездились неподалеку и большие синицы. Как-то днем мы повесили сушить на солнце меховой спальный мешок. Синицы сразу же обратили на него внимание и принялись энергично вырывать шерсть, которая была необходим им для внутренней выстилки .гнезда. Птицы улетали от мешка с целыми пучками волос в клюве. Мешок пришлось убрать, а синицам мы выдали старую меховую шапку. .. Ссылка на комментарий
Экспертная группа takh Опубликовано 10 ноября, 2008 Экспертная группа Поделиться Опубликовано 10 ноября, 2008 я по образованию биолог, а специализировался на орнитологии! не думал, что и здесь придётся так много читать про птичек... но интересно и познавательно, без теории нет практики! Ссылка на комментарий
Экспертная группа Stanislav Опубликовано 10 ноября, 2008 Автор Экспертная группа Поделиться Опубликовано 10 ноября, 2008 Да, теоретические знания о биологии птиц очень помогают в охоте! Ссылка на комментарий
Рекомендуемые сообщения
Для публикации сообщений создайте учётную запись или авторизуйтесь
Вы должны быть пользователем, чтобы оставить комментарий
Создать аккаунт
Зарегистрируйте новый аккаунт в нашем сообществе. Это очень просто!
Регистрация нового пользователяВойти
Уже есть аккаунт? Войти в систему.
Войти